Читаем без скачивания "Север" выходит на связь - Владимир Жуков

Хорошо, когда в школу попадали солдаты или матросы из радистов, коротковолновики-любители. Их Стромилов вместе со старшим лейтенантом Ефимом Безманом и другими инструкторами Лесной школы без устали искал в списках резервных частей. Такого проверь да потренируй, да объясни тонкости пользования «Севером» — вот и вся наука. Только не просто найти бывалого радиста, даже если у тебя и привилегия на выбор, право рыться в строевых записках. Нужны ведь специалисты и в полки, батальоны, на корабли, в авиацию. Ты сам понимаешь — нужны. Оттого и получалось, что землянку-класс при каждом новом наборе заполняли больше мальчишки и девчонки — вчерашние школьники, комсомольцы.

В школе — диктант, в школе — алгебра, в школе радиоделу не учат. Вот и начинай с азов, с самой малости: «Электрическое поле, ребята, это… А магнитное… Колебания… Маятник часовой представьте… Так… А радиоволны — это…» И не для общего образования, не для радистской эрудиции, а чтобы ясно представляли себе работу рации, хорошо разбирались в ее принципиальной и монтажной схеме. Сломается «Северок» — в лесу ремонтных мастерских не найдешь, сам чини, определи, почему передатчик, скажем, работает, а приемник молчит.

Инструкторы Лесной школы плакаты рисовали, без устали мелом черные доски исчерчивали. Четыре месяца каких-то на весь «университет», а та вон, с косичками, на заднем столе, хоть убей, не поймет, как лампа работает электронная, а тому парню, что с краю, длиннющему, хоть плачь, не даются радиосхемы.

Но самое трудное наступало, когда зуммер в классе пищал, когда уроки морзянки начинались — по десять, по двенадцать часов в день.

Стромилову нравилось упрямое спокойствие Безмана. С таким характером глухого в радисты-слухачи выведешь. «Вы слушайте, — не уставал твердить инструктор, — слушайте, товарищи курсанты, это ж музыка, не старайтесь точки и тире записывать на бумаге, сразу переводите их в буквы и цифры».

Кто-то из инструкторов придумал словесные подобия, звуковые образы для некоторых знаков. Чтобы лучше запомнилась, допустим, двойка, ведущий занятие напевал: «Я на го-ор-ку-у шла-а». И когда он спрашивал, из скольких точек и тире состоит «пропетая» цифра, курсантская группа хором отвечала: «Из двух точек и трех тире».

Семерке соответствовало: «Да-а-й, да-а-ай по-ку-рить». Буква «ф» звучала как «те-тя Ка-а-тя». Смешно, но сразу запоминалось. Да и не уставали ребята после таких уроков. После — в классах, в столовой — долго слышались их звонкие голоса, распевавшие эти «песенки».

И зуммер пищит и пищит, час за часом. А потом, на какой-то там день, та, с косичками, с заднего стола, подскочит и радостно, прижимая ладонями наушники, вскрикнет: «Ой, товарищи, и вправду музыка, чистая музыка!»

Значит, все, значит, одной радисткой станет больше. Если, разумеется, дальше учить. Без устали, спокойно и упрямо, как Безман. Дальше — это скорость приема и передачи на ключе надо наращивать, и осторожно, чтобы не сбить, не скомкать в кашу беспорядочного писка приобретенный ранее навык. И чтобы поняли курсанты: их не для соревнований готовят. Скорость передачи — это тоже оружие разведчика, в эфире его караулят, целятся радиопеленгаторами, вот и успей проскочить, пока не легли на карты смертельными трассами абверовские засечки и в их пересечении ты, радист. Скорость — это оружие, потому что твоего сообщения могут ждать сутки, недели, и от него будет многое, очень многое зависеть. Скорость — это оружие, потому что не в классе, не здесь тебе, радисту-разведчику, работать, а где-нибудь в лесу, в заброшенном сарае, на чердаке. Нечего рассиживаться, отстучи свое и сматывайся, потому что через полчаса нагрянет облава, и тогда не укоризненные слова инструктора услышишь, а «Хенде хох!» и шмайсер нацелится на тебя…

Их не пугали, курсантов. От них просто ничего не скрывали, готовили к самому трудному. И ребятки понимали, делом доказывали, что не зря писали в заявлениях: «Готов выполнить любые задания партии и Родины».

Но готов или не готов — это инструкторы определят, а в довершение всего, окончательно, он, Стромилов. А пока — испортили тебе рацию, нарочно испортили, и ты, курсант, ищи неисправность, соедини батарейку с наушниками, пробник, стало быть, получится, и прощупывай шаг за шагом узлы схемы, переставляй концы проводничков-щупов пока не найдешь участок, где наушники на ток батарейки перестанут отзываться, — тут и обрыв. А потом доставай из сумки, где запчасти, паяльничек и ремонтируй. Объясняли ведь — в лесу радиомастерских нет.

Вообще-то «Север» — рация куда как надежная. Это тоже говорили, но в боевой обстановке всякое может произойти. Стромилов с инструкторами у каждого, кто с задания возвращался, детально выясняли, какие были отказы, сводили случавшиеся неисправности в таблицы, классифицировали. Сколько с заводскими инженерами улучшений в станцию внесли! И уж если потом бывали поломки да отказы, так их никак конструкторам да технологам не преодолеть. Ну, скажем, чрезвычайно неудачное приземление парашютиста, удар, какого никакая радиоаппаратура не выдержит.

Только подобное — редкость, уникальный, можно сказать, случай. Чаще если что и случалось, так по вине радиста. Разволнуется в самостоятельном положении да и подключит батареи анода на накал, ну а лампы, естественно, и сгорят. Вот почему в Лесной школе массу внимания уделяли практике работы с рацией. И не только в классе, главным образом — на местности.

Уходили курсанты в чащу, километра за два, и задание им было, помимо того, чтобы все подключения правильно сделать, целый сеанс связи, как доподлинный, провести.

А тут своя академия. Ведь для того чтобы сообщения передать, надо вызвать своего корреспондента, то есть передать его позывные, а потом — свои, чтобы он знал, кто его вызывает, да еще убедиться, что тебя достаточно хорошо слышат на той волне, на которой ведешь передачу. Здесь без вопросов и ответов не обойдешься. А чтобы разговор этот технический был покороче, поэкономней, существует у радистов всего мира целая система сокращений нужных им слов и фраз, например, Q — код. Скажем, нужно выяснить, хорошо ли разбирает корреспондент твои сигналы, так по коду требуется передать всего три буквы: QRK и знак вопроса. «Имеете ли вы что-нибудь для меня?» — QRU? И так далее. Инструкторы здорово курсантов кодом мучали, но это нужно было, очень нужно, чтобы спешно, оперативно могли они с Центром налаживать уверенную, добротную связь.

Кроме кода учили условным сокращениям, тоже принятым в международной практике, — их порой радиожаргоном называют. Тут тоже несколькими буквами можно многое выразить. «Подождите» — AS, «до свидания» — GB, «передавайте» — К, «наилучшие пожелания» — 73, даже «пошел к черту» есть: 99.

Конечно, для передачи разведывательной информации ни код, ни условные сокращения не годятся. На то особый шифр составляется — с цифровым текстом, его никому, кроме посвященных, не разобрать. А то, что перед ним идет — по коду и радиожаргону, — секрета не представляет: кто-то кого-то вызывает, добивается отличной слышимости. Так абсолютно все станции на свете переговариваются, и немецкие в том числе. И радист-разведчик ничем среди них не должен выделяться. Абсолютно ничем.

Ах, сколько сил, сколько настойчивости нужно было, чтобы курсанты все это освоили в считанные месяцы! Какой радостью светились их глаза, когда они демонстрировали своим учителям четкую, умелую работу. Но хорошо ли понимали они, мальчишки и девчонки-добровольцы, что даже при самом их идеальном профессиональном поведении в тылу врага каждый «Север» — лишь малюсенькое, такое же, как он сам, звенышко в сложной системе радиосвязи с партизанскими подразделениями? Чего бы стоили эти радиостанции без другого звена — мощного радиоузла, принимавшего сигналы из-за линии фронта, радиоузла со всем его сложным хозяйством, людьми, графиками дежурств, расписаниями радиосвязей? Впрочем, зачем им знать, все до тонкости понимать, им — радистам с автоматами на груди, у них своих забот хватит. На то есть отдел Миронова, теперь уже полковника Миронова, есть товарищи из Ленинградского штаба партизанского движения, коим положено за всем следить, все знать, всего добиваться…

Стромилов усмехнулся. Понял, что, начав в мыслях с радистов-раздведчиков, добрался наконец и до своей работы, и это заставляло взглянуть со стороны на себя, проверить на досуге, так ли все им делалось и хорошо ли. И, подумав так, он почувствовал волнение, радость и тревогу одновременно — то, что всегда испытывают люди, знающие свое дело и постоянно, всей душой болеющие за него.

Скованно, мелкими движениями завозился в кабине, пытаясь хоть немного распрямить затекшие ноги, выглянул за борт и повертел головой, но по-прежнему ничего не увидел, кроме темноты внизу, под самолетом, и слегка вогнутой, черной кромки крыла на фоне слабо сереющего небосвода.