Читаем без скачивания Власов. Два лица генерала - Николай Коняев

– Чего спишь?! Застрелю!

Тот сказал:

– Товарищ начальник! Четвертые сутки лежим на снегу и морозе. Не спал. Попал в тепло, дремлется.

Представитель штаба армии стал у него выяснять, сколько у кого бойцов. У одного было пять бойцов, у другого шесть, а у нашего командира больше всех – семеро. Всего осталось 35 человек на переднем крае.

Кравченко приказал – наступать.

Командовать этой группой назначил Красуляка. К рассвету нас осталось, как говорят, ты да я, да мы с тобой.

После этого получили пополнение и опять наступали с правой стороны шоссейки, заняли водокачку, но силы наши к концу дня иссякли. Командиры полков Красуляк и Дормидонтов пошли на исходные позиции. Перешли речку около моста, стали подниматься на берег, и здесь немцы из пулемета убили Дормидонтова, а Красуляка легко ранили в руку.

Когда пехотинцы идут в наступление, на них обрушивается весь огонь противника: автоматный, пулеметный, минометный, артиллерийский и авиация летит по фронту, бьет из пулемета и бомбит. Поэтому после такого огня мало остается пехотинцев в живых. А наши минометчики и артиллеристы ведут огонь с тыла, с закрытых позиций. И обыкновенно, если пехота продвинется вперед на километры и там закрепится, тогда только артиллеристы подвинут свои позиции к фронту.

Как– то с одним бойцом находился на наблюдательном пункте в ямке у телефона, а левее, сзади нас, метрах в пятидесяти или более, около леска стоял наш подбитый танк.

Смотрим, к танку пробрались несколько человек, нас заинтересовало кто, и мы перебежками по воронкам перебрались к ним. [67]

По виду это было большое командование. По чертам лица один сильно походил на товарища Ворошилова. Только не такой, как на портретах, а староват.

Немец засек нас и стал стрелять по танку. Командир, похожий на Ворошилова, сказал:

– Противник заметил нас. Не высовывайтесь и долго не смотрите из-за танка.

Только проговорил, а мой боец (фамилию не помню) непонятно зачем наклонился, высунув голову из-за танка, как будто что-то хотел взять с земли, и пуля в висок прошла насквозь.

Он сказал:

– Вот видите.

Посмотрел и увидел, что укрепления у немцев не поражаемые, а местность для наступления открытая и вся устлана трупами и даже кучами трупов.

После этого наступать мы здесь не стали.

Трупы с переднего края никто не убирал и не рассматривал, кто здесь убит, так как если этим заниматься перед взором противника, то еще очень много потеряешь людей, поэтому они здесь истлевали без вести пропавшие.

Был рейд полка левее Спасской Полисти.

Утром на рассвете в составе двух батальонов пошли в наступление. Шли врассыпную. Противник вел оружейный огонь, в основном с правой стороны. Потерь было много.

Овладели и пересекли шоссейную и железную дороги. Зашли в лес. Здесь уже было тихо. Была дана команда сделать привал.

Только сели, прозвучал выстрел. Стали спрашивать, кто стрелял. Выяснить не могли, а после этого посыпались на нас снаряды. Появились убитые и раненые…

Раненых пошли доставлять в санчасть, а там уже немцы нас отрезали. Пришлось вырыть яму и сложить туда раненых, чтобы было теплее. Дана была команда для сбора и движения.

Когда собрались, опять был выстрел, но теперь заметили, что выстрел был произведен трассирующей пулей с большой ели, стоявшей среди нас. Просматривая ель, увидели на ней человека. Стали его расстреливать. Комполка стрелял в него из пистолета. Но он не упал, так как был привязан.

Сразу двинулись вперед. Поняли, что сейчас опять посыплются снаряды. Так и получилось.

Повернули правее к станции и наткнулись на оборону противника. Завязался бой, в котором мы потеряли много личного состава и израсходовали патроны, которых было всего по две обоймы на бойца. Попытки выбить противника из оборонительных точек были безуспешными, и пришлось отойти. [68]

Противник стал нас преследовать, и мы из-за почти полного отсутствия боеприпасов должны были отходить, бродить по лесу… Вышли на полянку, помощник начальника штаба по разведке впереди, за ним – командир полка и я, за нами весь состав.

Только стали проходить полянку, наткнулись на засаду противника, раздался автоматно-пулеметный огонь. Все повалились в снег. Смотрю, высоко на елке сидит фриц и стреляет. Я прицелился, выстрелил, он перегнулся на бок, а второй раз у меня заело затвор. Рядом боец Коледа. Говорю:

~ Стреляй в него еще раз.

Он стрелял, тот только пошатнулся. Понял, что он привязан. Все стали стрелять по другим кукушкам и точкам.

Затихло. Двинулись вперед. Но противник открыл артминометный заградительный огонь, так что все летело вверх. Продвигаться было нельзя, и пришлось повернуть в другую сторону. Противник преследовал нас.

Так мы ходили, петляли по лесу. На третьи сутки многие бойцы опять спали на ходу. Пришлось назначать более сильных, которые заснувших, сбившихся с дороги затаскивали назад, на дорожку. Запаса продуктов никакого не было. Боеприпасы вышли. Люди бессилели и мерзли.

Через четверо суток остановились, зажгли костры, на которых бойцы начали гореть. Протянув руки к огню, человек уже не чувствовал, что они горят. Загоралась одежда, и человек сгорал.

На одном из горевших осталось только полваленка, и он уже без сознания брал в руки снег и бросал в огонь. Приказали тушить огни и оттаскивать от них бойцов. Через пятеро суток совсем обессилели, стали падать и мерзнуть.

Ночью остановились, и я тоже обессилел и упал. К счастью, из пяти человек, отправленных мною через линию фронта (трое разведчиков и двое моих), двое вернулись. Из них один мой боец – пожилой светло-русый Зырянов. Он дал мне сухарь – грамма четыре. Я съел и встал.

Б это время немцы нас блокировали с двух сторон и открыли огонь. Завязался бой. Собрали у всех последние патроны для группы прикрытия и стали отходить из-под обстрела. Немцы – за нами в преследование. Мы отошли километра два, повернули обратно, обошли отряд немцев и вновь вернулись на это место.

Объявили, что идем на пролом к своим. Была холодная ночь. Перешли железную дорогу недалеко от станции. Видим, у немцев горит громадный костер и огонь, как будто дом горит. Немцев много, стоят вокруг него, греются. Мы прошли около них метрах в семидесяти без единого выстрела. От огня они, видимо, не видели нас.

Пришли на свои исходные позиции к Спасской Полисти. Сходили за кашей, которой в кухне наварено было много, а нас вернулось мало. Каши ели, кому сколько влезет, хоть два котелка, а Гончарук, большой и тихоповоротный, съел полное ведро каши. Все удивились. А у него все прошло благополучно. [69]

В полку опять оставалось мало, несколько десятков человек. Нас направили на формирование. Комполка поручил мне сопровождать пятерых, слабых и обмороженных. Мы отстали и двигались самостоятельно.