Читаем без скачивания Сеть для Миродержцев - Олди Генри Лайон

Слава мирская что перекати-поле; везде побывает, повсюду докатится…

– С учителем своим он схлестнулся,– продолжил Шарадван с неуклюжей бесстрастностью, которая могла обмануть разве что мертвого.– Где ж это видано?! – на собственного Гуру руку поднял! Из-за бабы. Учитель говорит: «Опозорил, ославил, ворюга-похититель, теперь женись как положено!», а регент ни в какую. Обет, мол, дал, обета не нарушу. Нашла коса на камень. В Безначалье дрались, с личного позволения Миродержцев. Жаль, я раньше не узнал – а то хоть одним глазком бы глянуть…

– Кто победил? – я отхлебнул медвянки и еще подумал, что мне абсолютно неинтересно, кто победил.

– Грозный и победил. Вчистую. Представляешь, Жаворонок: стоит Грозный в Безначалье, доспех под солнцем пламенеет, белый плащ по ветру, Миродержцы со свитами в ладоши плещут, «Превосходно!» кричат, а учитель Гангеи, сам Рама-с-Топором, почетный обход вкруг него свершает! Эх, что тут…

Шарадван резко оборвал сам себя и с жадностью приник к чаше. Когда он наконец поставил ее на край самшитового столика, чаша оказалась пуста.

Создавалось впечатление, что мой собеседник только что тщетно пытался залить холодным напитком пожар, бушевавший в душе.

Он смотрел в пол беседки, а я смотрел на Шарадвана и думал, что у каждого из нас есть своя раскаленная игла в сердце.

И не вытащить.

Шарадван попал в «Приют…» месяцев на пять-шесть раньше меня. Огромный, мосластый, дико волосатый, он всухую брил голову на рассвете и закате, ел за троих, ругался на пяти языках и восьми наречиях, особо предпочитая заковыристые проклятия горцев-нишадов; и на потомственного брахмана из прекрасной семьи походил примерно так же, как я на Ганешу-Слоноглавца.

Хобот прилепить, уши оттянуть, и вылитый Ганеша…

Когда я в первый раз увидел Шарадвана, он бесцеремонно огрел меня пятерней-кувалдой по плечу, отчего я присел и охнул, а после оскалил зубастую пасть и поинтересовался во всеуслышанье:

– Жрать будешь, толстяк? Небось, оголодал с дорожки?

И благим матом заорал на всю Вайкунтху:

– Эй, бездельники, дайте этому… как тебя, новенький?.. ага, дайте Жаворонку поклевать! Живо!

Ракшасы-охранники боялись Шарадвана пуще своего начальника Десятиглавца и ни за что не соглашались на провокационное предложение сойтись с ним на кулачках.

На таких кулачках, как у нашего приятеля, я бы тоже не согласился.

За все коврижки мира.

Родившись в семье тишайшего мудреца, чей ашрам стоял на самом крайнем юге, в излучине реки Кавери, Шарадван якобы умудрился появиться на свет с луком и стрелами в руках. Во всяком случае, так о нем рассказывали, и он не только не возражал, но и всячески поощрял подобные байки. Количество стрел и длина лука росли с каждым новым изложением, а Шарадван лишь похохатывал и довольно жмурился весенним леопардом. Особенно ему нравилась фраза, кочующая из пересказа в пересказ: «Насколько ум достойного Шарадвана был направлен на изучение военной науки, настолько его ум не был рожден для изучения Вед».

Я плохо понимал, как можно вылезти из материнского чрева в обнимку с луком; кроме того, в случае правдивости сей истории я очень сочувствовал маме нашего богатыря,– но утверждение насчет направленности Шарадванова ума полностью соответствовало истине.

Уже позднее, ближе сойдясь с удивительным брахманом, я выяснил: зверообразность моего нового приятеля во многом была личиной. Знал он Веды, не то чтоб досконально, но знал, и все восемнадцать сказаний о древности тоже худо-бедно выучил; а при случае и любой обряд мог провести не хуже прочих. Особо предпочитая моленья, которые брахманская молодежь в шутку прозвала «Телячьими Нежностями»: Ход Коров-Лучей, Коровушкин Дар и Госаву[13]-однодневку. Не знаю уж, из каких соображений, но скорей всего просто в связи с душевной склонностью.

Просто где-то вверху или внизу, накануне Шарадванова рожденья, произошла ошибочка, и в семействе брахмана появился ребенок с прекрасными задатками кшатрия.

Бывает.

И не впервые.

С этого момента Шарадван стал мне изрядно интересен – как прообраз моего собственного замысла; да и благосклонность Опекуна Мира к мудрецу-задире стала более понятной. Да, мудрецу, я не оговорился: сам я мало что смыслю в Веде Лука, но Шарадван несомненно был знатоком этого замечательного Писания, чуть ли не единственного, где практика существенно важнее теории.

Он мог часами рассуждать о четырех видах оружия – метательном, неметательном, метаемом с возвращением и метаемом с мантрой; вопрос о наилучшем из шести видов войск мог вырвать Шарадвана из объятий апсары, а попросив его рассказать о воинских подразделениях и численности каждого, ты становился другом навеки.

Прошло больше полугода, прежде чем мне стало окончательно ясно: беднягу-Шарадвана издавна мучит зависть, точит, выгрызает сердцевину, как червяк в орехе. Волей судьбы он родился брахманом-воином, но все вокруг говорили лишь об одном брахмане-воине. Он потратил годы на изучение воинской науки, но его подвиги никого не интересовали, потому что среди смертных уже имелся наилучший мастер Веды Лука и Астро-Видьи; а Шарадван мог в лучшем случае стать вторым.

Пока на земле жил Рама-с-Топором, Палач Кшатры, любимец Синешеего Шивы, у Шарадвана не было ни единого шанса вырваться вперед.

Разве что сразив соперника в поединке.

Последнее исключалось: оба по рождению были чистокровными брахманами. А Закон не позволял схваток между членами варны жрецов ни при каких обстоятельствах, кроме защиты собственной жизни.

Иначе – живи чандалой-псоядцем дюжину рождений; и это еще лучший вариант.

– Я однажды явился к нему,– как-то признался мне Шарадван, когда мы опустошили полтора кувшина с крепкой сурой.– Понимал, что зря, что дурость, а ноги сами несли…

– К Раме? – глупо спросил я.– В ученики просился?

– Нет.

– Неужто на бой вызвал?!

– Ну… нет.

– А тогда что?

– В «Смерть Раджи» предложил сыграть.

– Проиграл?

– Проиграл. В пух и прах. Сначала на двадцать восьмом ходу, потом на тридцать втором.

– А дальше?

– Что дальше, Жаворонок? Дальше я ушел… домой. Мама рада была, отец рад… Наливай, что ли?

Я налил, и мы стали говорить о пустяках.

А когда у меня родился Дрона, Опекун Мира раскрыл мне тайну: я был не единственным, кто пытался искусственно вырастить младенца с идеальными задатками обеих высших варн.

Я был даже не первым.

Еще когда до рождения Дроны, маленького Брахмана-из-Ларца, оставалось четыре месяца, у Шарадвана при точно таких же обстоятельствах родились дети. Здесь, в Вайкунтхе, в «Приюте Зловещих Мудрецов», под бдительным присмотром Опекуна Мира. Увы, вышла неувязочка: то ли мантр недопели, то ли Вишну недосмотрел, то ли сам Шарадван что-то напутал впопыхах – короче, вместо одного родились двое.

Вместо мальчика – мальчик и девочка.

Близнецы.

– Опекун чуть не взбесился,– криво улыбаясь, рассказывал мне Шарадван.– Кричал, что это его проклятие, что вечно у него лишние люди получаются, из какого дерьма не лепи! Потом Вишну стал бегать по покоям и орать про загадочную дуру-рыбачку, из-за которой все пошло прахом… Что за рыбачка, спрашиваю? – а он в меня шкатулкой запустил. В голову. Я шкатулку поймал, стою, как дурак – швырять обратно или лучше не надо, бог все-таки, светоч Троицы! Короче, решил погодить. Смотрю: Опекун смеется. После успокоился, слезы вытер и ушел. «Пусть растут,– бросил с порога.– Посмотрим, как сложится… хотя и жалко.»

Чего именно было жалко хозяину Вайкунтхи, по сей день осталось загадкой, но малышей-близняшек по приказу Вишну назвали – Крипа и Крипи.

От слова «Жалость»; так сказать, Жалец и Жалица.

Шарадван пробовал было возражать, доказывал, что такие дурацкие имена в самый раз для сирот без роду-племени, а не для рожденных в райской обители. Он колотил в грудь кулачищем и угрожал покинуть «Приют…» вместе с детьми; но Вишну махнул на вопли гневного родителя рукой, а сам Шарадван долго сердиться не умел.