Читаем без скачивания Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского - Феликс ШАБУЛЬДО

Таким образом, самая общая и еще далеко не выясненная картина внутреннего устройства западной части Орды на рубеже 50–60-х гг. XIV в. подтверждает истинность летописных известий о Синеводской битве. Она же позволяет раскрыть конкретную цель и значение похода войск Ольгерда в глубь ордынских владений осенью 1362 г. Цель эта состояла в том, чтобы разгромить те силы Орды, которые господствовали над обширной степной территорией Северного Причерноморья от киевского Поднепровья до низовьев Днестра, а возможно, и Дуная, высвободить население пограничных с нею земель Юго-Западной Руси, в первую очередь, Киевской и Подольской, из непосредственной зависимости от Крымской, Перекопской и Ямболукской орд, расширить за их счет владения Литвы на юге. Главный удар при этом был нанесен по наиболее удаленным от центральных районов Орды Перекопской и Ямболукской ордам, что и зафиксировали летописи, отметив Белобережье как конечный пункт похода литовско-русских войск.

В результате разгрома ордынцев в битве у Синих Вод пределы подвластной Орде территории в Северо-Западном Причерноморье были отодвинуты к прибрежной зоне в низовьях Днестра и Южного Буга, а на Днепре – к его порогам.[311] Снизилось военно-политическое значение орд, размещавшихся западнее Днепра. Без помощи из центральных районов Ордынской державы они уже не могли противостоять натиску вошедших в состав Великого княжества Литовского земель Юго-Западной Руси, Польскому королевству и Молдавскому княжеству.

Разгром трех западных орд в битве у Синих Вод явился результатом политического сотрудничества литовской знати с боярством Юго-Западной Руси на антиордынской основе. Его след- /73/ ствием было расширение владений Великого княжества Литовского на юге до устья Днепра и Днестра и закрепление в его составе Киевского и Волынского княжеств, Подолья и Чернигово-Северщины. Важную роль в этом сыграло стремление местного населения освободиться от бремени ордынского ига. Видимо, именно в этом смысле Ф. Энгельс отмечал, что Белоруссия и Украина "нашли себе защиту от азиатского нашествия, присоединившись к так называемому Литовскому княжеству".[312] Вместе с тем утверждение власти литовской знати в этом регионе Руси еще более осложнило дальнейшее развитие проявившейся здесь ранее тенденции объединения земель на основе общерусской политической программы. Оно также не решило окончательно вопрос о ликвидации зависимости княжеств Юго-Западной Руси от Золотой Орды. /74/

Глава II

ЮГО-ЗАПАДНАЯ РУСЬ В СОСТАВЕ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА

ЛИТОВСКОГО

1. Основные черты

общественно-политического

устройства земель Юго-Западной Руси

в составе Великого княжества

Литовского

В XIV в. Юго-Западной Руси, как и другим русским землям, были присущи все основные признаки развитого феодализма: крупная земельная вотчина-сеньория с феодальным иммунитетом, иерархическая структура землевладения, система сюзеренитета-вассалитета и др. Эволюция феодальных общественных отношений в разных частях Руси совершалась по одинаковому пути, поскольку для всех русских земель была характерной унаследованная от Древнерусского государства общность социально-экономического уклада и государственно-политического устройства, а также духовного и культурного развития, религии, обычаев. Существовавшая уже в IX–XII вв. эта общность выступает еще и в XIV в. в качестве ведущей тенденции в развитии складывавшихся на основе древнерусской народности трех братских восточнославянских народностей – великорусской, украинской и белорусской.[313]

Социально-экономические отношения земель Юго-Западной Руси базировались на разных формах феодальной собственности.[314] В XIV в. получает дальнейшее развитие и еще более укрепляет ведущие позиции крупное частное землевладение – княжеское (домениальное), боярское, церковное, возраставшее за счет общинных земель государственного фонда. Особенно быстро развивалась земельная собственность боярства. О. М. Рапов, исследовавший по данным летописания Юго-Западной Руси боярское землевладение XII – первой половины XIII вв., пришел к выводу, что уже в тот период в безусловном владении древнерусского боярства, прежде всего, "великих бояр", находились обширные земельные площади: волости, города, замки и села. Боярский домен охранялся специальным законодательством – Пространной Русской Правдой. Бояре содержат крупные военные отряды, "с помощью которых они пытаются оказывать давление на княжескую и великокняжескую власть".[315] На Северо-Западе, как показал В. Л. Янин в исследовании новгородской феодальной вотчины, процесс складывания вотчинной собственности начался /75/ в XII в., а "к середине XIV в. создание вотчинной системы как безраздельно господствующего вида феодального землевладения было завершено".[316] В. Б. Кобрин, отметив, что боярская вотчина появилась в Приднепровье раньше, чем в других частях Древней Руси, отнес время ее расцвета в Северо-Восточной Руси к середине XIV в.[317] Еще в древнерусские времена в Юго-Западной Руси, в частности в Галицко-Волынском княжестве, было известно также боярское условное землевладение в его бенефициальной и ленной формах.[318]

Количественно возрастающий с конца XIV в. поземельный актовый материал Литовской метрики свидетельствует, что расширение и дальнейшее развитие вотчинной системы происходили главным образом на основе государственного пожалования. Великие литовские и удельные князья жаловали своих вассалов с различной полнотой прав и повинностей угодьями, селами, волостями. Нередко жалованная грамота лишь санкционировала уже свершившийся захват феодалом общинной земли или же предоставляла в его распоряжение угодья, выпрошенные как пустоши, бесхозные или малодоходные имения. Пожалование земель в наследственную собственность ("в отчину"), а также на условиях службы или за выслугу (в таких случаях они носили названия "данин", "держав", "кормлений") стало важнейшим источником образования магнатских латифундий. Особенно интенсивно происходил этот процесс на Волыни и Подолье, ставших к концу XV в. центрами магнатского землевладения.

Соотношение между светским и церковным землевладениями в XIV в. было далеко не в пользу второго, что объясняется относительной слабостью церковной организации в Юго-Западной Руси, стремлением светских феодалов ограничить ее юрисдикцию, доходы и земельные владения.[319] Об этом, в частности, свидетельствует митрополит Киприан, который ставил себе в заслугу, что он в 1376– 1378 гг. "в Литве" и на Волыни "мъста церковная, запустошена давными лђты, оправил есмь приложити к митрополии всея Руси… и десятину доспъл к митрополии же, и села". В Киевском княжестве Киприан ставил своей целью "доискаться" и "оправдать" "такоже отприснаа (т. е. извечные. – Авт.) села софийская, отпала к князем и к бояром".[320] На относительно скромные размеры земельных владений и доходов с них киевской митрополии указывает "Запись о денежных и медовых данях, взимаемых с Киевской митрополичьей отчины", где названы восемь софийских сел (или их частей – "земель") и 33 боярских села и "земли", с которых крестьяне давали натуральный и денежный оброки на митрополичий двор в Киеве.[321] Монастырское землевладение в XIV в., видимо, также не было значительным. На Руси монастыри стали общинами с коллективной собственностью и, следовательно, получили возможность приобретать и накапли- /76/ вать имущество, в том числе земли, только во второй половине XIV в.[322] Начало быстрого роста земельных владений православных монастырей в Юго-Западной Руси, как показывает поземельный материал Литовской метрики, приходится на рубеж XV–XVI вв. Он, так же как и темпы формирования магнатского землевладения, в значительной степени обусловливался политическим курсом литовской великокняжеской власти, стремившейся путем раздач земель из государственного фонда подорвать основу могущества удельных князей, а после ликвидации удельно-княжеской власти на Волыни и в Киеве укрепить таким образом свои позиции в местной, в частности духовной, феодальной среде. Итак, церковное землевладение в Юго-Западной Руси в силу конкретных исторических обстоятельств не получило в рассматриваемый период такого развития, как на северо-востоке, где оно уже в XIV–XV вв. переросло политические рамки отдельных княжеств, приобретая значение существенного фактора в процессе преодоления феодальной раздробленности и образования Русского государства.