Читаем без скачивания На соседней планете - Вера Крыжановская (Рочестер)

В эту минуту из за черных туч выглянула наша большая луна и залила все кругом своим мягким, дремотным светом. Рахатоон мог разглядеть тропу и в порыве благодарности стал на колени, воздевая к небу руки.

— Ты одно, милосердное светило, сжалилось надо мной! — взывал он. — Твой благодатный свет озаряет мне опасный путь! Тебе, лучезарная, отныне стану я служить и поклоняться!

Рахатоон встал и медленно пустился в путь. Вдруг он споткнулся о камень, но рядом с ним на узкой тропинке выросла белая тень, которая схватила его за руку и поддержала. Рахатоон с глубоким удивлением увидел, что это была женщина удивительной красоты. На голубовато-белом, прозрачном лице ее ярко горели одни лишь темные глаза; волосы были бледно-золотистого отлива, тронутые будто лучом солнца. Белоснежная, воздушная дымка окутывала ее, а голову украшал венок цветов, сделанных словно из хрусталя и сверкавших, как бриллианты.

Удивительное существо это вело Рахатоона и твердым, уверенным шагом шло впереди, направляя и поддерживая молодого жреца. Когда, наконец, они подошли к дверям храма, на горизонте блеснули первые лучи солнца.

— Теперь ты — в безопасности. Прощай, я ухожу, — сказала она.

Но Рахатоон, в упоении любовавшийся красотой своей спасительницы, умоляюще схватил ее за руки.

— Останься со мной, чаровница! Я ни за что не отпущу тебя.

Между ними завязалась борьба. Женщина пыталась вырваться и вернуться обратно на луну, где доселе жила, но сильные руки Рахатоона, словно клещами, охватили ее и не выпускали. В этот миг из-за гор показался огненный диск солнца.

Едва жгучие лучи его коснулись селенитки, как исчезла ее призрачность, тело уплотнилось, и она обратилась в простую смертную, которая не могла уже улететь на свою далекую родину.

— Войдем в храм! — восторженно произнес Рахатоон. — Там — жрицей моя сестра. У нее мы найдем верное убежище, будем в безопасности от наших врагов и станем жить для любви, искусства и радости!

Они вошли в храм, где и застали Амару и молодого незнакомца, звавшегося, как и ты, Ардеа.

Они рассказали друг другу свои приключения, и в тот же день отпраздновали свои свадьбы. Амара и Ардеа тоже отреклись от неблагодарного божества, покинувшего их в минуту опасности, и стали поклоняться одной Луне.

В гротах и на площадках они воздвигли святилища своей богини и жилища для самих себя. Жена Рахатоона, которую он назвал в честь своей сестры Амарой, тщательно собрала из своего венка семена лунных цветов и посеяла их. Растения эти привились и размножились. До сих пор эти чудные цветы растут исключительно у селенитов и служат источником дохода.

Амара, дочь Имамона, вскоре умерла. Преждевременную смерть ее легенда приписывает ее браку с человеком неведомой расы и происхождения, а терзаемый горем Ардеа тоже вскоре сошел в могилу.

Что же касается Рахатоона с женой, то они жили долго. Амара сделалась жрицей нового культа, что усугубило ненависть к ним жрецов. Однако, все попытки врагов повредить им оставались бесплодны. Чтобы избавить их окончательно от ненависти и преследований жреческой касты, Имамон, не перестававший покровительствовать сыну, несмотря на его отступничество, превратил их в белых птиц.

Многочисленное же потомство, оставленное Рахатооном, размножилось и с течением времени образовало небольшой народ, резко отличавшийся от всех других своим удивительным физическим строением, своими привычками и нравами.

Селениты, — или лунный народ, как мы их зовем, — никогда не покидают своих гор, презирают всякую грубую работу и живут только для искусства, которому отдаются со страстью.

— Америлла упоминала, что селениты очень богаты и ведут роскошный образ жизни. Откуда же они берут для этого средства, если, как вы говорите, они презирают труд? Кроме того, их гористая родина производит, вероятно, не особенно много, — заметил Ардеа.

— Они ведут меновую торговлю, что обеспечивает им необходимые удобства. Селениты обладают редкими и драгоценными произведениями природы, которых не найти больше нигде. Во-первых, вода их священных источников, обладающая действительно чудесными целебными свойствами, помогает от различных болезней. Бывали случаи, что слепые прозревали, прикладывая ее к глазам. Во-вторых, у них есть чудные цветы, происшедшие от венка жены Рахатоона. Иметь в день свадьбы венок или хоть веточку — заветная мечта всех невест; но такая роскошь доступна только богатым, так как за цветы приходится платить баснословные деньги. Затем у них есть еще одна, и чрезвычайно доходная статья, а именно, — плоды одного дерева, которое растет исключительно в их местах, и уход за которым знают только они одни. Плоды этого дерева — больше человеческой головы и по мере вызревания дают разнообразные произведения, все очень ценные. Пока плоды еще совсем зеленые, из них добывают красный или белый, необыкновенного вкуса напиток, и ароматное тесто, которое лучше всяких конфет. Когда плод совершенно созреет, его корка становится белой, а сердцевина представляет из себя моток нитей; а если их размотать, то получается тонкая, как паутина, и очень прочная ткань, употребляющаяся на вуали жриц и женщин царской крови. Ткань эта бывает трех цветов: белая, красная и синяя. И нужно иметь пальцы селенитов, чтобы размотать, расправить и приготовить эту необыкновенную ткань, сделанную самой природой. Наконец, я должен еще упомянуть о белых птицах, которые, по словам легенды, тоже небесного происхождение.

Рассказывают, что, когда Рахатоон и его жена были превращены в птиц, они сначала поселились на вершинах гор, чтобы беречь детей, которых думали убить жрецы. Убедясь, что никакая опасность не грозит их потомству, птицы улетели затем на небо. Но, пока они ютились в скалах, у них были птенцы, которые продолжали их породу. Эти-то птицы и дают легкий и теплый пух, незаменимый для зимних одежд. Насчет этого, впрочем, существует еще и другое предание.

Таким образом, вся работа селенитов состоит в сборе пуха в гнездах и с птиц, умирающих от старости, в приготовлении изделий из плодов дерева Сама, в разведении цветов и в разливке по бутылкам воды священных источников.

Селенитам не для чего спускаться в равнины; за их произведениями к ним ездят и привозят в обмен все необходимое, по возможности в готовом виде.

— Право, эти селениты очень недурно устроились и Я начинаю думать, что они представляют самое интересное явление на вашей планете, — вскричал Ардеа.

— Вы думаете? — сказал, улыбаясь, Сагастос. — Значит вы не боитесь больше пробыть у них неделю один?

— Конечно, нет.

— Тем лучше! Только повремените отдавать селенитам пальму первенства. Может быть, вы еще увидите не менее интересные вещи и занесете их в книгу о Марсе, которую, вероятно, напишите по возвращении на Землю.

— Без всякого сомнения! Только меня сочтут за сумасшедшего…

— Посвященный должен философски сносить подобные обиды пошлой толпы.

После трехчасового пути они выехали на широкую площадь у подножия очень высоких гор. Сюда сходилось много дорог, и на перекрестке был выстроен большой павильон. Когда они вошли внутрь, то застали там несколько мужчин и женщин с разными узлами и всевозможными корзинами.

— Это покупатели, везущие селенитам хлеб, провизию и все необходимое. Они ждут поезда, который ходит только два раза в неделю! Лунные люди недолюбливают жителей равнин; не нуждайся они в обмене произведений, то и вовсе не пустили бы их в свою страну.

В павильон вошло еще двое или трое, и почти тотчас же раздался звон колокола. Сагастос и Ардеа вместе с другими вошли в подъемную машину, которая доставила их на вершину скалы, где тоже был выстроен павильон, через который им пришлось пройти. По другую сторону стояли три, похожих на вагоны повозки на рельсах. Полотно дороги перекинуто было над громадной пропастью и уходило затем на другой стороне в горы.

— Не могу сказать, чтоб путь был особенно заманчив, — заметил Ардеа, с недоверием посматривая на это смелое произведение строительного искусства.

— Не бойтесь! Это сооружение очень прочно, и в летописи дороги не значится ни одной катастрофы, — ответил Сагастос, садясь со своим спутником в отделение, очевидно, предназначенное для знатных особ, судя по роскоши обстановки.

Несколько минут спустя послышался легкий треск, затем поезд тронулся и помчался, как стрела. Ардеа наклонился было к окну, чтобы взглянуть на окрестности, но тотчас же откинулся назад и побледнел.

— Ах! — вырвалось у князя. — Ужасно видеть, что летишь над подобными пропастями! У меня даже закружилась голова, — сказал он, прикладывая руку ко лбу.

— Не надо смотреть, — спокойно ответил Сагастос, и опустил на окне синюю занавеску, отчего все купе погрузилось в приятный полусвет.

Водворилось молчание.