Читаем без скачивания Поколение пепла - Алексей Доронин

Она была выше на целую голову, но Боброву, как Наполеону, это не мешало повелевать ею. Он знал, что паршивец из «гитлерюгенда» при этом часто подсматривает. Тому как главе администрации был открыт доступ и в серверную, и на посты служб безопасности, а во всей Горе не найти места, где не были бы установлены камеры.

Но это шефа только распаляло.

Хотя в последние дни даже хитрые придумки с латексом, костюмчики медсестры и ангелочка, которые она с готовностью надевала, не могли прогнать его мрачные думы. Его, мастера дворцовых интриг, постепенно оттирали на обочину. Генералитет, среди которых выделился генштабист Рыбин и еще два упрямых ФСБшника, грубые мужики, любившие не Верди и Босха, а охоту и рыбалку, постепенно отжимали у него власть. Его, царедворца, в котором жила душа поэта — «сапоги» и спецслужбисты хотели выкинуть на помойку.

Он знал, что его дни сочтены, но понимал всю ответственность, которую возложила на его плечи история. Последний номинальный глава России должен уйти как последний император Византии. Пасть от руки настоящих врагов, в жарком бою, как Каддафи.

Но боя не будет. В случае штурма при любом исходе его сметут. Для отражения атаки военные заберут всю полноту власти. Причем не станут довольствоваться отставкой. Как только мираж легитимности рухнет — странно, что он еще держится — его живьем сбросят в шахту недостроенного лифта. А там пока летишь, можно о многом успеть подумать, всю биографию вспомнить.

Поэтому Бобров принял решение.

Переговоры вел он сам, бегло говоривший по-английски, получше, чем некоторые выпускники Йеля.

— Это временный исполняющий обязанности Президента Российской Федерации В. Бобров. С кем имею честь говорить? — произнес он в микрофон.

— Грегори Линдерман, специальная комиссия по эвакуации при Конгрессе.

Должность тот мог выдумать из головы минуту назад. Ну и что? Он мог назваться хоть специальным помощником Санта Клауса, все равно Бобров не изменил бы свое решение.

— Зачем вы пришли?

— Чтобы оказать содействие в эвакуации Вас и ваших людей. Как и следует из названия нашей конторы.

Судя по лексикону и манере держаться, он был явно из мозгокрутов ЦРУ или еще более засекреченного агентства.

Уловив в голосе собеседника нотку скепсиса, дальше он пять минут разливался соловьем про то, что, несмотря на тяготы войны и гекатомбы жертв, а также несомненную вину РФ в развязывании мировой бойни, правительства держав Коалиции готовы протянуть руку помощи гибнущей стране, содействовать в благородном деле спасения ее лучших людей, нравственной и интеллектуальной элиты, укрывшейся в Ямантау.

— Ведь пока живы они, жива и Россия… Вам будут выделены земли в штате Новый Южный Уэллс, Австралия. Триста тысяч квадратных миль в полное распоряжение.

Движением руки Бобров открыл виртуальную карту, проецирующуюся на стену. Карту, которая до 23-го числа регулярно обновлялась по данным со спутников. Ничего так землица… Но им хватит меньше. Гораздо меньше.

— В данный момент «Владивосток», ваш бывший вертолетоносец класса «Мистраль», чей экипаж капитулировал, в соответствии действующими международными конвенциями введен в состав «Флота мира», — продолжал велеречивый агент. — Он находится у побережья Таймыра, в Карском море с гуманитарными целями. На борту уже три тысячи ваших сограждан, спасенных нами из городов Севера России, и он может принять еще четыре.

«Может, и сможет принять, — подумал Бобров. — Но как вы довезете нас туда? На пяти десантных вертолетах?»

— Но нас больше, чем четыре тысячи, — вмешался в разговор Акимов. Шеф зло зыркнул, но ничего не сказал.

Минутная задержка.

— Оставшимся найдется место на авианосце ВМФ США. Ну же, не тяните.

— Дайте нам полчаса на размышление, господин Линдерман, — стараясь не выдать волнения, ответил Бобров.

— У вас их нет, — хриплым басом проговорил на том конце кто-то другой. — Это полковник морской пехоты Свенсон. Готовьте своих людей к эвакуации, мистер Бобров. У вас есть десять минут. Но ворота лучше открыть уже сейчас.

Против воли Бобров представил этакого матерого викинга. Синие пронзительные глаза, седина в волосах, грубые обветренные ручищи, которыми удобно держать и весло драккаров, и рукоять топора. У его предков была интересная традиция вырезать еще живым людям сердце вместе с ребрами — это называлось «кровавый орел».

— Хорошо. Мы согласны на ваши условия, — произнес Бобров и отключил связь.

Он обвел глазами собравшихся на командном пункте.

— Объявляйте общее построение. Всем, включая дежурные службы и охрану.

— Вы уверены, шеф? — глаза ближайших соратников были наполнены тревогой.

Жить хотели, сволочи. Но приказ побежали выполнять.

— Им можно верить. Это же цивилизованные люди.

Внезапно Бобров почувствовал, как в комнате повеяло холодом. Интуиция и раньше спасала ему жизнь, но сейчас он был готов поклясться, что слышит какой-то звук на пределе восприятия.

На ум ему пришли строчки из композиции «Doors», которую очень любил один из прошлых президентов:

«This is the end… Beautiful friend… The end».

Было тихо, но он кожей ощущал, как достигает крещендо бой невидимых барабанов.

Шум в коридоре. Хлопок, в котором Бобров узнал выстрел с глушителем, чей-то слабый всхлип. Ответные выстрелы пистолетов охраны, крики, стук падающего тела.

— Рыбинцы! — запоздало заорал один из бодигардов.

Трясущейся рукой Бобров нажал на кнопку, опускающую аварийные двери — предусмотренные на случай пожара или затопления, они надежно отсекли командный пункт от остального бомбоубежища.

«I’ll never look into your eyes again…»

Главный инженер объекта Симченко, вызванный минуту назад по тревоге, был белый как полотно.

— Открывайте внешние транспортные ворота, вашу мать, — Бобров направил на него свой пистолет с золоченой рукоятью, второй протянул дрожащему Акимову.

Но рука у того настолько дергалась, что в последний момент И.о. президента сунул оружие Альбине. Если есть хоть кто-то на свете, кто умрет за него, то уж скорее она, чем этот червь. Но задержат ли эти паразиты (в исконно греческом значении слова — «прихлебатели») хоть на пару минут толпу взбешенных офицеров?

Его человек на энергоблоке в этот момент уже вывел стержни из реактора. Даже если захотят, рыбинцы не сумеют быстро закрыть ворота.

А большинство людей, включая всех гражданских, уже построились в главном зале. Обесточенные лифты, закрытые аварийные двери и погасший свет дополняли картину. Непримиримым будет очень трудно. Да и их всего-то человек сто.

Часть камер слежения внешнего периметра еще работали, и Бобров невольно залюбовался пришельцами с другого континента, которые уже занимали позиции у главного лифта. Они были похожи на роботов, в дыхательных масках, с футуристически выглядящими автоматами. Куда там нашим лапотникам… Этим гостям темнота не помеха, у каждого есть nightvision googles на бронированной башке.

Но внезапно восхищение сменилось яростью.

«Я передал вам все явки и пароли, что вам еще надо? Вы и здесь меня нашли, сволочи? Но мою душу вы не получите. Я ее уже продал тому, для кого вы всего лишь лакеи…»

Кресло в его личном кабинете, куда Бобров забежал, отрезав себя еще одной бронированной дверью даже от своих клевретов, приняло его спину неохотно. Оно было сделано с учетом антропометрических данных другого человека. Тоже невысокого, но более атлетически сложенного.

Это офис был вознесен на высшую точку пробуренных в горе катакомб, словно строители угадали желание заказчика, которым был, конечно, не Бобров.

Перед его глазами был терминал, откуда можно было лично, как дирижеру, контролировать почти все процессы в бьющемся в агонии убежище Ямантау.

Несколько маленьких синих таблеток, которые помогали лечиться от депрессии, были проглочены еще за их ужином с Альбиной и запиты вином, и плевать он хотел на противопоказания.

Палец елозил на спусковом крючке.

— Это конец, — произнес он в коммутатор, обращаясь ко всем еще живым в Ямантау и захлебываясь слезами. Но это были не слезы боли, а слезы творческого прозрения, как у художника, создавшего новую картину.

Они все обещали ему жизнь. И те американцы, и рыбинцы, которые уже прорвались и устроили бойню на командном пункте.

Но они не понимали, что здесь, после Армагеддона, он как никогда раньше понял величие смерти. Ведь Смерть — это не только конец боли и страданий. Это еще и моментальное фото. В смерти человек приобретает вечность, и вечность обнимает человека. Живое тленно, а мертвое вечно. Надо только подобрать подходящий «формалин». Нет, не как для Ильича — можно остаться в истории и без дурно пахнущего тела. Но еще лучше забрать с собой как можно больше.