Читаем без скачивания Мечта Пандоры - Андрей Столяров

— Ему было двадцать девять лет, — зачем-то сказал Август.

Я подумал, что мне тоже двадцать девять. Совпадение не радовало.

Фотографию Боннара сменила длинная улица для промышленного транспорта. По обеим сторонам ее поднимались гладкие стены из непрозрачного стекла. Камера показала их ничего не отражающую поверхность, потом — цифровой индекс под выпуклым глазом осветителя.

— Восточный район города, — сказал Август. — Заводской сектор, самая окраина. Линия скоростных перевозок. Не представляю, как его туда занесло.

Я тоже не представлял. На автоматических линиях, за исключением ремонтных бригад, людям было запрещено появляться: поток шел с громадной скоростью, защитная автоматика не гарантировала безопасность случайного пешехода. Только очень серьезная причина могла заставить Боннара забраться в эту путаницу тоннелей, где каждые две секунды с ревом пролетал над землей громадный грузовой контейнер.

— Внешняя охрана его пропустила, — сказал Август Почему — этого у автомата не спросишь. Внутренний контроль зафиксировал присутствие человека на полосе Прибыл дежурный — уже поздно. Сразу вызвали нас.

Боннар лежал на мостовой, ничком, выкинув вперед руки. Над ним согнулись полицейские.

— Самоубийство? — спросил я.

— Самоубийство, — сказал Август. — Он бросился между контейнерами.

— Все-таки он фантом?

— Да. Здесь мы ошиблись. Мы были обязаны предвидеть тот случай, когда кто-то из нас окажется фантомом. — Попросил, не оборачиваясь:

— Симеон, будьте любезны, поставьте зондаж.

На экране появился город — старые, еще кирпичные дома бесшумно исчезали, наезжая друг на друга.

— Это, вероятно, ретроспекция, — сказал Август. — Скорее всего, детство. Конец двадцатого века.

Дома раздвинулись, образуя улицу. По гнутым рельсам прополз смешной, железный трамвайчик, скрылся за углом. Из низкой подворотни, размазывая слезы по круглым щекам, выбежал мальчик лет десяти. Огляделся, сморщился, плача, — уткнулся в стенку. Пошел косой дождь — сильный и загадочный в своей беззвучности.

У мальчика подрагивали плечи под мокрой рубашкой. На стене были процарапаны детские каракули.

Мне хотелось отвернуться. У меня было предубеждение против посмертного зондажа головного мозга: словно подглядывают за человеком в замочную скважину. Все равно он мало что давал — редко кто мыслит ясными зрительными образами, обычно получается каша, которую невозможно анализировать. Правда, ходили слухи, что с помощью зондажа удалось раскрыть несколько весьма запутанных дел. Но я бы не хотел, чтобы после моей смерти из мозга вытаскивали то, что я видел и чувствовал в свои последние минуты.

— Возьми «память», сидишь, как глухой, — сказал Август.

Я без особой охоты надел браслет, прилепил на виски кристаллы, интенсивность эмоций поставил на самую низкую.

На экране под осенним ветром яростно метались деревья — буря мокрых листьев. Временами они становились прозрачными, и тогда открывалась река — широкая, пустая, в сетке дождя. По ней, отчаянно дымя, плыл курносый буксир. Река без всякого перехода сменилась местом, где умер Боннар. Качались непрозрачные стены. Словно он был пьян. На экране сменяли друг друга то небо, то бетон — Боннар закидывал голову. И тут бесконечное, острое, смертельное отчаяние охватило меня. Были в этом отчаянии и жалость к себе, и стыд, и страх, и полная безнадежность, и что-то еще такое, чего определить было нельзя.

Снова появилась улица. Мальчик. Каракули на стене. Что-то вроде «Ау». Плечи вздрагивали от рыданий. Пахло гарью и смертью. Все погибло, не было пути назад. Вот сейчас стены качнутся в последний раз и рухнут…

Зажегся свет.

— Впечатляет, — кивнул Август. — Чрезвычайно острая передача эмоций. У вас, Симеон, отличная лаборатория.

Я сидел неподвижно. Неужели Август ничего не понял? Или, наоборот, он понял все, но не хочет говорить при Симеоне. У меня перед глазами стояла отсыревшая, темная штукатурка старого дома, на которой камешком, слабой рукой, вкривь, было процарапано нелепое и древнее имя — Аурангзеб.

— Полагаю, что часа через два мы получим необходимую аппаратуру, — сказал Август. — Ведь у профессора лучевой передатчик? Как вы думаете, Симеон, мы сможем воспользоваться армейской базой?

— Я думаю… — начал Симеон.

И замер с открытым ртом.

В прихожей гулко, часто затопали сапоги. Дверь распахнулась с треском

— от удара. В комнату, толкаясь, ввалились солдаты в синих мундирах. Мгновенно по двое стали около каждого из нас — автоматы наизготовку. Чувствовалась хорошая школа.

— Сидеть! — гаркнули мне в ухо.

Жесткие руки легли на плечи. Я упал в кресло, ощущая противную пустоту в груди. Напротив меня, схваченный за локти, медленно опускался на стул Август.

Звонко, неторопливо щелкая каблуками, слегка покачивая блестящим стеком, вошел офицер. На плече у него были нашиты желтые молнии. Козырнул, резко откинув два пальца от высокой фуражки. Оглядел нас, сказал, высокомерно растягивая гласные:

— Должен быть еще один. Четвертый.

К нему сунулся сержант, зашептал в ухо. Офицер брезгливо кивал.

Август опомнился:

— Сударь, что это значит?

— Привезите его, — приказал офицер сержанту.

Тот опрометью бросился из комнаты.

— Сударь, — холодно повторил Август, — соизвольте прекратить это. Я сотрудник Международного Комитета по контролю над разоружением.

Офицер с подчеркнутым вниманием вперился в него.

— Неужели? — он картинно поднял брови. Хлестнул стеком по сияющему, черному голенищу. — Выведите их!

Я впервые видел, как Август растерялся. Он теребил пуговицу на пиджаке — оторвал и бросил ее.

Двое солдат подняли Симеона. Он был бледен до синевы. Спокоен. Смотрел в пол. На скулах его горели красные пятна.

Август, с трудом выдавливая из себя звуки, спросил его:

— С кем вы, Симеон?

Симеон обернулся в дверях.

— Я ни с кем. Я — наблюдатель, — сказал он.

Его толкнули в спину.

11

Видимо, заранее было решено отвезти меня сюда, потому что в квартире было прибрано, в ней стояла новая мебель. В комнате работал телевизор. Напротив него в мягком кресле сидел уже знакомый мне человек — в стальном костюме и смотрел на экран. Тот, что выслеживал. Когда я вошел, он даже не обернулся.

Я отправился на кухню. Второй охранник — белобрысый, что-то жующий, отклеившись от косяка, последовал за мной. Я заварил кофе. Настроение было кислое. Мне ничто не угрожало. Меня просто изолировали на некоторое время. Пока не найдут профессора. Через пару дней отпустят. В крайнем случае здешнее правительство извинится. Если только правительство поставлено в известность.