Читаем без скачивания Одноклассники smerti - Анна Литвиновы

Лицо историка дернулось в болезненной усмешке.

— Я и старался… быть им близок… — вымолвил он. — И пока они в школе учились, и потом…

— Потом? — переспросил журналист. — Потом — это когда?

— Да не далее как позавчера, — пожал плечами историк. — Ко мне на чашку чая ребята девяносто девятого года выпуска приходили. — И объяснил: — У всех ведь жизнь по-разному складывается, и ведут люди себя по-разному. Кто-то после выпускного бала в сторону школы смотреть не может, а другие и спустя годы захаживают. Просто поболтать. Или, — он тепло улыбнулся, — похвастаться. Кто детьми гордится, кто карьерой…

— А Лена? — словно бы мимоходом поинтересовался журналист.

— Лена — нет, — вздохнул историк. — Хотя и в одном районе живем, она меня избегала. Увидит случайно на улице и спешит на другую сторону перейти. Но я не обижался… — Он снова снял очки, тщательно протер их полой ковбойки и задумчиво добавил: — Все это объяснимо, конечно. Состоялась бы ее блестящая карьера — она совсем бы по-другому себя вела. А так — стыдилась, видно… Что нетрезвая, что плохо выглядит… — учитель опустил голову.

— Менты подозревают, что ее Степан убил, — пробросил Полуянов.

— Не думаю, — покачал головой историк. — Степа — он, по-моему, и мухи не обидит.

— Да с пьяных глаз все бывает, — возразил Дима. — И сами ведь сказали: он со школьных лет сильно изменился.

— Не согласен, — горячо возразил учитель. — В процессе взросления меняются лишь некоторые, не самые ключевые, черты характера. А основа, базис , остается неизменным.

— Получается, у Коренковой всегда был базис — что она алкоголичкой станет? — прищурился Полуянов.

— Я не ожидал, конечно, именно такого конца, — пожал плечами Иван Адамович. — Но то, что Лена подвержена мании, знал всегда. Она была излишне самонадеянна. Излишне упряма. Излишне в себя влюблена. Я еще в школе предупреждал ее маму, что дочь может плохо кончить. Увы, Галина Вадимовна меня не слушала. Предпочитала искать внешних врагов…

«Да ты не историк — психолог!» — усмешливо подумал Дима.

— Но я сейчас не о Лене, — сказал учитель. — Хотите, докажу вам, что Степан не убийца?

— Он, что ли, тоже к вам на чашку чая приходил? В тот день, когда Елена погибла? — усмехнулся Полуянов. — Алиби ему хотите создать?

— Нет, — покачал головой историк. — Степино алиби я, к сожалению, подтвердить не могу… Однако в глубине души, пусть и чисто интуитивно, я уверен: это не он. Ну, будете слушать?

— Конечно.

— Однажды зимой, в выпускном классе, когда Ивасюхин уже переметнулся к Наде, пошли они с ней на каток. Как раз тогда, в девяносто седьмом, вдруг вернулась старая мода. В парке Горького стали заливать дорожки, и молодежь сочла, что кататься на коньках — это круто . – Историк немного снисходительно улыбнулся. — Мои ребята тоже туда ходили. Не все, конечно. Лена Коренкова — та, например, считала, что парк Горького — это для плебеев. А Надя со Степаном, скромники, те катались, и оба неплохо.

«Я совсем не в курсе, что моя Надюха на коньках стоять умеет!» — удивился про себя Полуянов.

— А вы сами знаете, — продолжал рассказ историк, — что любая мода, если уж нашу страну охватит, мгновенно становится повальной. Я сам в парке Горького, правда, не бывал, но ученики рассказывали: народу там на ледовых дорожках быстро стало — не протолкнуться. Особенно если не утром, а после уроков приходить. Музыка гремит, мальчишки выпендриваются, гоняют как бешеные, кто-то пытается в хоккей играть, другие девчонок задирают, третьи балуются, змейку собирают — это когда чуть не тридцать человек гуськом, вцепившись друг в друга, едут, — пояснил журналисту Иван Адамович.

— Я знаю, — кивнул тот.

Помнится, однажды, кажется, в том же девяносто седьмом, заслышав о новой моде, он вытащил из шкафа ржавевшие коньки и поехал в парк Горького. Но ему не понравилось, что там дикая толпа да сплошной молодняк, и больше кататься Дима не пытался. И никогда бы не подумал, что Надюшка, над которой он еще в те годы на правах старшего товарища шефствовал, проводит время в таком бедламе…

— Ну и произошла с Надей беда, — рассказывал между тем историк. — То ли случайно, то ли пошутили зло, только толкнули ее настолько неудачно, что она на спину упала. И поранилась сильно, вся голова в крови. Никакого медпункта в парке Горького тогда не было, а если и был, то никто не знал, где его искать. И вот картина: Надя лежит на льду, даже встать не может, кровь идет, вокруг народ столпился, все ахают, а Степа, ее спутник и кавалер, столбом застыл. Растерялся.

— Совсем, что ли, дурак? — с излишней для стороннего слушателя горячностью возмутился Полуянов.

— В экстренных ситуациях многие теряются, — пожал плечами историк. И со знанием дела уточнил: — А вида крови до десяти процентов населения панически боится… Степа явно из трусливых оказался. Но Наде все равно повезло. Потому что на катке еще одна их одноклассница оказалась, Иришка Ишутина. Тоже, кстати, была девчонка далеко не рядовая. Цепкая, решительная, смелая. У нас даже парни — и те ее опасались. Увидела, что случилось. Быстро оттолкнула остолбеневшего Степана, Надю приподняла, посадила, кричит: «У кого есть чистые носовые платки, давайте быстрее!..» И в пять минут остановила кровотечение. А потом они уже вместе со Степаном Надю в травмпункт повезли. Ушиб, кстати, серьезный оказался, зашивали — у нее над ухом так и остался шрам.

«Она ничего не говорила, — в очередной раз изумился Полуянов. — Да и шрама никакого я не замечал…»

— А вы говорите: Степан убил! — усмехнулся историк. — Разве может убить тот, кто в критический момент в панику впадает? И тем более вида крови не переносит?

«Как раз трусливые чаще всего и убивают», — мелькнуло у Полуянова.

Но переубеждать историка он не стал — жестоко разрушать его выдуманный, полный трухлявых книг мир…

Глава 5

Ирина

Ирина Ишутина в коттеджном поселке «Маяково» считалась самой молодой, но уже кошмарно наглой. Она явно выбивалась из общего ряда коттеджевладельцев. В основном то были мужчины с пивными брюшками, ощутимыми лысинами и утомленными в вечной борьбе за благосостояние лицами. Их компанию разбавляла парочка прокуренных, преждевременно увядших деловых дам. Ишутина же выглядела почти девчонкой — всего-то двадцать семь. И при этом являлась не любовницей, не домработницей и не няней, а тоже хозяйкой — вполне конкурентоспособного коттеджа площадью более шестисот квадратных метров. Да еще и передвигалась не на типовых для поселка «мерсах» или представительском «Лексусе», а на спортивной «бэхе». Популярность Ирины была сравнима лишь с дядь-Витиной. Тот был холостяком, владел тысячеметровой виллой, яхтой и эллингом, а на собрания жильцов являлся в белоснежной морской форме. Поселковые кумушки (то бишь неработающие, тоскующие в особняках первые жены хозяев) даже планы строили, как бы их сосватать, только Ире кругленький дядя Витя на фиг не упал. Никакой яхты не захочешь, когда живешь с мужиком под шестьдесят и нюхаешь, как у него изо рта гнилью пахнет. А она, слава богу и личной птице-удаче, не только молода и неплоха собой, но и богата. Значит, в отличие от готовых на любого урода юных нищих хохлушек, может себе позволить повыбирать .