Читаем без скачивания Гарольд, последний король Англосаксонский - Эдвард Бульвер-Литтон

Гарольд замолк. Пророчица подняла свесившуюся на грудь голову и долго смотрела на него мрачным, ничего не выражающим взором.

– Почему ты так пристально смотришь на меня и не говоришь ни слова? – спросил молодой граф.

– Тяжело у меня на душе, и я теперь не в силах разгадать этот сон, – пробормотала Хильда. – Утро, пробуждающее человека к новой жизни и деятельности, усыпляет жизнь мысли. Подобно тому, как звезды меркнут при восходе солнца, так угасает и свет души при первых звуках песни пробудившегося жаворонка. Сон, виденный тобою, предрек твою судьбу; но какова она – я этого не знаю. Жди же теперь минуты, когда Скульда сойдет в душу своей рабы; тогда слова будут литься из моих уст с быстротою бегущего с горы потока.

– Я буду ждать, – ответил Гарольд со спокойной улыбкой. – Только не обещаю верить твоему откровению.

Пророчица глубоко вздохнула, но не промолвила больше ни одного слова.

ГЛАВА 3

Гюда, жена графа Годвина, сидела печально в своей комнате; рядом сидел Вульфнот, любимец ее. Остальные сыновья имели крепкое телосложение, и матери никогда не приходилось особенно заботиться о них, даже в пору их детства; но Вульфнот явился на свет раньше времени, и оба – мать и новорожденный – долго находились между жизнью и смертью. Сколько горьких слез пролила она над его колыбелью! В младенчестве он был таким хрупким и нежным, что мать должна была заботиться о нем день и ночь, а теперь, когда он стал бодрым юношей, она привязалась к нему еще сильнее. При виде его, такого прекрасного, веселого и полного надежд, Гюда гораздо больше сожалела о нем, чем об изгнанном Свейне: ведь Вульфнота вырывали из ее объятий, чтобы отослать в качестве заложника ко двору Вильгельма Нормандского. А юноша весело улыбался и выбирал себе роскошные одежды и оружие, чтобы похвастаться ими перед нормандскими рыцарями и красавицами. Он был еще слишком молод и беспечен, чтобы разделять ненависть старших к иностранным нравам и обычаям; блеск и роскошь нормандцев ослепляли его, и он радовался, что его отсылают к Вильгельму, вместо того чтобы жалеть о своей родине и об оставляемых им родных.

Возле Вульфнота стояла младшая сестра его, Тора, милый, невинный ребенок, разделявший вполне его восторг, что еще больше печалило Гюду.

– Сын мой! – сказала мать дрожащим голосом. – Зачем они из всех моих сыновей избрали именно тебя? Гарольд одарен разумом против опасностей; Тости смел против врагов; Гурт так кроток и полон любви ко всем, что никакая рука не поднимется на него, а от беспечного, веселого Леофвайна всякое горе отскочит, как стрела от щита. Но ты, мой дорогой мальчик!... Да будет проклят Эдуард, избравший тебя! Безжалостен отец, если он мог допустить, чтобы у матери отняли единственную радость ее жизни.

– Ах, мама, зачем ты это говоришь? – ответил Вульфнот, рассматривая шелковую тунику – это был подарок королевы Эдит. – Оперившаяся птица не должна нежиться в гнезде. Гарольд – орел, Тости – ястреб, Гурт – голубь, Леофвайн – скворец, а я – павлин... Увидишь, дорогая мама, как пышно распустит твой павлин свой красивый хвост!

Замечая, что шутка его не произвела желаемого действия на мать, он приблизился к ней и сказал серьезнее:

– Ты только подумай, мама, ведь королю и отцу не оставалось другого выбора. Гарольд, Тости и Леофвайн занимают должности и имеют свои графства; они к тому же – опоры нашего дома; Гурт так молод, такой истый саксонец, так горячо привязан к Гарольду, что ненависть его к нормандцам вошла просто в пословицу: ненависть кротких людей заметнее, чем злых... Мною же – и это хорошо известно нашему доброму королю – все будут довольны: нормандские рыцари очень любят Вульфнота; я целыми часами сидел на коленях Монтгомери и Гранмениля, играл их золотыми рыцарскими цепями и слушал рассказы о подвигах Ролло. Прекрасный герцог сделает и меня рыцарем, и я вернусь к тебе с золотыми шпорами, которые носили твои предки, неустрашимые короли Норвежские и Датские, когда еще не знали рыцарства... Поцелуй меня, милая мама, и полюбуйся на прелестных соколов, присланных мне Гарольдом!

Гюда прислонилась головой к плечу сына, и слезы хлынули рекой. Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел Гарольд в сопровождении Хакона сына Свейна.

Но Гюда почти не обратила внимания на внука, воспитанного вдали от нее, а кинулась прямо к Гарольду. В его присутствии она чувствовал себя более твердой и спокойной.

– Милый сын, – сказала она, – я верю тебе, потому что ты самый мудрый, твердый и верный из всего нашего дома... Скажи же мне: не подвергнется ли Вульфнот какой-нибудь опасности при дворе Вильгельма Нормандского?

– Он будет там так же безопасен, как и здесь, матушка, – ответил Гарольд ласково. – Жесток, говорят, Вильгельм Нормандский только к вооруженным врагам. И притом, у нормандцев есть свой закон, связывающий их больше религии, и этот закон, называемый ими законом чести, делает жизнь Вульфнота священной для них. Когда ты увидишь Вильгельма, брат мой, то потребуй от него поцелуй мира[23], и тогда ты будешь спать спокойнее, чем если бы над твоим ложем развевались все знамена Англии.

– А долго ли он будет находиться в Нормандии? – спросила немного успокоенная Гюда.

– Не хочу обманывать тебя, матушка, хотя и мог бы утешить тебя этим, а скажу прямо, что продолжительность пребывания Вульфнота зависит единственно от короля Эдуарда и герцога Вильгельма. Пока первый из них не снимет ложного опасения о мнимых замыслах нашего дома, а второй – лицемерной заботливости о нормандских священниках и рыцарях, рассеянных по Англии, до тех пор Вульфнот и Хакон останутся гостями герцога Нормандского.

Гюда в отчаянии заломила руки.

– Успокойся, матушка! – продолжил Гарольд. – Вульфнот молод, но у него проницательный глаз и ясный ум. Он будет изучать нравы нормандцев, узнает все их хорошие и дурные стороны, познакомится с их способом ведения войны и вернется к нам не врагом саксонских обычаев, а опытным человеком, который сумеет предостеречь нас от всех хитросплетений интриг этого воинственного двора. Поверь, что он научится там не каким-нибудь модным затеям, а таким искусствам, которые со временем нам всем могут послужить на пользу. Вильгельм мудр и привержен к роскоши; я слышал от купцов, что торговля высоко поднялась под его железной рукой, а воины рассказывают, что крепости его выстроены на славу, а планы военных действий создаются математическим расчетом... Да, юноша вернется к нам опытным мужем, который будет учить седобородых старцев, будет мудрым предводителем, опорой своему отечеству. Не печалься же, дочь датских королей, что твоему любимцу предстоят лучшая школа и обширнейшее поприще, чем остальным его братьям.

Это убеждение сильно подействовало на гордое сердце племянницы Кнута Великого. Желание славы своему сыну взяло верх над ее материнскими опасениями. Она стерла слезы и с улыбкой взглянула на Вульфнота, которого она уже видела мудрым советником и бесстрашным воином.

Как ни был Вульфнот привержен нормандцам, но и на него слова Гарольда, в которых слышался тонкий упрек ему, не остались без внимания. Он подошел к графу, который с любовью обнял мать, и проговорил искренним тоном:

– Гарольд, слова твои способны превратить камни в людей и из этих людей сделать пламенных защитников Англии! Твой Вульфнот не будет чуждаться своей родины, когда он вернется с подстриженными волосами и золотыми шпорами. Если ты усомнишься в его верности своему народу, положи только правую руку на его сердце и тогда убедишься, что оно бьется только для Англии.

– Славно сказано! – воскликнул с чувством молодой граф, положив руку на голову Вульфнота.

Хакон, разговаривавший все это время с маленькой Торой, приблизился к Гарольду и, став рядом с Вульфнотом, сказал гордо и торжественно:

– Я тоже англичанин и постараюсь оправдать это название.

Гарольд хотел что-то ответить ему, но Гюда предупредила его:

– Не отнимай руки от моего любимца и скажи: «Клянусь верой и честью, что я, Гарольд, сам отправлюсь за Вульфнотом, если герцог удержит его у себя против желания короля и без всякой основательной причины и если письма или послы не повлияют на герцога!»

Гарольд колебался.

– О, холодный эгоист, – сорвалось с губ матери, – так ты способен подвергнуть брата опасности, от которой сам отступаешь?!

Этот горький упрек ударил его как ножом в сердце.

– Клянусь честью! – произнес граф торжественно. – Что если, по истечении срока и восстановления мира в Англии, герцог без основательной причины и против согласия моего государя не захочет отпустить заложников, то я сам отправлюсь за ними в Нормандию и не пощажу усилий для того, чтобы возвратить матери сына и сироту отечеству. Да поможет мне в этом Водан!

ГЛАВА 4

Мы видели, что в числе богатых поместий Гарольда было имение по соседству с римской виллой. Он жил в этом поместье по возвращении в Англию, уверяя, что оно стало ему дорого после доказательства любви, данного его сеорлами, которые купили и обрабатывали землю в его отсутствие, и вследствие его близости к новому Вестминстерскому дворцу, так как, по желанию Эдуарда, Гарольд остался при его особе, между тем как все другие сыновья Годвина возвратились в свои графства.