Читаем без скачивания Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

– Следуй за нами, не оборачивайся.

Честно сказать, я обрадовался – меня, скромного автора, дебютанта, запомнили. И я проследовал, не оборачиваясь. Мне велели держать место у последнего столика. За ним, чуть отгороженный от посетителей, начинался посудомоечный отсек. Верзилы ловко пробились к буфетчице без очереди и через мгновение вернулись за стол с тремя тарелками, в которых призывно пахли люля-кебабы с рисом. Да еще и политые кетчупом.

– Это вполне себе еще молодой человек… – начал Довлатов представлять меня Унылому. – Напомни свое наименование. – Это уже мне.

– Владимир.

– Этот Владимир не графоман.

Унылый пожал мою руку и назвался Константином.

Бабушка-посудомойка принесла три чашечки.

– У меня завтра тренировка, – отказался я.

– А у нас сегодня, – ответил журналист из «Правды».

– И прямо сейчас, – добавил журналист из «Прогресса». – Тогда просто будешь нас загораживать.

– За что пьем? – Это Унылый.

– Как за что? За граждан города Кале! Тост сезона, – сострил Довлатов.

После я этот тост слышал во множестве компаний. Интересно, кто его придумал?

– А ты, мин хер, – сказал Довлатов Унылому, после того как они выпили по чашечке вина, – самый натуральный графоман и есть. Таких еще поискать!

– Это работа, Сережа, – коротко ответил Унылый и стал есть.

С люля-кебабом расправились мгновенно. Вино верзилы допили.

– Нашел я тебе, Вован, полезное дело, – обратился ко мне будущий классик. – Походи-ка ты в подмастерьях! Возьми авоську, храни ее до особых указаний. И никому не отдавай. А теперь мы все вместе отправляемся в «Соломон»!

Перешли Невский проспект. По соседству с Домом актера, большим светло-желтым дворцом с колоннами, располагался полуподвальчик-разливуха. По неясным причинам называли заведение библейским именем Соломон. Забегала туда публика самая разношерстная. От бродяг до полковников ракетных войск. Там не задерживались. Брали сто на сто, в сто граммов коньяка буфетчица наливала сто граммов шампанского. И конфеткой закусывали. Таких мест в Ленинграде имелось множество…

Вот мы в «Соломоне».

– Хохмишь все, – произнесла «Правда». – Я хоть деньги загребаю. Приходится, конечно, писать больше про совхозы Ленинградской области.

– И в это время настоящие события проходят мимо. – Довлатов зашуршал, разворачивая конфетку.

– Что ты имеешь в виду? – спросила «Правда».

– Вчера у токаря пятого разряда на Ленинградском металлическом заводе сорвало резец. Резец пробил оконное стекло и долетел до середины Невы.

– Редкий резец долетит до середины Невы… – хмыкнул Константин в ответ.

– Так точно… Но по Неве плыл прогулочный теплоходик. Резец пронзил сердце гражданке Кудимовой, которая оказалась работницей того же предприятия, знакомая, а ходят слухи – и бывшая возлюбленная токаря. Заведено уголовное дело!

Унылый задумался, а затем спросил:

– Что ты этим хотел сказать?

– Хотел тебе подкинуть сюжет. Твоя выпивка – сюжеты мои.

– Это не для «Ленинградской правды», а для Би-би-си, – хохотнул Константин.

– Тогда я сам проведу расследование. Пойдем со мной…

Наша высокорослая компашка поднялась из «Соломона» на Невский.

– А ты стой, охраняй авоську, – отдал Довлатов мне приказание, увлекая Унылого Константина в сторону Литейного проспекта.

Слушать необычный диалог Сергея и Константина было интересно. А стоять на улице – не очень. Я бы ушел, но с чужой бутылкой уходить казалось неприличным.

Моросил холодный октябрьский дождичек, дул ветер. Впрочем, я не мерз: год назад с большими финансовыми потерями мне удалось приобрести теплую оранжевую куртку на молнии с высоким воротником. Изготовили ее старательные японские мастера, а продал мне ее чуть ли не за сто рублей один знакомый певец. Он голосил в разных ресторанах и занимался спекуляцией.

Через минут десять журналист Довлатов появился. Он прошел мимо в компании низенького сайгонского уголовника – тот выделялся из вечерней толпы калошами, надетыми на босу ногу. И еще с ними шла очень красивая девушка. Довлатов галантно держал над девушкой зонтик.

Поняв, что Сергею не до меня, я сделал шаг навстречу, пытаясь вернуть авоську.

– Стой! Не расхолаживайся. Скоро ты появишься в кадре, как Лино Вентура, – опередил меня журналист и заговорщицки подмигнул.

«Какой еще Вентура? И в каком кадре?» Я постарался вспомнить, где слышал фамилию Вентура. Так прошло еще сколько-то времени. Довлатов вернулся. Теперь он шагал, разрезая вечер как дредноут. И шел он окруженный группой каких-то по виду туристов с фотоаппаратами.

Я сделал решительно движение, но и на этот раз журналист опередил.

– Скоро! – сказал, словно выстрелил.

И вдруг мне стало интересно. Я уже слышал про театр абсурда и даже прочитал в журнале «Иностранная литература» пьесу Эжена Ионеско «Носорог». Все в ней было непонятно, но тем не менее все что-то значило.

Я продолжал терпеливо ждать с авоськой. По сырому проспекту катили машины. Прохожие спешили – погода не располагала к променаду.

И тут ко мне подходит некто по прозвищу Полковник.

– Отдай бутылку. Серега сказал – она у тебя.

– Я ее охраняю.

С начала 70-х в «Сайгоне» стали появляться бандиты – в наколках и шрамах, в компании пропитых поблекших женщин. Лично мне приходилось быть свидетелем сцен безобразных! Однажды два одноногих уголовника дрались костылями, падали, роняли столы, пугая богему и случайную публику, зашедшую нечаянно перекусить. Водился в «Сайгоне» внушительного образа детина по кличке Полковник, огромноголовый, с кулаками как пивные кружки, занимавшийся покровительством тех, кто похлипче, взимавший за покровительство по рублю, по полтине, во сколько удавалось оценить пивные кулаки. Но ближе к московской Олимпиаде бандиты куда-то подевались.

Полковник был не чужд изящной словесности, мог поддержать беседу. В чем заключалась его уголовная деятельность, я не знаю. Ко мне, как к человеку вида спортивного, он не приставал.

К тому моменту, как Полковник появился, абсурдом я уже насладился вполне, и ситуация мне порядком надоела.

Вид у меня был, видимо, свирепый.

– Серега с Помидором сейчас в «зеркалах». Бутылка Сереге нужна как аргумент, – пробурчал Полковник.

«Зеркалами» назывался ближайший гастроном на углу Невского и Литейного проспектов. В оконные рамы кто-то догадался вмонтировать зеркала, и, проходя мимо, народ на себя любовался.

– Я стою здесь еще пять минут. Время пошло!

Полковник плюнул и отчалил. Мне недавно исполнился двадцать один год. Чувствовал я себя совершенно взрослым человеком и ничего по молодости не боялся.