Читаем без скачивания Честь самурая - Эйдзи Ёсикава

Мысль о Хидэёси не давала Кацуиэ покоя, становилась все неотвязней. Начав с легкой неприязни не без привкуса зависти, он постепенно проникся к удачливому сопернику настоящей ненавистью. Призвав приближенных, он провел совет, затянувшийся глубоко за полночь. Речь на совете шла только о том, что волновало обескураженного полководца. На следующее утро гонцы и тайные посланцы понеслись из ставки во все стороны. Проникнутое особо дружескими чувствами личное послание Сибаты Кацуиэ было адресовано Такигаве Кадзумасу.

Хотя с гонцом, прибывшим от Нобутаки, сыну Нобунаги уже было отослано ответное письмо, Кацуиэ написал и отправил ему еще одно. Передать письмо должен был старший соратник самого Сибаты, вместе с которым в путь отправились двое умных и высокопоставленных людей. Тем подчеркивалась исключительная важность миссии.

Что касается остальных высокородных представителей клана, то им было разослано свыше двадцати писем. Двое писцов потратили полдня, чтобы переписать их с образцов, надиктованных Кацуиэ. Суть разосланных писем заключалась в том, что их получателям надлежит собраться в Киёсу в первый день седьмого месяца с тем, чтобы обсудить важные дела: кто именно будет провозглашен наследником и правопреемником Нобунаги и каким образом следует разделить земли поверженного клана Акэти.

Созывая всех на совет, Кацуиэ тем в какой-то мере подтверждал свое былое положение первого из старших соратников клана. И впрямь, едва ли кто-нибудь посмел помыслить, что такие важные вопросы можно решить без его участия и не под его руководством. Решив, что созыв совета может оказаться ключом к заветной двери, Кацуиэ оставил нынешнюю ставку и отправился в крепость Киёсу в провинции Овари.

По дороге из рассказов путников, из донесений собственных лазутчиков он узнал, что многие из оставшихся в живых приверженцев клана Ода по своей воле устремились к Киёсу, еще не успев получить от него соответствующего послания. Там уже обосновался Самбоси, внук Нобунаги, сын его старшего — также павшего от рук восставших — сына Нобутады, и благодаря этому многие считали естественным то, что центром клана Ода будет отныне Киёсу. Осторожный Кацуиэ заподозрил, что последние события представляют собой новый хитроумный ход Хидэёси, имеющий целью лишить его, Кацуиэ, права быть председательствующим на предстоящем совете. Это было похоже на Хидэёси.

Изо дня в день в крепости Киёсу разыгрывалось роскошное действо — прибытие к крепостным воротам все новых и новых разодетых всадников.

Отчий край Нобунаги, провинция, управляя которой он начал дело своей жизни, его первая крепость — именно здесь и должен был состояться совет, на котором предстояло обсудить и уладить дела клана.

Постороннему наблюдателю могло показаться, будто оставшиеся в живых вассалы клана Ода собираются только затем, чтобы выказать уважение юному Самбоси. Никто и не заикался о том, что прибыл сюда по призыву Сибаты Кацуиэ или по приглашению Хидэёси.

Но каждый прекрасно знал, что скоро в крепости начнется совет. Ни для кого не было тайной, о чем пойдет речь на совете. Местные жители не знали только одного: дня и часа начала совета. Никто из вассалов не спешил после приема у Самбоси уехать восвояси. Каждый прибыл с изрядной свитой, состоящей из вооруженных воинов, и разместил их в крепостном городе.

От наплыва гостей, резко увеличившего население небольшого городка, и по причине летней жары в Киёсу стало шумно, на улицах и в домах царил беспорядок. Лошади мчались по улицам, чуть ли не сталкиваясь; слуги и челядинцы разных господ постоянно дрались; то там, то здесь вспыхивали небольшие пожары — скучать никому не приходилось.

К концу месяца прибыли оба оставшихся в живых сына Нобунаги, Нобутака и Нобуо, а также все его бывшие военачальники, включая Сибату Кацуиэ и Хидэёси.

Только от Такигавы Кадзумасу не было ни слуху ни духу. Его неявка стала предметом острых и насмешливых разговоров простонародья:

— Такигава с благодарностью принимал все должности, которые предлагал ему князь Нобунага, пока был жив. Он был даже назначен наместником всей восточной Японии. Почему он не торопится принять участие в решении столь важного вопроса? Это с его стороны постыдно.

Другие говорили с еще большей откровенностью и злобой:

— Такигава — мастер строить козни, его верность клану не бесспорна. Вот почему он никуда не торопится.

Так говорили едва ли не в каждом постоялом дворе.

Но не только о Такигаве судили и рядили горожане и гости города. Многие осуждали также Кацуиэ за его опоздание к сражению с Мицухидэ. Причем так говорили представители многих кланов, съехавшиеся сейчас в Киёсу. Разумеется, приверженцы Хидэёси быстро донесли до него эти речи.

— Вот как? Значит, об этом поговаривают? Конечно, поскольку речь идет об осуждении Кацуиэ, никто не заподозрит его самого в том, что он намеренно пускает молву, и все же, на мой взгляд, это выглядит попыткой с его стороны посеять рознь меж нами до открытия совета, попыткой обозначить неизбежное противостояние. Ладно, пусть и дальше пускается на маленькие хитрости. Такигава все равно на его стороне, так что не будем мешать.

Перед открытием совета каждый из предполагаемых участников волей-неволей задумывался о собственном будущем и пытался предугадать замыслы соперников. То там, то здесь заключались (или подразумевались) временные союзы, обострялись и сглаживались былые противоречия, распускались ложные слухи, покупались и втридорога продавались голоса, вносились раздоры в стан противников, предпринималось многое другое в том же роде.

Особое подозрение у Хидэёси и его сторонников вызывали тесные взаимоотношения между Сибатой Кацуиэ и Нобутакой. Первый был наиболее высокопоставленным членом клана, второй — одним из оставшихся в живых сыновей Нобунаги. Их взаимная приязнь выходила далеко за рамки служебных отношений, и это ни для кого не было тайной.

Согласно общему мнению, Кацуиэ намеревался лишить законных прав старшего из оставшихся в живых сыновей Нобунаги — Нобутаку. Но никто не сомневался, что Нобуо от своих законных прав не откажется. Таким образом, двое братьев противостояли друг другу.

Всем было ясно, что преемником Нобунаги провозгласят или Нобутаку, или Нобуо, младших братьев Нобутады, который пал в сражении во дворце Нидзё одновременно с отцом. Вопрос о том, на чью сторону в споре двоих братьев встать, тревожил многих.

Нобуо и Нобутака. Оба родились в первом месяце первого года Эйроку, обоим было по двадцать четыре года. На первый взгляд может показаться странным, что двоих братьев, рождённых в один и тот же год и месяц, называют старшим и младшим; дело заключалось в том, что они были сводными, их произвели на свет разные матери. Хотя Нобуо считали старшим братом, а Нобутаку — младшим, на деле второй был на двадцать дней старше первого. Было бы естественно считать Нобутаку старшим, а Нобуо — младшим, однако мать Нобутаки была родом из маленького захудалого клана, и по этой причине его объявили третьим сыном Нобунаги, тогда как Нобуо торжественно провозгласили вторым.

Двое молодых людей, двое ровесников, которых все называли братьями, не ощущали себя одной плотью и кровью, подлинная близость между ними отсутствовала. Нобуо был человеком вялым и нерешительным. Единственным сильным чувством, которое он питал, была постоянная неприязнь к Нобутаке, которого он, уступая ему во всех отношениях, презрительно именовал «младшим братом».

Если отвлечься от личных интересов и расчетов участников предстоящего совета, то, сравнив двоих братьев, нельзя было не признать, что на роль наследника и правопреемника Нобунаги более подходил Нобутака. На поле боя он зарекомендовал себя более искусным военачальником, чем Нобуо, в его речах и поступках сквозило подобающее истинному вождю властолюбие, а главное — начисто отсутствовал присущий брату порок — нерешительность.

Можно было посчитать естественным то, что Нобутака внезапно начал вести себя дерзко и высокомерно, а прибыв в лагерь Хидэёси под Ямадзаки, внешним видом и словами принялся показывать, что считает себя главой клана. Он был преисполнен решимости взять на себя всю полноту ответственности за судьбу клана Ода. Бесспорным — хотя и косвенным — доказательством этого стало то, что после сражения под Ямадзаки он вступил в открытое противостояние с Хидэёси.

Что касается Нобуо, пришедшего в смятение во время мятежа клана Акэти и позволившего своему войску сжечь Адзути, то в разговоре о нем Нобутака не стеснялся в выборе выражений:

— Если вслед за преступлением должно назначаться наказание, то первый, кого следует подвергнуть такой каре, — мой братец. Единственное его оправдание в том, что он полный дурак.

Хотя такие слова Нобутака позволял себе только в тесном кругу, напряжение в Киёсу нарастало час за часом. Было ясно, что кто-нибудь непременно передаст эту насмешку Нобуо. Возникло положение, в котором подвергались серьезному испытанию самые глубинные человеческие чувства и родственные узы.