Читаем без скачивания Дом, в котором совершено преступление - Альберто Моравиа

— Нет, пусти, я сама, — прошептала Марта, и эта готовность, эта торопливость, обличавшая в ней его сообщницу, тронула юношу, была ему еще дороже, чем поцелуй, которым она ответила ему в темноте спальни. Осторожными материнскими движениями, обеими руками обхватив маленькое тельце, она вынула спящего ребенка из кроватки, завернула его в одеяло, потом еще в одно и, подталкиваемая Лукой, который все время торопил ее, вышла из комнаты, сжимая в руках драгоценный сверток.

Но когда они были уже в коридоре и Лука отпер наружную дверь, почти в ту же минуту распахнулась дверь напротив — она вела в гостиную — и на пороге показались Боссо и Нора. Ее белокурые локоны были встрепаны, бретелька платья соскользнула с плеча, одной рукой она лениво опиралась на своего спутника. Даже если бы они обнаружили в коридоре не Марту и Луку, но двух совершенно незнакомых людей, и тогда бы они оба не были так ошеломлены. Одну секунду те двое, что несли ребенка, и те, что пили и танцевали, глядели друг на друга, потом Нора порывисто и неловко бросилась к сестре.

— Марта, ты с ума сошла, с ума сошла, с ума сошла! Тебя связать надо! Что ты делаешь? — кричала она.

Боссо тоже подошел ближе и заявил властно:

— Тихо! Ни с места! Вы, Марта, доставите мне удовольствие, если сейчас же вернетесь и положите ребенка в колыбель. Или, может быть, вам хочется, чтобы с ним что-нибудь стряслось? А вы, сеньор Себастьяни…

Луке показалось, что больше незачем сдерживать давно накипевшее желание пустить в ход силу, что пора дать ему выход.

— Пошли, — процедил он сквозь зубы, становясь между Мартой и Норой с Боссо. — Можете развлекаться, вы, здоровые люди и оптимисты… Но предупреждаю, если вы захотите помешать нам уйти, — вы пожалеете.

И, чтобы подкрепить действием свои слова, он с такой силой оттолкнул Нору, которая развинченной походкой наступала на него, визжа: "Мошенник, негодяй, оставь мою сестру", что она подалась назад и почти упала на своего спутника. Лука воспользовался замешательством, чтобы вытолкнуть Марту на лестничную площадку, и готов был выйти за ней, когда Боссо с неожиданным проворством, освободившись от нетвердо стоявшей на ногах Норы, схватил его за рукав.

— Одну минуточку, молодой человек, — начал он тоном приказа, подняв брови и повысив голос, — вы можете уходить отсюда хоть сию секунду, но Марта не двинется с места… Понятно?

Они глядели друг на друга.

— Идиот! — вдруг сказал Лука в бешенстве и, резким движением освободив рукав, ударил противника в лицо. Удар попал в щеку у самого рта; изумление Боссо было так велико, что он поднес руку к лицу и мгновение удивленно смотрел на соперника. Потом он издал какое-то рычание и уже готов был кинуться на Луку. Но в эту минуту таинственным образом, словно по велению свыше, погас свет и кромешный мрак окутал всех четверых.

Однако у Луки еще была перед глазами прямая фигура Марты с ребенком на руках, стоявшей на лестничной площадке возле решетки лифта. Поэтому он смог в один миг отпихнуть Боссо, который вслепую тыкался вокруг него, выйти на площадку, захлопнуть дверь и, взяв Марту за руку, потянуть ее к стеклянным дверям вестибюля, и все это так, как будто вокруг был яркий дневкой свет, а не тьма.

Ориентируясь на слабое сияние, лившееся с улицы, они пересекли вестибюль и вышли из дому.

Дождь перестал, одинокие молчаливые фонари блестели во мраке прохладной летней ночи один вдали от другого, отражаясь на мокрых тротуарах, служивших берегами неподвижных черных луж. Воздух, очищенный ливнем, был прозрачен и безветрен; отовсюду доносились веселые звуки капель, падавших со всех предметов, всех деревьев; подняв глаза к небу, Лука увидел, что оно прояснилось, увидел почти полную луну, белую и блестящую, как серебро, редкие мерцающие звезды и белые бессильные облака, которые убегали, гонимые ветром, и собирались, накапливались у темного еще края горизонта, изредка освещаемые мигающими молчаливыми зарницами.

— Садись в машину, я сам поведу, — сказал Лука спокойно.

Теперь в тишине и свежести ночи душная квартира казалась чем-то далеким, далекими были и разлучившие их несогласия. Между ними сразу же установилась безмятежная близость. Марта первой села в машину, устроилась возле руля и положила на колени закутанного младенца, который проснулся и, широко раскрыв задумчивые глаза, казалось, серьезно рассматривал окружавшие его странные предметы. Потом сел Лука, захлопнул дверцы, и машина неторопливо двинулась с места, раскачиваясь на рытвинах и ухабах размокшей улицы.

— Завтра я доставлю Боссо машину, — сказал Лука, когда они проехали красный фонарь, отмечавший место, где улица была загромождена штабелями балок, свезенных на строительные площадки. Марта не ответила, но свободной рукой взяла его руку и пожала ее. Они уже повернули за угол и на большой скорости неслись по пригородному бульвару. Из свертка одеял выглядывало личико ребенка: убаюканный гудением мотора, он закрыл глаза и уснул.

Архитектор

 Перевод В. Хинкиса

Как-то в июльский вечер, на закате долгого ясного дня, Сильвио Мериги, молодой провинциал, недавно окончивший архитектурный институт, стоял у окна пансиона. Пансион занимал весь верхний этаж старого кирпичного дома, приютившегося на краю одной из самых больших площадей города. Из окна Сильвио была видна вся площадь, круглая и слегка покатая к центру, с обелиском и четырьмя фонтанами посередине, с крошечными фигурками прохожих и автомобилями, движущимися далеко внизу. По одну сторону площади стояли две похожие, как близнецы, церковки с колоннадой и крытыми шифером куполами, по другую — шла зубчатая стена с воротами, а вдалеке, напротив, возвышался поросший пиниями и кипарисами холм с бельведером, тесно населенный статуями, над которым в безоблачном небе висел бледный серп луны. Вечер был безветренный, воздух пронизывала ленивая теплота; ласточки, в несметном множестве слетевшие с карнизов и крыш, стремительным хороводом носились над огромной площадью вокруг обелиска. Они затмевали бледное небо, и порой казалось, что обелиск, возвышавшийся над четырьмя фонтанами, окружен кольцом черных, как смола, чертенят; и кричали эти ласточки пронзительно, как чертенята, по-женски истерично, в их криках звучала трепетная, почти болезненная радость; это были крики фантастических существ — полуженщин, полуптиц, крики гарпий. Облокотившись на подоконник, Сильвио печально оглядывал площадь, небо, следил глазами за полетом ласточек вокруг обелиска. Красота этого зрелища только усиливала его тоску. "И в моем родном городке, — думал он, — небо в этот час точно такое же, и такие же ласточки, и лунный серп. Но если выйдешь на улицу, окажешься не в столице, а в провинции, где живут грубые и невежественные люди. И когда пойдешь прогуляться, не увидишь столько площадей и улиц — там лишь одна длинная улица, а вокруг поля да крестьянские домишки". От этого сравнения ему стало еще тоскливее, потому что на родине у него осталась невеста и Сильвио обещал ей, что они поженятся и переедут в столицу, как только он найдет работу. Но теперь он знал, что не сможет выполнить свое обещание. Отец был не в состоянии по-прежнему содержать его в столице, это обходилось слишком дорого; к тому же он никак не мог взять в толк, почему Сильвио сразу же после окончания института не поручили какую-нибудь важную работу, например проектировать министерство, или просто многоэтажное здание, или хотя бы шестиэтажный дом. Его не удовлетворили несколько мелких заказов, которые Сильвио с большим трудом удалось добыть, так же как и блестящая, но ничего, кроме почета, не сулившая победа, одержанная сыном на конкурсе на лучший проект современного особняка. Он написал Сильвио, что его интересует не победа на конкурсе и не несколько хвалебных статей. А потом, потеряв наконец терпение, велел ему возвращаться домой.

Погруженный в эти неприятные раздумья, Сильвио курил и бесцельно блуждал взглядом по площади. Вдруг он увидел, что под его окном остановился черный автомобиль и оттуда вышел невысокий человек в сером костюме и шляпе, низко надвинутой на глаза. Он аккуратно закрыл дверцу, оглядел дом и, помедлив немного, вошел в подъезд. Сильвио надоело торчать у окна, он отошел в глубину комнаты, где было почти темно, прилег на кровать и закрыл глаза.

Но не прошло и пяти минут, как он услышал стук в дверь. "Это тот самый, в сером костюме", — невольно подумал Сильвио. Он вскочил с кровати, открыл дверь, и действительно, в коридоре, рядом с горничной, которая проводила его сюда, стоял человек в сером.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал он негромко, ровным и не терпящим возражений тоном, который странным образом напомнил Сильвио полицейского в штатском, по некоторым причинам явившегося для допроса на дом. Внешность посетителя подкрепляла это сходство: он был приземистый, плечистый, коротконогий, со смуглым лицом, колючими глазами и длинным, унылым носом; шляпу он теперь с важным видом сдвинул на макушку; щегольской, отлично выутюженный костюм сидел на нем без единой морщинки, как на манекене.