Читаем без скачивания Августовский рассвет (сборник) - Аурел Михале

И, чтобы больше не служить коммунистам, он задумал план, который вначале показался ему грандиозным. Но поскольку план содержал очень большой элемент риска, а смелость не была отличительной чертой Каменицы, он отказался от его выполнения.

В его мозгу созрел другой план, более скромный. Но для претворения его в жизнь майору нужно было найти сообщников среди офицеров на передовой. И для начала он стал изучать подчиненных ему офицеров.

Он сразу же отмел кандидатуры офицеров запаса. Это были в основном молодые парни, в большинстве своем учителя, сочувствующие ветру обновления, подувшему в стране. На таких людей Каменица никак не мог положиться. Кадровых офицеров в батальоне было только двое: капитан Михэилэ, командир пулеметной роты, и лейтенант Бобоча. Майор Каменица предпочел Бобочу по двум причинам. Во-первых, взводы капитана Михэилэ, как командира пулеметной роты, были разбросаны по всему участку, занимаемому батальоном, а сам он не был тем человеком, в котором нуждался майор Каменица. Во-вторых, капитан Михэилэ, как и многие другие кадровые офицеры, тоже начал думать по-новому, но иначе, чем майор Каменица.

Когда солдаты повернули оружие против гитлеровцев, капитан Михэилэ пережил и продолжал переживать странное и противоречивое душевное состояние. С одной стороны, у него возникло такое чувство, будто война только теперь началась и он участвует в ней не как кадровый офицер (по мнению капитана Михэилэ, кадровый офицер — это человек, который всегда готов воевать, не задаваясь вопросом, хорошо или плохо он поступает), а как гражданин, сражающийся с твердым сознанием, что делает это во имя блага родины. В то же время он чувствовал, что, участвуя в этой войне, он реабилитирует себя в своих собственных глазах, освобождаясь от вины за участие в той, другой, войне.

С другой стороны, как и майор Каменица, капитан Михэилэ внимательно следил за тем, что происходит в стране. Но делал он это совсем по другим причинам.

Поскольку капитан никогда не занимался политикой, ему нелегко было понять настоящее значение событий и он часто спрашивал мнение майора Каменицы:

— Как, по-вашему, будут развиваться события, господин майор?

— Не иначе как путем поражения старых партий. Не видишь разве, народ хозяйничает на улицах, на заводах и фабриках, даже и в селах голытьба начала требовать земли.

— По правде говоря, господин майор, мне жаль, если в конце концов ничего не изменится. В конечном счете за всю эту катастрофу должны ответить и те, кто поддерживал Антонеску.

— Без сомнения! Все партии, поддерживавшие Антонеску, должны ответить. И думаю, они заплатят. Повторяю, в конце концов демократические силы одержат решающую победу. К черту! На что был способен буржуазный режим, мы уже убедились. Посмотрим, будет ли другой режим лучше.

— Хотите сказать, что в конечном счете и у нас может установиться режим сходный с тем, что установлен в России?

— Не исключено!

Капитан Михэилэ подумал некоторое время, потом задумчиво продолжал:

— Мне, к примеру…

А майор Каменица развил про себя его мысль: «Мне, к примеру, нечего терять» — это ты хотел сказать, не так ли? Идиот, и тебя коснулась большевистская зараза!»

С того дня майор Каменица по возможности избегал капитана Михэилэ, а если все-таки приходилось беседовать с ним, майор старался обезопасить себя.

Предпринимая попытку прощупать лейтенанта Бобочу, майор Каменица не тешил себя иллюзией, что эта попытка будет успешнее, чем в случае с капитаном Михэилэ. Лейтенант Бобоча слыл человеком замкнутым, неразговорчивым, высокомерным, придерживающимся позиции выжидания. Поэтому майор Каменица подходил к нему очень осторожно, вначале создавая у лейтенанта впечатление, что только сугубо служебные отношения приводят его в укрытие лейтенанта.

Только через некоторое время Каменица осторожно, с позиций человека, интересующегося происходящим, блуждающего в потемках, начал прощупывать лейтенанта. Бобоча слушал его с ангельским терпением, но уклонялся от дискуссии, в ходе которой ему пришлось бы уточнить свою собственную точку зрения.

Отчаявшись, майор однажды попытался изменить тактику:

— Послушай, Бобоча! Что я ценю в тебе, так это объективность. Тот факт, что события затрагивают и твои интересы, не мешает тебе реалистически оценивать ситуацию, принимать ее, даже если в глубине души ты не согласен с ней.

— Как вы пришли к такому выводу, господин майор?

— Очень просто! Ты никогда не возражаешь, когда, говоря о будущем, я высказываю некоторые мнения, которые должны бы тебя оттолкнуть.

— А почему?

— Потому что подобные мнения противоречат твоим интересам. Насколько мне известно, твой отец владеет солидным имением, которое завтра-послезавтра станет твоим. Так вот ведь не хочешь же ты меня убедить, что тебе доставляет удовольствие, что, пока ты находишься здесь, голытьба делит и распахивает имение твоего отца, твое имение.

Лейтенант Бобоча некоторое время смотрел в землю, потом, не глядя на майора, проговорил:

— Господин майор, уже несколько недель вы испытываете меня. С какой целью вы это делаете?

Майор Каменица не ожидал такого вопроса. Лейтенант Бобоча оказался более проницательным, чем он думал.

Майор ответил, стараясь придать голосу оттенок искренности.

— Я не скрываю, что хотел знать твое мнение о тех событиях, которые сейчас происходят в стране. Ты же своей сдержанностью можешь вывести из себя любого человека. Понимаешь? Я не могу понять, как ты можешь возмущаться, когда хорошо знаешь, что во всей этой сумятице ты только потеряешь. Я бы на твоем месте…

— Господин майор, — прервал его лейтенант Бобоча, — а вас устраивает то, что творится в стране?

Вопрос был столь неожиданным и категоричным, что майор Каменица некоторое время не мог ничего ответить. Он инстинктивно понял, что от его ответа зависят их будущие отношения.

— Нет! Меня они абсолютно не устраивают!

— А какого вы мнения о коммунистах? — продолжал спрашивать Бобоча.

— Трудно сказать, каково мое мнение о них. Я еще не думал об этом. Но могу сказать определенно: я их ненавижу.

Лейтенант Бобоча, который все время смотрел в другую сторону, взглянул ему в глаза:

— Господин майор, меня тоже не устраивает все, что происходит в стране. Что касается коммунистов, то знайте: я их тоже сильно ненавижу. И теперь, после того как вы узнали мое мнение, скажите, в какой мере я могу быть вам полезным? Можете полностью доверять мне, господин майор, потому что, должен признаться, я испытываю к вам очень большую душевную привязанность.

Майор Каменица почувствовал, что он действительно может довериться лейтенанту, хотя сам не мог разобраться, что же так привязывает Бобочу к нему.

— Дорогой мой, я ценю твою проницательность. Ты правильно догадался. Мне же ты можешь помочь. Правильнее сказать, мы можем очень сильно помочь друг другу. Но это ты оценишь сам, после того как я изложу тебе мои намерения… В нескольких словах, — майор перешел на шепот, — речь идет вот о чем. Я хочу перейти на ту сторону, к немцам, и нуждаюсь в твоем сообщничестве. Ты должен мне помочь, чтобы какой-нибудь дурак не застал меня врасплох, когда я буду переходить. Я уже сказал, что ненавижу коммунистов и что меня вовсе не устраивает творящееся в стране. Точнее, у меня есть личные мотивы бояться того, что там происходит сейчас, и особенно того, что я предвижу в будущем.

Ну вот, теперь ты знаешь мои намерения. Я был искренним с тобой. Если можно так выразиться, я отдался в твои руки, не развязав своих.

Лейтенант Бобоча прикурил и начал затягиваться, не глядя на майора. Было ясно: он осмысливает только что услышанное. Майор не мешал ему. Он терпеливо ждал. Он тоже закурил, и они молча курили, погруженные каждый в свои мысли.

Наконец лейтенант Бобоча докурил и раздавил носком ботинка окурок, такой короткий, что лейтенант обжег себе пальцы.

— Господин майор, я не сразу отвечаю вам, потому что мне, сами понимаете, не легко было решиться. Теперь, однако, я решился: перехожу вместе с вами.

Такого ответа майор Каменица не ожидал. Он только хотел, чтобы лейтенант Бобоча облегчил ему переход, другими словами, чтобы в одну из ночей лейтенант принял на своем участке меры, которые позволили бы ему перейти без риска быть схваченным. Но решение лейтенанта сопровождать его в корне меняло положение. Теперь все выглядело совсем по-другому.

— Дорогой Бобоча, в этом случае дело и упрощается и вместе с тем усложняется. Упрощается, потому что мне представляется более легким перейти на ту сторону под носом твоих глупых солдат. Вначале я думал перейти вместе со всем батальоном и разработал довольно остроумный план. Но, должен признаться, мне не хватило смелости. Понимаешь? Мне хотелось бы, чтобы мой протест был более сильным. Ты представляешь, какой моральный эффект произвело бы известие, что майор Каменица перешел на сторону немцев вместе со своим батальоном? Согласен?