Читаем без скачивания Диско 2000 (сборник) - Сборник Сборник

Широко раскрытые глаза Карен следуют за колыхающимися складками ее платья — прихотливый орнамент, который может объяснить, отчего Джош хохочет как безумный и почему Рич, стоя на голове, выкрикивает в ритм музыке "О, Боже Мой, Боже Мой, Боже Мой"; Том и Кэл смотрят друг на друга волками, Кевин замирает, сбившись с пути — откидывает руками упавшие на лицо локоны, наморщив лоб в ожидании ответа.

Гейвин поблескивает бритым затылком, продвигаясь сквозь хаос подобно друиду. Горящий в его глазах восторг стимулирует умопомешательство, а потом, на середине полета, он извлекает из воздуха здравомыслие, приручая его воспоминаниями о розовых орхидеях и пиве на Кэнал-стрит жарким летним днем.

11.44 пополудни

Вокруг меня порхают длинные волосы Алекса. Моя рука исследует щетину на его скулах — когда по ней скользит рука, она встает дыбом. Губы у него сперва отяжелевшие и засасывающие, а потом легкие и шаловливые. Саз водит носом по шее Рэндалла, а он крепко обвивает ногами ее живот. У меня в голове гаснет лампочка, в ее свечении застывает время.

11.46 пополудни

Время сортировать напитки для полуночного возлияния. Снова иду на кухню за подносом с миниатюрными хрустальными стаканами и бутылкой «Джеймсонс». Я разливаю искрящийся «Джеймсонс», и по горлышку бутылки неуклюже стекает влага…

Реальность номер два:

У меня в голове в стакан выплескивается болгарское "Каберне Савиньон".

Девять человек неловко расположились в гостиной, предназначенной для четырех целых, четырех десятых. К счастью, помимо гарнитура из трех предметов, в комнате есть два потертых шезлонга и пуфик. Все пьют слишком быстро — не чтоб встряхнуло, а чтоб слегка опустило — и беседуют крайне монотонно.

Разговор миновал тему починки «Лады». Он неуклюже топчется вокруг возможности второго срока Блэра. Несколько стремительно следующих коротких выступлений указывают как на его неминуемость, так и на полную невозможность. Он тревожно касается отсрочки исполнения приговора, которая теперь даруется в рамках "проекта Клеменси" и опускается, как обычно, до погоды. Они беседуют, а мелкий серый дождь скребется по стеклам, и они дрожат, вспоминая пост-Сайзвелловское изречение: должно выпасть сто тысяч капель пока не выпадешь сам. Всегда надевай комбинезон.

Но кто-то уже перепил, кто-то недопил или что-то в этом роде. Кто-то сдерживает рыдания по понесенной утрате, романтической и нелепой. Кто-то предается воспоминаниям.

Они уставились в пол так, будто кто-то нагадил на ковер. Им было так хорошо, и ни у кого не оставалось слов, чтобы приглушить голос, свербевший у каждого в голове:

Ты обещал мне ЖИЗНЬ…

Помнишь?

Рэндалл извлекает когти из моей шевелюры и прижимает меня к себе.

— Под дождем гулял?

— Ну.

— Вот дерьмо. Запомни. Уже совсем скоро.

Крепкое объятие сильных мускулов — мускулов, созданных для танца, мускулов, созданных для страсти, которая неподвластна никакой пустоте.

Я это все помню. Я помню, как все было и как все будет. Уже совсем скоро.

11.48 пополудни

Из кухни доносится голос:

— Черт, обожаю этот наркотик — не случайно его называют легким!

Я смеюсь, это любимая фраза Анта. Особенность Анта в том, что он никогда не сходил с ума, а если и сходил, то никогда этого не признавал. Высшим проявлением его наркотического психоза был случай, когда он на приходе начал утверждать, что основу всех спиртных напитков составляет витамин С.

В дверном проеме я вижу их с Ларой и еще человек шесть. Они завладели огромной потрепанной простыней. Мы заваливаем комнату простынями, а по стенам развешиваем куски материи в голубой горошек, и получается Снежное Королевство. Они танцуют, а простыня поднимается и медленно ниспадает, будто белые облака восходят к зыбкому голубому небу. Лара выбирается из своего угла и танцует в центре комнаты, раскачивается, прикрыв глаза, как парашютист в волшебном свободном полете.

И все же он прав, все есть осколок мозаики-головоломки, что и влечет подобно наркотику. Может, не каждого. Может, даже меня не настолько

Включается реальность номер два:

Несколько человек пьянствуют в крохотной гостиной. На ковре — горка розоватой соли, — и они уверены, что соль сделает красное вино не столь очевидным, несмотря на множащуюся очевидность обратного. Что она выведет пятна. Кто-то втихаря вытирает глаза рукавом. Они расставляют предметы, похожие на маленькие пластиковые коробочки из-под плавленого сыра, на причудливую поверхность, напоминающую карту звездного неба.

— Ты в норме? — говорит один. — Что-то ты побледнела.

Построение в красном свете светофора в итоге рушится. Она беспомощно кивает: — Ага, нормально, ну… сам понимаешь.

Они склоняются над ней, начинают понимать, в чем дело, выражают озабоченность и некоторое осуждение.

— Может, портера?

Сблевавшего сквотера.

Я хихикаю.

Уноситься вспять, противостоять натиску отборных дивизий паранойи, защищая городские укрепления, жители отступают… Боже, я собирался выпить портера и сыграть "Trivial Pursuit"! Поговорить о двух тысячах сдавшихся в плен…

Кто-то, это Тэд, кладет мне в руку косяк, а руку — мне на плечо.

— Ну что, сыграем гениальную версию?

Мое согласие выражается благодарной улыбкой и чем-то средним между движением руки, вздохом и пожатием плечами.

Реальность номер два. Головы трясутся, ноющие лица льстят:

— Это иллюзорные вещи. Ты же помнишь, что действие стимуляторов слабеет и становится странным, а действие «тормозилова» просто становится странным. Глядя на то, как мы медленно превращаемся в карикатуры на наши собственные, казалось бы, освобожденные «я», мы говорим — баста. Лучше портер и "Trivial Pursuit". Лучше что угодно, чем вечное стремление к тому серому водоему, отделяющему нас всех друг от друга, полного коварных течений, которые уводят все глубже, глубже и глубже.

11.57 пополудни

Двадцать семь горящих свечных иголок сливаются на масляной поверхности виски в стаканах. Руки Кевин прекращают вечное описание неописуемого — одна покоится на торчащем бедре, другая поднимает подарок вверх для осмотра. Рич говорит: — Что ж, спасибо! — и опрокидывает в себя стакан чистого виски. Свет вспыхивает у него на языке и исчезает в горле. Лара и Джош прекращают хихикать и таращатся на серебряный поднос, похожий на летающую тарелку.

— Виски. Выпей.

— А, да. — Джош оборачивается к Ларе. — Это виски, выпей его.

Ее лицо просветлело: — Ага! Ну, давай, что ли, выпьем.

Стакан с «Джеймсонсом» обходит всех, а вместе с ним — сообщение о том, что время пришло. Сообщение достигает сидящего на колонках Кэла — тяжелые пульсации постепенно мутируют — невероятным образом — в такую простенькую штуковину типа "струнный оркестр и примадонна". Вспыхивающие в наших головах огоньки заполняют комнату. В затянувшееся последнее мгновение мы обретаем покой.

11.59 пополудни

Алекс проникает взглядом сквозь ширму черных, как смоль, волос. Он в курсе. Карен в последний раз облизывает губы Тэда. Она готова. Рэндалл вытирает пот со своих безумных глаз, будто о чем-то умоляя. Наклоняется вперед, втягивает шею, ладони разжаты, голова опущена на голую грудь. Губы с минуту ласкают кольца в соске, потом он возвращается.

По комнате змеятся струи энергии, а мы готовимся к постижению. Числа множатся, и мы чувствуем, что время пришло, заполняя пустые пространства комнат, до тех пор, пока пустых пространств не остается, а остается лишь предвкушающая сладострастие плоть.

Дверь дома распахивается, открывая удивительно знакомое зрелище девяти людям, которые в первый момент не решаются войти. У одной из пришельцев, у женщины в рыжем комбинезоне, на руках ребенок. Капля дождя падают ей на челку, ее глаза говорят:

— Пора

По всему городу, мы замираем, по-прежнему потягивая портер с долькой лайма, и на секунду поднимаем головы в уверенности, что слышали нечто вроде призыва к оружию.

11.59:59 вечера.

Я снимаю палец с кнопки «пауза».

Пол де Филиппо

Говорила мне мама, не ходи

— Ты что, еще не кайфуешь, Лорен?

Я медленно поднял голову. Такое ощущение, будто она чужая. Какого-нибудь садомазохиста, который набил ее песком, использовал язык вместо половика, глазницы — вместо ванночек для реактивов, после чего выставил ее под холодный осенний дождь.

Надо мной возвышалась Энн Мари, хозяйка дома, со стаканом в руке. Море спиртного, поглощенное минувшей ночью, почти не убавило ее неиссякаемого жизнелюбия.

— А что, разве я похож на человека, который "уже кайфует", Энн Мари?

Я сидел на полу, в углу гостиной Энн Мари, обхватив руками сжатые в коленях ноги. На мне был замызганный пиджак, который я носил целую неделю, причем сутки напролет. Мои волосы походили на стог сена, накиданный каким-нибудь особо бестолковым представителем семейства Сноупсов. Заросшая щетиной физиономия была заляпана сохлой горчицей — следы стабильно составляющих мой рацион лоточных хот-догов.