Читаем без скачивания Ключ от башни - Гилберт Адэр

Мужчина (ее муж, решил я) был одет в синюю куртку с меховым воротником. Молния была задернута только до половины, открывая полосатый галстук, несомненно, провозглашавший, что его владелец окончил какую-то старинную школу, хотя я не мог определить, какую именно. Подбородок под пышными усами остро благоухал кремом после бритья. И он принудил для героической службы, далеко превосходившей их нормальные обязанности, малочисленные, слишком малочисленные горизонтальные прядки седых волос, прикрыть то, что иначе было бы широкой плешью на его темени.

— Моя дорогая, — сказала Верити, обращаясь к Беа, но продолжая есть глазами меня, — кто бы подумал, что мы встретимся здесь! Разве вы не говорили мне, что от гольфа у вас сводит скулы?

— Да, сводит, — сказала Беа, негромко добавив: — Это длинная история, Верити.

— Еще бы! — со смаком подхватила Верити. — Как все самые интересные.

Она принялась подчеркнуто оглядываться по сторонам.

— А Жан-Марк с вами? Я что-то его не вижу.

— Да, он в Англии. Деловая поездка, как обычно.

— Так-так… — Это было сказано почти оскорбительно, но при данных обстоятельствах у нас не было ни времени, ни сил возмутиться.

— Ну? — продолжала Верити, не моргнув и глазом.

— Что — ну?

— Вы не собираетесь нас познакомить?

— Ах да, конечно, извините меня, — сказала Беа. — Гай, я хочу познакомить вас с двумя моими дорогими друзьями, Верити и Оливером Нетт. Оливер — Гай Лантерн.

Наши непрошеные друзья оказались ушедшей на покой английской супружеской парой, которая, проживая в Борнемуте, каждый второй месяц отправлялась в автомобильную экскурсию по Нормандии и Бретани, чтобы проматывать солидную пенсию Оливера на гольфе, рулетке и гурметской еде. Беа была знакома с ними потому, что Оливер, который, как мне дали понять, был немалой величиной в Сити, не то брокером, не то консультантом, однажды купил у Жан-Марка картину — пейзаж школы Коро кисти художника, чью фамилию я не разобрал. Затем выяснилось — подозреваю, отнюдь не к обоюдному удовольствию, — что у Шере есть вилла в Сен-Мало, городе, который Нетты навещают с «энного года», как выразилась Верити, а потому возникла близкая дружба, рожденная из случайных совпадений, как многие и многие другие.

Когда Беа представила нас друг другу, Верити разразилась визгливым громким смехом, который звучал притворно, хотя, вполне возможно, был искренним.

— Лантерн[75]! Какая восхитительно оригинальная фамилия! Полагаю, настоящая? Но что она значит? Что вы происходите из старинного рода фонарщиков? Возможно, хотя, признаюсь, я никогда не слышала о таком ремесле. Хотя кому-кому говорить, как не мне!

Поскольку до меня не дошло, что она подразумевала, я ограничился невнятным бурканьем.

— Учитывая мое собственное имя, — подсказала она с ободрительным кивком.

— Извините?

— Верити Нэтт!

На секунду мне показалось, что она говорит загадками, но затем я уловил соль и послушно засмеялся:

— Ну конечно же — «верите, нет?»! Какой источник затруднений для вас!

Она засмеялась в свою очередь.

— Но, с другой стороны, вы видите, какой это удобный ледоруб. — И опять, заметив мое недоумение, пояснила: — Чтобы разбивать лед неловкости? Для завязывания разговора? — Я улыбнулся, а она добавила с грустью: — Как ни странно, казалось бы, здесь должен быть источник всяких смешных недоразумений, но почему-то никогда и ничего!

Мы, остальные, выбрали этот момент, чтобы рассматривать свою обувь, пока, снова повеселев, Верити не осведомилась:

— Как давно вы знакомы с Беа? — И прежде чем я успел ответить, она обернулась к Беа, лукаво грозя пальцем. — И долго ли вы намерены прятать этого молодого человека для себя?

— Мы с Гаем познакомились недавно. Собственно, это удивительная история. Жан-Марк ехал…

— О, так Жан-Марк знаком с Гаем?

— Ну, разумеется, знаком, — сухо ответила Беа. — Что творится у вас в голове, Верити?

— У меня в голове? — повторила Верити, раскрывая глаза настолько широко, насколько были способны эти два замухрышки. — Да ровно ничего, Беа. Ровнехонько ничего, вы же меня знаете.

— Ну я вам скажу! — сказал Оливер.

Это было так на него не похоже — до этого момента ему настолько очевидно сказать было нечего, — что Верити, Беа и я сразу обернулись к нему.

— Ну, я вам скажу! — повторил он ворчливо. — Нет, вы только посмотрите. Что, во имя всего святого, это такое? И что за черт там происходит, хотел бы я знать!

Пальцами, все еще сомкнутыми на бокале с джином, он указал на вход, где разгоралась громовая словесная перепалка. Поскольку узкий просвет, который на миг показал ему кого-то или что-то — кого-то или что-то, причину скандала — уже замкнулся, нам, остальным, не удалось сразу понять, кем или чем объяснялось происходившее, так как лишь те, кто находился совсем рядом, теперь замолчавшие и переминающиеся от неловкости, могли следить за словесным состязанием на повышенных нотах. До нас же на периферии доносились только отзвуки. Однако в конце концов все мы одновременно увидели над подпрыгивающим заслоном голов многоцветные вихры в наборе. Со своим шефом или без него, но Малыш сюда явился.

Торопливо предложив всем выпить, Беа потащила Верити к стойке — нежно под ручку, — а нам с Оливером, хотели мы того или нет, досталась роль мужской половины ресторанной встречи двух пар. Я заметил, что бедняга Оливер не сумел скрыть тень уныния, набежавшую на его кирпично-красное лицо, хотя, увидев, что я ее увидел, он тут же заменил ее стандартным, пригодным на все случаи, сиянием клубного мужского добродушия.

— Как ни стыдно это признать, — сказал он, пока мы пролагали себе путь в дальний угол зала, — но, насколько мне удалось услышать, судя по его акценту, этот непотребный юный кусок мяса — англичанин. Каким образом он тут очутился, как по-вашему?

— Понятия не имею, — ответил я.

Истощив эту тему разговора, он затем спросил:

— Значит, вы играете в гольф?

Все еще стараясь понять, что происходит у двери, я ответил машинально:

— Да, конечно.

— Неужели? — Он словно бы искренне обрадовался, будто ожидал, что я отвечу «нет». — Какая удача! Где вы играете?

— На поле для гольфа.

Я сразу понял, что ответ был неверным.

— Ах вот как? — сказал он наконец. — А ваш гандикап?

— Мой гандикап? — Я притворился, будто взвешиваю его вопрос. Затем, думая совсем о другом, промямлил: — Два.

— Два? Я не ослышался? Два? — Он уставился на меня. — Боже великий, так это же… Ну-ну, только подумать! Два. — И он закрутил кончик уса с такой силой, что я испугался, как бы он не завязал его узлом.

(Между прочим, я действительно играл в гольф, хотя и много лет назад, подростком. Мой отец был чем-то вроде местного чемпиона — то есть Хаслмира и его окрестностей. И как-то раз, от нечего делать отправившись с ним на один из турниров и увидев, как он положил мяч в лунку с одного удара — естественно, случайно: мяч целую вечность покачивался на краю, прежде чем шлепнуться вниз, — я загорелся таким энтузиазмом при мысли о существовании спорта, в котором, я внушил себе, чудеса не только возможны, но и неизбежны, что вопреки всем моим антиатлетическим инстинктам, тут же решил немедленно заняться им. Однако в гольфе, как и в шахматах, не существует удачи новичка. Почти все мое время на поле я проводил, угрюмо размахивая клюшкой среди кустиков в надежде, что ее отполированная твердая головка наконец-то достанет хотя бы один из моих потерянных мячей. И всего через два месяца и после всего двух полных партий на восемнадцать лунок, гольф и я расстались навсегда без сожаления с обеих сторон. Если я упоминаю здесь об этом, то лишь в доказательство, что я достаточно разбираюсь в тонкостях гольфа, чтобы понимать, насколько на любом поле два — поразительно маленький гандикап для всего лишь скромного любителя, каким я выглядел. Но было уже поздно взять мое утверждение назад.)

Тем временем мы дошли до стойки и заказали ликер для Верити, виски для всех остальных. Мы стояли там, сжатые со всех сторон, оберегая наши стопки от акробатических вывертов соседних плеч и локтей, пытаясь расслышать друг друга сквозь общий шум. Хотя Верити продолжала монополизировать разговор, до меня доходили лишь обрывки: мои мысли были заняты тем, что Малыша еще не выставили из клуба. Пусть его вихры и исчезли из виду, но бурлящие звуки в другом конце зала все еще были много громче, чем при обычном положении вещей.

Когда минуты через две я обернулся к нашей маленькой компании, разговор перешел на фильм, который Нэтты недавно видели по телевизору — не то польская, не то чешская, не то русская драма о холокосте.

— Я уверена, это часть трилогии, — говорила Верити, — но как же она называется? — И было видно, насколько она напрягает свой мозг, чтобы вспомнить название — даже уперла палец в густо напудренный лоб жестом, традиционно выражающим напряженную мозговую деятельность. — «Дорога»… «Дорога»… Оливер, ну как называется этот фильм?