Читаем без скачивания Ужас приходит в полнолуние - Сергей Белошников

Последнюю фразу Бутурлин добавил как бы между прочим. Но в ней отчетливо слышалась скрытая язвительность. Я промолчал. Аккуратно повесил кинжал на место и снова уселся в кресло.

Бутурлин подошел к овальному низкому столику, поставил на него поднос. Разлил кофе по чашкам. Сел в кресло и закинул ногу на ногу, аккуратно поддернув брючину. Достал из стоящей на столике деревянной сигаретницы короткую толстую папиросу и неторопливо закурил. По комнате поплыл ароматный запах трубочного табака. Бутурлин пододвинул сигаретницу ко мне:

— Угощайтесь. Я сам их набиваю.

— Спасибо, Николай Сергеич. Я привык к своим, — вежливо ответил я, доставая из кармана пиджака пачку «Мальборо» и закуривая. Потом я осторожно взял с блюдца фарфоровую чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был превосходный.

— Внимательно вас слушаю, — сказал Бутурлин.

— Вы дружили с убитым? — спросил я.

— Это сильно сказано, Петр Петрович. Скорее, мы были хорошими знакомыми, можно сказать, приятелями, — подумав, ответил Бутурлин. — В бытность мою директором детского дома Пахомов, который всю жизнь проработал егерем в нашем охотхозяйстве, частенько наведывался к нам. Человек он был одинокий, бездетный. Но тем не менее — добрейшая душа и сделал для моих воспитанников много хорошего. Он прекрасно знал и понимал лес. И зверя тоже. Вы понимаете, что я имею в виду?

Я молча кивнул.

— Я, как вам, наверное, уже доложили, не чужд охотничьей страсти, — неторопливо продолжил Бутурлин. — Но на крупного зверя никогда не ходил с партнерами. Только один на один. Пахомов это понимал. Он был настоящим егерем и охотником. Когда я брал у него лицензию, он даже не спрашивал, в каком месте я собираюсь охотиться. А вот на уток мы частенько вместе выезжали…

Он замолчал. Видать, воспоминаниям предался. Мне же было нужно совсем другое.

— Пахомов долгое время работал егерем. И у него наверняка были стычки с браконьерами, — сказал я, прерывая затянувшуюся паузу. — Вы не знаете, кто-нибудь был серьезно обижен на Пахомова?

— Обижен? — Бутурлин ненадолго задумался. — Он мне ничего подобного не рассказывал. Хотя вполне допускаю, что стычки, как вы изволили выразиться, вполне могли быть. Покойный был мастером в своем деле. А помимо профессионализма — честным и принципиальным человеком.

— В каком смысле?

— Я знаю — и не только с его слов, — что у него несколько раз возникали крупные конфликты с хозяевами района и области. Вы же представляете себе, что начинало происходить в любом, не только нашем охотхозяйстве, когда туда при прежнем режиме наезжали пострелять, причем пострелять во все подряд, партийные бонзы?

Это был вопрос.

— Думаю, что представляю, — уклончиво сказал я.

— Впрочем, я не уверен, что при нынешних властях ситуация кардинально изменилась, — не обращая внимания на мой тон, продолжил Бутурлин. — Так вот, Пахомов, насколько мне известно, протестовал, писал о подобных случаях и в райком партии, и в обком, в первопрестольную. Потом были какие-то комиссии, что-то там выяснялось, принимали меры. Но страдал от этого только сам Пахомов. Впрочем, вам все это лучше смотреть по документам, которые могли сохраниться. А местные браконьеры… Не знаю.

— Были заявления Пахомова в милицию? — спросил я.

— Тоже не знаю. Где можно найти эти документы, если они, конечно, существуют, понятия имею. Мне кажется, это уж ваше дело — искать.

— Найдем, — сказал я, отпивая кофе и глядя Бутурлину прямо в глаза. — Обязательно найдем, Николай Сергеич.

Мои слова повисли в воздухе. Если Бутурлин и услышал в них намек (а намек был), то внешне никак на это не отреагировал. Во всяком случае, выражение его лица осталось по-прежнему доброжелательно-отстраненным. Я не сводил с него глаз. С улицы доносилось разноголосое пение птиц. Интересно, что он сейчас мне скажет?

— Могу только заметить, — спокойно сказал Бутурлин после небольшой паузы, — что по необычному способу убийства мне трудно предположить, что убийца — из браконьеров.

— Вы действительно так считаете?

Бутурлин спокойно прикурил новую папиросу и легко усмехнулся:

— Прошу заметить, Петр Петрович, что это всего-навсего мое личное мнение. И к существу нашей приватной беседы отношения не имеет.

— Понятно, — спокойно сказал я, сминая окурок в медной пепельнице. — Беседа наша, конечно, не совсем приватная, но тем не менее… А сейчас, Николай Сергеич, расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашей вчерашней встрече с покойным Пахомовым.

Глава 7. СТАСЯ

Все же милиционеры отечественной выпечки — военная косточка, и сейчас участковый Антон Михайлишин доказывал это не словом, а делом.

Краем глаза я видела, как он совершает замысловатые маневры по саду — благо места хватало. Используя все естественные и искусственные складки местности, Антон демонстрировал повышенное внимание к цветочным клумбам, ко всем деревьям вообще и к отдельным кустарникам в частности. То есть, ко всему, кроме меня. Он напоминал мне посетителя Московского ботанического сада, эдакого увлеченного экскурсией садовода-любителя в аккуратно выглаженной летней милицейской форме. Загорелое лицо участкового было, на мой взгляд, отмечено печатью несколько чрезмерной серьезности. И, может быть, поэтому по его виду никто, кроме меня, не мог догадаться, что Антон Михайлишин волнуется, как школьник-восьмиклассник перед первым свиданием. К своему удивлению, если не сказать священному ужасу, я давно и твердо поняла, что старший лейтенант Михайлишин по уши влюблен в Станиславу Федоровну Бутурлину.

То есть в меня.

Кажется, он влюбился в меня по-настоящему, что называется, без дураков. И судя по всему — первый раз в жизни. Хотя вообще-то он мог похвастаться многочисленными романами со скучающими дачницами. Мимолетными, правда. Пассии его были весьма разнокалиберны — блондинки и брюнетки, симпатичные и не очень, толстые и худые, но всех их объединяло одно: они одинаково стремительно западали на нашего мужественного участкового. Климат у нас в Алпатове, что ли, способствует быстрому сексу? Правда, все его романы проходили весьма споро, удобно для обеих сторон и заканчивались безболезненно: обычно с наступлением осенних холодов, когда наш поселок пустел более чем наполовину, бляди поднимались на крыло и улетали на юг, в Москву. К чести Михайлишина надо сказать, что он имел дело исключительно с незамужними особями женского пола.

Об всем этом мне рассказывали достаточно подробно, в красках и деталях. Рассказывали люди, которым я могу верить. И, разумеется, без упоминания имен. Но со мной у него все шло несколько по-другому.

Попался, который кусался.

Итак, я внимательно за ним наблюдала. Исподтишка. Вижу, Михайлишин собрался с духом и повернул за угол, потому что перед домом меня уже не было. Михайлишин должен был обнаружить меня за особняком, на небольшом огороде.

И обнаружил.

Он, наверное, думал, что я полностью поглощена сбором клубники. Сбор был такой: одну в лукошко, две — в рот. На якобы бесцельно фланирующего по саду участкового я не обращала ни малейшего внимания. И лишь когда высокая фигура показалась из-за теплицы, приблизилась ко мне и его до блеска начищенные туфли сорок пятого размера оказались в угрожающей близости от клубничных грядок, я перестала срывать ягоды и подняла голову.

И окинула Антона таким бесхитростно-удивленным взглядом, словно мы не виделись с прошлого года, а не здоровались с ним пять минут назад.

Михайлишин жутко смутился и брякнул, судя по всему, первое, что пришло в голову. Мог бы и получше придумать. Вот что он сказал:

— Хорошая у вас нынче клубника выросла, Стася.

— Вот спасибо, барин, на добром слове. — Я снова принялась обрывать крупные мясистые ягоды.

— И погода сегодня хорошая, — промямлил несчастный влюбленный.

— Да ты что? — Я вполне искренне удивилась. — А я и не заметила. Круто.

Щеки Михайлишина пошли пунцовыми пятнами. Он покосился на меня и, наверное, мысленно поблагодарил Бога, что я за сбором клубники вроде бы ничего не заметила. Фигушки. Все-то я заметила. И спросила как бы между прочим, не отрываясь от своего увлекательного занятия:

— Ну как, Антон, словил ужасного маньячилу?

— Нет еще. Стараемся, — кисло ответил Михайлишин и надолго замолчал.

Я продолжала молча собирать клубнику. И совершенно не обращала внимания на торчавшего рядом Михайлишина. А он не знал, что говорить, и тем более — что делать. Тут он нервно пригладил волосы и снова заговорил, глядя чуть в сторону:

— Знаешь, Стася, сегодня замечательный фильм идет: «Маска». Американский. Комедия. Мне два билета принесли…

— Принесли? Кто ж это, интересно, их тебе принес? — удивленно взглянула я на него. — Никак тебе взятки дают, Антон?