Читаем без скачивания Судьба (книга первая) - Хидыр Дерьяев

Хмурясь, чтобы скрыть непроизвольную улыбку удовольствия, судья Рахим подтянул к себе хурджун, словно опасаясь, как бы гость не передумал, крикнул жене:

— Прибери!

Молодая и тщеславная жена судьи любила открывать свой сундук при посторонних людях. С видимым удовольствием она подтянула косу, к кончику которой был привязан ключ, щёлкнула замком. Однако на этот раз похвастаться добром ей не пришлось — судья смотрел строго, и она, вздохнув, положила хурджун в сундук.

— Ты обед готовить начала?

Женщина ответила что-то невнятное из-под яшмака.

— Не хлопочите из-за меня, дивал-ага, — попробовал отказаться арчин Меред. — Я сейчас уже поеду домой. — Он взглянул на небо через тюйнук[36].

Однако судья запротестовал.

— Нет-нет, сегодня вы никуда но поедете, нашим гостем будете. Мы ещё не обо всём с вами поговорили… Вы забрать девушку хотите или калым большой получить? Вот мы посидим, всё обсудим. А завтра поутру вместе в город поедем. Я поговорю о приставом, вас с ним познакомлю — пристав хороший человек, только… звон серебра любит.

— Что же, — сказал арчин Меред, — не могу нарушать закон: если вы не разрешаете ехать, остаюсь!

Туманы сделали своё дело. Через несколько дней в марыйском суде шло разбирательство иска.

Центральная улица города начинается прямо у берега Мургаба и кончается у православной церкви. Влево от церкви идёт другая улица. Если пройти по ней шагов пятьсот, то увидишь широкий двор, обнесённый невысокой деревянной оградой. Во дворе всегда многолюдно — здесь ждут решения своих тяжб приехавшие из сёл дайхане. Но в этот день народу собралось столько, что буквально иголке негде было упасть. Человек триста толпилось во дворе. За оградой, на улице, людей собралось ещё больше и держались они от тех, что во дворе, особняком. Не надо быть очень проницательным человеком, чтобы сообразить, что это две враждебные партии.

«Если судьи решат не возвращать девушку, — говорили во дворе, — силой отобьём её, а заодно и нахальный род Бекмурад-бая проучим». А на улице мнение было другое: «Пусть попробуют протянуть свои грязные лапы — без голов домой поедут!» Примирить оба мнения должны были в большом доме, что стоял в дальнем конце двора. От судей зависело — разойдутся люди мирно или блеснут ножи и загремят выстрелы.

В зале большого дома люди тоже разделены на две группы. На сей раз их разделяет проход, упирающийся в длинный судейский стол, накрытый красным бархатом. На передней скамье, горестно ссутулившись, сидела старая женщина в накинутом на голову чистеньком, но ветхом, выбеленном временем пуренджике[37]. Это была Оразсолтан-эдже.

За окнами загромыхал фаэтон. В зале зашевелились: «Приехали… Девушка приехала!..»

Через боковую дверь, минуя проход, прямо к судейскому столу вышел мужчина. За ним шла старуха, держа за рукав женщину, плотно закутанную в зелёный бархат халата.

Оразсолтан-эдже вскочила со скамьи.

— Вай, дитя моё!!! — и метнулась было к вошедшим. Стоящий рядом джигит преградил ей дорогу: нельзя!

Услышав возглас, женщина в зелёном халате невольно открыла лицо и крикнула:

— Мама! Мамочка! — но сразу же осеклась. Чужие глаза, словно острые шипы янтака, кололи её со всех сторон. И даже те, что пришли сюда бороться за её свободу и счастье, смотрели осуждающе: «Закрой лицо, бесстыжая!» Суров обычай адата: самое неприличное, что может сделать замужняя женщина — это открыть лицо в большом мужском собрании. Узук страшно смутилась и быстро закуталась в свой халат. Сверкнули большие измученные глаза и погасли — как вода, пролитая на сухой песок. Бедной матери показалось, что встала перед ней луна четырнадцатой ночи и сразу закатилась. С громким стоном Оразсолтан-эдже тяжело опустилась на своё место.

Из смежной с залом комнаты вышли пристав и судьи, неторопливо разместились за столом. Пристав склонился к дивалу Рахиму, сказал по-русски:

— Допрашивай ты. Мне переводчик будет переводить…

Дивал Рахим откашлялся, перелистал лежавшие перед ним бумаги и начал допрос.

— Аманмурад, сын Амангельды, встань с места и отвечай: ты увёз девушку Узук, дочь Мурада, насильно или она сама согласилась бежать с тобой? Предупреждаю, говори только правду.

Пряча глаза в узких прорезях век, Аманмурад угрюмо сказал:

— Насильно я не увозил. Всё произошло с согласия девушки.

Односельчане Узук возмущённо загудели. Судья постучал по столу.

— Откуда тебя знает девушка, чтобы могла дать, согласие на побег?

— Между нами был человек.

— Кто?

— Не могу назвать его имя.

— Мужчина или женщина?

— Женщина.

— Старая? Молодая?

— Старая.

— Сколько лет девушке?

— Она уже женщина…

— Это к делу не относится. Отвечай на вопрос!

— Точно не знаю. По её словам, восемнадцать!

— Ты насильно обвенчался с ней или с её согласия?

— Она согласилась. Свидетели есть.

— Значит, девушка согласна быть твоей женой?

— Спросите у неё самой.

— Хорошо, Аманмурад, сын Амангельды, садись. Узук, дочь Мурада! Встаньте с места, подойдите сюда и отвечайте: правду говорил этот человек? Вы давали согласие на побег с ним? Вы согласны жить с ним? Говорите все, не бойтесь, здесь вас никто не обидит.

Стесняясь множества незнакомых людей, Узук не пошевелилась. Сидящая рядом с ней старуха крикнула:

— Она говорит: согласна!

Пристав наклонился к переводчику. Тот встал.

— Пусть сама девушка скажет!

— Встаньте, девушка, говорите, не задерживайте суд! — поторопил один из судей.

Узук встала, робко подошла к судейскому столу.

— Правду говорил Аманмурад? — повторил свой вопрос дивал Рахим. — Вы подтверждаете его слова?

Узук кивнула.

— Значит, вы согласны жить с Аманмурадом?

Узук затрясла головой. Судья строго сказал:

— Вы не бойтесь ничего, не путайте, отвечайте толком…

— Дитя моё… дочь моя!! — горячо заговорила Оразсолтан-эдже, не замечая обильно струящихся по лицу слёз. — Я воспитала тебя скромной и стыдливой… Не твоя вина, что тебя опозорили перед всеми людьми. Не по согласию матери, не по велению сердца накинула ты на себя этот проклятый бархат. Сбрось его, дитя моё! Сбрось яшмак — пусть заговорят твои уста! Расскажи, доченька, всю правду… всё… расскажи…

Ободрённая словами матери, Узук чуть опустила складки халата, которые она придерживала изнутри, дрожащим голосом сказала:

— Боюсь я… Если правду скажу — смерть меня ожидает…

— Никто тебя здесь не тронет! — уверил её судья Рахим. А пристав, которому перевели слова Узук, нахмурился и грозно посмотрел в сторону Аманмурада. Приставу было в высшей степени наплевать и на Узук, и на её дальнейшую судьбу. Но, во-первых, он был здесь старшим представителем официальной власти, во-вторых, как исконно русский человек, относился весьма неодобрительно к многим туркменским обычаям, считая их — вполне справедливо — дикостью. А помимо всего прочего он обязан был, как человек слова, оправдать те туманы, что он получил от старшины Мереда, и те, что передал ему судья Рахим. Поэтому он сказал, а переводчик повторил по-туркменски:

— Здесь государев суд! Говори, женщина, и не бойся — ты под охраной и покровительством его императорского величества находишься!

Тогда Узук сказала:

— Я молю господина: пусть не отдаёт меня обратно в их руки! Всё, что говорил этот человек, — ложь! Я не бежала… Меня силой увезли… Никто не уговаривал меня бежать… Я ещё молода для замужества… И обвенчали меня тоже против моей воли. Не соглашалась я… Не согласна я быть женой Аманмурада!. Не отдавайте меня ему, господин!..

Судьи пошептались, потом дивал Рахим спросил:

— А вы, мать, что имеете сказать суду?

— Господи!.. У меня — одно: верните мне мою дочь! — простонала Оразсолтан-эдже.

— Хорошо, — сказал дивал Рахим, — мы пойдём посовещаемся. — И судьи ушли. Отсутствовали они недолго, а вернувшись, объявили решение суда: брак Аманмурада, сына Амангельды, и Узук, дочери Мурада, как совершённый вопреки доброй воле одной из сторон, считать недействительным, требование истца удовлетворить — девушку отобрать у означенного Аманмурада и передать родителям.

Выслушав решение суда, сторонники Узук радостно зашумели. Но тут с места поднялся Бекмурад-бай.

— Мы не согласны с тем, что сказал уважаемый судья! Узук обвенчана по закону, и если муж не скажет талак[38], никто не имеет права отобрать у него жену. На том мы стоим и готовы оружием подтвердить свою правоту.

Скрипнув скамьёй, вскочил арчин Меред. Впечатление грузности от его фигуры исчезло. Сейчас он походил на изготовившегося к прыжку барса.

— Рубиться хочешь? Выходи наружу!

— Идём… идём… — не повышая голоса, согласился Бекмурад-бай.