Читаем без скачивания Федор Сологуб - Мария Савельева

С самой возвышенной из этих фантазий — с мечтой о звездах — связан наиболее ярко выраженный сюжет о Смерти, любимой подруге Сологуба. Мальчику Сереже кажется, что его душа живет на звезде. В этом он похож на создавшего его автора, который в лирике мечтал о другой земле, затерявшейся вдали. Эта тема неоригинальна, но Сологуб достигает в ней точности психологических описаний. Все его герои-дети в сборнике «Тени» — существа, тонко чувствующие и изъясняющиеся иным языком, нежели окружающие их дети и взрослые. Сережа потому и мечтает о звездах, что люди вокруг него — неестественные и жеманные. Противной безымянной кузине он предъявляет непонятный для нее упрек в «уксусности»:

— Кузина Надя вышла замуж, а у тебя и в этом году нет женихов, и не будет, потому что ты уксусная.

И автор втайне согласен со своим героем: когда мальчик вынужден был попросить прощения, кузина «кисло улыбнулась». О вкусе и цвете жизни размышлял Логин в «Тяжелых снах», о претворении звуков в цвета говорил в Вытегре Федор Кузьмич, когда гулял по городу с сослуживцем Иваном Кикиным. Синкретизм ощущений, недоступный многим другим людям, Сологуб разделил со своими любимыми персонажами.

Герои Сологуба, как и автор, любят увлекаться бессмысленными, казалось бы, играми. Володя из рассказа «Тени» начал с того, что складывал из пальцев фигуры, образовывавшие на стене тени осла, быка, белки. Со временем мальчик полностью переселился в мир теней, ничто другое его не трогало и не интересовало. Он стал проводить всё свое время, расставляя на столе предметы так, чтобы они отбрасывали интересные и причудливые тени на стену. Казалось бы, что может быть бессмысленнее? Но не тем ли, в общих чертах, занимался и Сологуб, творя параллельный темный мир?

О рассказе «Червяк» критик Волынский в уже упомянутых «Литературных заметках» писал, что лексика автора и его героев не может не оскорблять изящного вкуса. Он приводил примеры из рассказа: «курицына дочка», «ясен колпак», «миляга». Но Сологуба сложно было смутить вопросами стиля, если он не остановился перед отталкивающе натуралистичным сюжетом: воображаемый червяк через рот вполз в тело Ванды, чтобы точить ее сердце, и к финалу подточил не только здоровье девочки, но и ее доброту, открытость людям. Теперь девочка не скрывает своей злобы, а взрослые боятся ее. И в сюжетах, и в лексике писатель планомерно нарушал установленные нормы. О языке своей прозы Сологуб говорил, что нет ничего страшного в переходе от дворянского стиля XIX века к разночинскому, что плохой стиль — только безликий.

Критика приняла книгу в лучшем случае с оговорками о том, что Сологуб талантлив, но выбранные им темы внушают опасения за литературную судьбу начинающего писателя. Часто не делалось даже таких оговорок. Критик «Нового времени» Виктор Буренин называл рассказ «К звездам» бессмысленным бредом и считал, что под ним «смело можно писать: „мартобря 86 числа, между днем и ночью“». Буренина настораживало то, что проза Сологуба печаталась в благопристойном журнале «Северный вестник»: «Я знаю, что и автор рассказа, г. Сологуб, и г. Волынский не поймут, почему это я так пугаюсь, я знаю, что они даже не снизойдут до какого-либо возражения мне членораздельными звуками, а просто стиснут зубы, раздвинут губы улыбкою, заболтают в воздухе ногами, согнутыми в коленях, и начнут взвизгивать странным смехом».

Что касается среды символистов, то в ней признанным успехом писателя стали «Тени». Учитывая отсылку к платоновскому диалогу «Государство», они обретали философичность и были достаточно благообразны, чтобы не оскорблять вкуса публики. Зинаида Гиппиус приняла рассказ восторженно, однако не спешила полностью переоценивать творчество писателя: «Федор Кузьмич! Позвольте мне смиренно принести Вам благодарность и высказать мое благоговение перед человеком, который сумел написать истинно прекрасную вещь — Тени. Если бы Вы больше знали меня — Вы убедились бы, что я действительно тронута — потому что подобных слов я еще никому не говорила — и, верно, не скажу, если не явится ослепительный талант. Может быть также, что это у Вас вышло случайно — и дальнейшая работа не даст ничего подобного. Я даже почти уверена, что роман Ваш не таков».

Вообще писателя, безусловно, заметили в модернистских кругах. Символизм постепенно утверждался как направление, и в последующие годы находились издатели, готовые печатать книги Сологуба на гонорарной основе. В 1904 году владелец издательства «Гриф» Сергей Соколов оговаривал с Сологубом условия публикации: они были одинаковы для всех авторов, чистый барыш делился между писателем и «Грифом» пополам. Ведя переговоры с Сологубом, «Гриф» одновременно готовился издать книги Блока, Бальмонта, Андрея Белого.

В том же 1904 году в издательстве «Скорпион», в котором главным редактором был Брюсов, вышла книга Сологуба «Жало смерти». За месяц до выхода она была задержана цензурой. Автор догадывался о причине скандала — в рукописи сборник включал рассказ «Милый паж», историю о том, как старый граф разрешил своей супруге изменять ему с молодым слугой. Сологуб сам подсказал Брюсову решение проблемы: выкинуть этот текст из книги. В результате в сборник он не вошел.

Большая часть этой книги снова была посвящена детям, на первый план выходила тема смерти: рассказы «Красота» и «Утешение» начинались и заканчивались гибелью героев, остальные тоже непременно были связаны с умершими. Критика не могла не язвить на эту тему. Александр Измайлов, с которым у Сологуба впоследствии сложились приятельские отношения, писал, что это «странная книжка, больная книжка. Записи о больных детях, с бессонницами в десять лет, с собачьего старостью в двенадцать…». Признавая, что такие болезненные явления возможны в реальности, критик недоумевал, зачем освещать их в литературе. Однако тема человеческих смертей в этой книге по сравнению с предыдущей была осмысленнее, смерть не просто уносила безвольных героев, они сознательно шли на нее, утешаясь этим в своих несчастьях. Абсолютно отчетливо в сборнике «дьяволопоклонника» Сологуба обозначился образ рая, куда впустят погибших детей. В рассказе «Баранчик» деревня Хотимирицы (от слов «хотеть мира») готовится к светлому церковному празднику — дню Ильи-пророка, крестьянин Влас зарезал к этому дню барана, и его дети, Аниска и Сенька, радуются вместе со взрослыми. Смерть баранчика для них — игра, эксперимент, который они легко и весело повторяют на себе. Аниска закалывает Сеньку, льется красивая, красная и радостная кровь, но Сенька не встает, и девочке становится тоскливо. Не по ее вине притягательная тайна смерти раскрывается каждому только один раз. Аниска забирается в печку, затихает там, пока мать готовит к празднику пироги, и задыхается от дыма. Господь простил девочку, невинно пролившую кровь брата, и «впустили ангелы Аниску и Сеньку в обители светозарные и в сады благоуханные, где на тихих травах мерцают медвяные росы и в светлых берегах струятся отрадные воды».