Читаем без скачивания Татьянин день. Иван Шувалов - Юрий Когинов

Собственно говоря, как заметили окружающие, это не паж, а сама фрейлина проявила расчётливость и очаровала ещё не искушённого в амурных делах юношу. Но так часто случается: в сети, умело расставленные уже зрелыми и опытными женщинами, охотнее всего попадают именно незрелые и неопытные юнцы.

Первым заявил о своём намерении жениться именно он, Иван Шувалов. И сказал не кому-нибудь, а своему двоюродному брату Петру.

К этому времени Пётр и Александр уже достигли положения, о котором совсем недавно не могли и мечтать. Оба были возведены в графское достоинство и получили чин генерал-аншефа, поскольку оказались заметными и надёжными столпами власти.

Пётр, не имея, казалось бы, определённой официальной должности, тем не менее собрал в своих руках все нити военного и финансового руководства, а также обрёл как бы первый и самый решающий голос в Сенате. Старший, Александр, получил начальство над Тайною канцелярией — стал главным стражем безопасности государства, и в первую очередь особы её императорского величества.

Как же посмел вознамериться загубить свою карьеру в самом её начале их меньший брат? Ту самую карьеру, которую, казалось, они, Шуваловы, так удачно ему обеспечили?

Признался он родичам о своих сердечных планах летом 1749 года, когда весь двор оказался в селе Знаменском-Данилове. Из этого села, принадлежащего Алексею Разумовскому, императрица намеревалась совершить паломничесво в Саввино-Сторожевский монастырь, а оттуда — в Новый Иерусалим.

Погостив какое-то время в Знаменском, государыня переправилась на другой берег Москвы-реки, где в селе Петровском должны были играть свадьбу Прасковьи Шуваловой с князем Николаем Фёдоровичем Голицыным.

Пётр Шувалов сдержал слово, данное себе и Татьяне: пристроить ко двору её дочь и сестру Ивана — Прасковью. Девушка пришлась по душе Елизавете Петровне, и она взяла её к себе фрейлиной. И вот настал черёд выдать её замуж. И жениха ей добропорядочного подыскала, и сама наряжала невесту к венцу, возила её в Казанскую церковь, где проходил обряд бракосочетания, а теперь вот пожаловала и сама к свадебному столу.

Тут и Иван Шувалов как бы заново попался на глаза императрице, и она, подивившись, каким статным и пригожим он стал, объявила, что желает отныне произвести брата невесты в звание камер-юнкера.

Не может быть сомнения в том, что не обошлось и на сей раз без стараний Петра и Мавры Шуваловых. Они даже заручились поддержкою добродушного Алексея Разумовского, чтобы ещё более приблизить к трону их младшего родственника.

Тотчас появился указ, и при дворе зашушукались: объявился новый фаворит, куда как непросто теперь с ним будет тягаться некоронованному супругу императрицы. Нешто он, мол, не знал, что покровительством своим готовит себе соперника?

Только предположения не оправдались. Предметом сердечного увлечения императрицы неожиданно стал действительно молодой претендент в фавориты, но пока что не Иван Шувалов, а вышедший недавно из Шляхетского кадетского корпуса Никита Бекетов.

Этого красавца Елизавета Петровна увидела на сцене, когда кадеты ставили трагедию Сумарокова «Хорев». До сего времени в корпусе играли пьесы Корнеля[11], Вольтера да Мольера — все французские сочинения, а тут первая трагедия «на русском диалекте», как было объявлено в афише, да ещё на императорской сцене.

Было это как раз после возвращения двора с богомолья, поздней осенью того же 1749 года. Императрица пригласила к себе автора пьесы Сумарокова, коего знала уже в качестве адъютанта Алексея Разумовского, чтобы подробно расспросить о его сочинении, а затем направилась в комнату, где одевались актёры.

Она внимательно рассмотрела юношей, кому выпало играть женские роли, и сама взялась их наряжать.

Дочь киевского князя Хорева должен был играть кадет Пётр Свистунов, и царица с особым увлечением, как недавно Прасковью к венцу, стала прихорашивать юного актёра. Но тут взор её остановился на молодом красавце, предназначенном на главную роль. Он был восхитителен и неотразим. Ей шепнули, что он в корпусе играл всегда первых любовников и публика награждала каждый его выход громкими рукоплесканиями. То был Никита Бекетов.

Императрица, презрев условности, и ему поправила костюм и помогла натянуть чулки и даже надеть башмаки.

Игра на сцене шла живо. И царица не отрывала глаз от лицедеев, особенно от того, кого сейчас только сама одевала. И вдруг она увидела, как посреди действия её избранник заснул. Да, он опустил голову и, усевшись в кресле, задремал. Но весь его вид был настолько прекрасен, что Елизавета Петровна умилённо прослезилась и тут же, обернувшись к Алексею Разумовскому, порекомендовала взять юношу к нему в адъютанты.

Неизвестно, чем бы закончилось это внезапно вспыхнувшее чувство к молодому актёру, если бы в дело не включился решительный Пётр Шувалов. Он быстро вошёл в доверие к новому адъютанту Разумовского и, выражая, казалось, неподдельное восхищение ослепительно белым цветом его лица, предложил ему пользоваться чудодейственным кремом, коий и сам, как сказал он, с недавнего времени стал употреблять.

Лицо Бекетова вскоре покрылось прыщами и даже угрями. И тут Мавра Шувалова шепнула императрице, что сие изменение наружности её любимца — следствие-де дурной и зело заразной болезни.

Брезгливая по отношению к человеческим недугам, Елизавета тут же повелела более Бекетова к ней не допускать и отлучила его от двора, наградив, правда, чином полковника.

Тогда и пришёл час Ивана Шувалова. Ему велено было занять дворцовые апартаменты, и сам он вскоре был удостоен высочайшего звания действительного камергера.

И малый и большой двор оцепенели от такой неожиданности. Но первой пришла в себя княжна Анна Гагарина. Великой княгине Екатерине Алексеевне как раз в это время подарили маленького щенка пуделя. Истопник Иван Ушаков, случившийся при сей сцене, взял собачку на руки и сказал, что он сам будет ходить за щенком.

   — А как назовём его? — осведомилась великая княгиня.

   — Можно Иваном, ваше высочество, — быстро, словно боясь, что её опередят, предложила княжна Гагарина. — А что — Иванова собачка, так пусть она станет Иваном Ивановичем.

Через несколько дней Елизавета Петровна, встретив княжну Гагарину, остановила её и сделала выговор по поводу платья, которое было на ней.

   — Что это вы, милочка, меняете несколько платьев на дню? — недовольно произнесла она. — Может быть, вы хотите перещеголять меня, вашу императрицу? Это я могу позволить себе не надевать уже раз мною ношенного наряда. И потом, какую это моду вы завели у великой княжны — садить за стол какого-то пса?

И вправду, фрейлины не однажды уже забавлялись тем, что наряжали чёрненького пуделя в платьица светлых тонов и позволяли ему бродить по столу среди тарелок и блюд, лакомясь особо вкусными кушаньями.

   — Как кличут-то пса? — неожиданно произнесла императрица, и её большие, навыкате, голубые глаза обдали ледяным холодом.

   — Иваном... Иваном кличут собачку, ваше императорское величество, — едва смогла открыть рот фрейлина.

   — Ты мне зубы не заговаривай, княжна. Полностью, полностью как прозвали? Ну-ну, говори!

   — Иваном... Иваном Ивановичем.

   — Позор!.. Чтоб отныне ни я, ни кто иной сего ни от тебя, ни от других более никогда не слышали!

Президент Академии на приёме у камергера

Августовское солнце пекло. В карете стояла такая духотища, что Кирила Разумовский выскочил из неё как ошпаренный, ещё не доезжая с полверсты до Царскосельского дворца.

Граф снял с шеи шёлковый платок и отёр им пот, градом катившийся со лба.

Сбросить бы сейчас башмаки с чулками да по траве-мураве босиком, как в былые дни! И кваску бы испить из погребца, холодненького, со льдом.

Не зайти ли куда на хозяйский двор по-простецки да жахнуть кружку-другую, а то во рту всё ссохлось, губ не разжать. Но тут же вспомнил своё теперешнее звание и снова запрыгнул в карету:

   — Гони!

Ещё в парадной, скидывая шляпу, спросил у лакея, не повернув к тому головы:

   — Кто у её величества нынче на дежурстве?

Но не успел лакей ответить, как услыхал позади себя голос Маврутки Шуваловой:

   — Здрасьте, любезный граф! Вы на доклад к её величеству? Пойдёмте, я вас провожу.

   — Да что вы, графинюшка! Статс-дама и вдруг — как бы это выразиться? — чичероне, как говорят итальянцы. К тому же мне не впервой — дорога известна.

   — Вам теперь не туда — на другую половину, — усмехаясь, ответила ему Маврутка. — Извольте пройти вот в эти самые апартаменты.

У дверей никого из слуг не оказалось. Кирилл Григорьевич вошёл и остолбенело остановился: