Читаем без скачивания Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

Но рампы нет!

Сам г-н Сударый уверяет, что для него это был просто интересный технический эксперимент – однако мы позволим себе не поверить ему, ибо в таком случае не было, конечно, нужды создавать ажиотаж столь острой рекламной кампанией. Талантливый художник сотворил два произведения: одно, вышедшее в типографии, и другое, разыгранное на наших глазах. Не будем скрывать: какое-то время город пребывал в уверенности, что дуэль состоится на самом деле – и не окажись вся история остроумным розыгрышем, чья-то гибель легла бы на совесть общества.

Нет рампы, господа, и нет границы кадра!

В свете этого разговора особенно угнетает неумелая эксплуатация г-ном де Косье чужого открытия. В его высококачественных снимках нет души, нет глубокого художественного замысла. Выпуски «Шпаги и чести» пользуются некоторым успехом у молодежи, но из них нельзя извлечь ничего, кроме приемов фехтования, а их честнее было бы преподнести в виде спортивного пособия…»

Кривьен де Косье пришел в бешенство от этой рецензии, а «История одной дуэли» после нее переиздалась двухтысячным тиражом и, сопровождаемая все новыми комментариями господина Глубокопова, шагнула за пределы губернии и даже привлекла внимание столичных литературных журналов.

Для Сударого слава обернулась лишними хлопотами и пудами бумаги, которые он был вынужден исписывать, вежливо отказываясь от предложений различных редакций «сделать что-нибудь в таком же духе», ссылаясь на отсутствие литературного дара и случайность успеха.

Пришло ему письмо и от известного оптографа Колли Рож де Крива, которому Сударый в свое время отказался помогать в разработке нового изобретения.

«Нечестно это с вашей стороны, милостивый государь! Сами говорили о том, что негоже подсматривать посредством объектива за разумными, а теперь эксплуатируете идею!» – писал тот.

«Для того и эксплуатирую, чтобы на примере показать всю отвратительность подсматривания», – вывернулся Сударый в ответном письме.

Рож де Крив переписку не продолжил, а де Косье то ли затаился, то ли отчаялся, но темные замыслы, как видно, питал – и вот его мысль, тяжкая, напоенная душной завистью, витала над Непеняем Зазеркальевичем, вторгаясь в его сны.

Переплет покачал головой. Надобно с косьевским домовым потолковать, пусть внушит своему жильцу, что негоже этак поступать. Не сглаз, конечно, но уже близко к тому. Переплет коснулся снов Сударого и отогнал темное облако – «отзеркалил», как он это называл. Для наглядности – пускай на себе испытает, каково под гнетом чьих-то дум ходить.

Тут он почувствовал шаги на крыльце и развоплотился, материализовавшись у входной двери. Гость, конечно, и не думал стучать – нет нужды: едва он приблизился, Переплет уже смахнул защитные чары, а потом опять «намахнул», когда визитер просочился сквозь дверь.

– Доброй ночи, Переплет Перегнутьевич, – пробасил вошедший. – Доброго здоровьичка. Как поживаешь?

– И тебе ночи доброй, Шуршун Шебаршунович, – поклонился Переплет, – и здоровья крепкого. Ладом живем, за что тебе и науке твоей спасибо.

Дядя Переплета – домовик знатный, солидный, у него и борода надвое расчесана, а это, к слову молвить, не всякому позволительно. Шубейка из овчины, поддевка ватная – шитья домашнего, а валенки (вот тебе и консерватор!) мануфактурные да с калошами, загляденье.

– Идем ко мне, – пригласил гостя Переплет, и оба домовых просочились в подвал.

Мало кого Переплет к себе за печку приглашал, но уж дядю – завсегда. Там у него было попросторнее, чем с виду, это по науке «искривленное пространство» называется. Только тому, кого Переплет сам за руку вводил в него, становилось видно, что, кроме старой шапки-ушанки, между печкой и стеной ухитрялось помещаться целое хозяйство. Два сундука с ковриками, плетеный кружок на полу, два креслица, стол, на гвоздиках кой-чего поразвешено, а в углу полулежат огроменные, по сравнению с хозяином, старые часы с кукушкой. Часы сломанные, если глядеть простым глазом, но духовный отпечаток прежних владельцев в них остался, и домовому этого вполне хватало, чтобы видеть время.

Скинув верхнюю одежду, Шуршун Шебаршунович уселся в предложенное кресло. На столике тут же явились начарованные загодя самовар (Переплет позаимствовал его на время из кухни, уменьшив и втиснув в свое жилище), розеточки с вареньями и бублики.

Домовые принялись чаевничать, неспешно беседуя о таких специфических предметах, как скрипы, задувы, утайки, перекладки и отводки – в общем, о том, о чем простые разумные зачастую и слыхом не слыхивали.

Потом, понятное дело, о родне речь пошла – этого мы тем более пересказывать не будем, хотя, право слово, когда домовые про родню разговор начинают, заслушаться можно. Однако нам пора переходить к той минуте, когда Шуршун Шебаршунович, отказавшись от двадцатого, что ли, по счету блюдца, сказал:

– Ну, побалакали, и будет. Ты моей помощи просил, чтобы насчет печки раскумекать?

– Да раскумекать-то немудрено – воздуховод засорился.

– А, знамо дело. Сомневаешься, стало быть, что один прочистишь?

– Прочистить-то можно, да сложно одному. Опять же сам ты учил, что и опасно. А я-то, к слову, и бывал в воздуховодах только дважды – отцу подсоблял, еще при дедушке Непеняя Зазеркальевича, а второй раз – до отъезда его батюшки, тому, стало быть, изрядно лет назад.

– Правильно-правильно, и молодец, что в одиночку не полез. Хуже нет, когда в коленце застрянешь. Печет, а ты сидишь дурак дураком… Ну так, стало быть, начнем? Струмент у тебя имеется?

– А как же!

У Переплета все уже было готово: и тряпки, и щетки, и скребки, и даже налобные фонарики и волшебная лупа. Очков-духовидов по размеру домовицких физиономий не делают, потому что домовым они, в общем, без надобности, но в иных случаях волшебная справа весьма полезна. Однако от лупы и фонарика Шуршун Шебаршунович с усмешкой отказался:

– Лишнее.

Переплет закрыл заслонку засорившегося воздуховода, снял муфту с места соединения и убрал часть трубы. Двое домовых, подобравшись, ужались и втянулись в отверстие.

Шуршун Шебаршунович полз впереди. С его комплекцией это было нелегко, однако сказывался опыт, и более худой племянник едва поспевал за ним. Они поднялись до потолка, преодолели первое колено и двинулись под полом первого этажа до следующего подъема – засор был где-то там.

– Ага, есть что-то, – сказал наконец Шуршун Шебаршунович. – Не нагар, что-то твердое. – Он пошурудил скребком и попросил: – Дай другой, потоньше.

Раздались звонкие удары – как железом по железу.

– Ага, сдвинулось! Теперь позакорючистее что-нибудь, подцеплю и выволочим. Вот так… Ай!

– Что случилось? – испугался Переплет.

– Да ничего, просто сорвалась эта штука и ухо мне поцарапала. Странно, вроде острых краев нет.

– А что это такое?

– Не пойму. Зря от фонарика отказался, никак разглядеть не удается. Вроде куска жести скрученного… Тьфу, дрянь неладная, опять застряло! – Он попыхтел, посопел, пытаясь раскачать загадочный предмет, но скоро сдался. – Нет, так не пойдет.

– Ты бы, дядя, пустил меня вперед, я попробую…

– Нет, Переплет Перегнутьевич, этак мы всю ночь провозиться можем. Надо развоплощать.

Переплет обдумал предложение и сказал:

– Боязно. Балка рядом – ну как захватим ее развоплощением? Порушится все…

– А, на этот случай есть особенный прием. Вот слушай: я тебя вперед пропущу, ты под самой этой штуковиной осторожненько так развоплоти махонький кусочек воздуховода, чтобы только щелочка образовалась. Потом через эту щелочку протягивайся и меня за собой тяни, а я уже и штуковину прихвачу.

– Сложновато. Может, ты сам, дядюшка?

– Эка сказанул! Чей дом-то – мой или твой? И потом сложность как раз в том, чтобы не себя, а именно вещь протягивать. А этим-то я и займусь.

Шуршун Шебаршунович завозился, разворачиваясь.

– И главное, как эта штуковина сюда попа… Ай! Да что такое – теперь второе ухо царапнул! Вот невезуха…

Ужавшись до последней возможности, домовые поменялись местами. Переплет постучал по фонарику у себя на лбу, заставив кристалл внутри засветиться, но оказалось, что он неплотно закрепил фонарик – тот упал и погас, ладно еще не разбился.

– Что-то ломаное, – пожал он плечами и протянул руки, чтобы потрогать предмет. Ночное зрение действительно не позволяло рассмотреть его. – На ощупь вроде на жесть не похоже, скорее твердое дерево… ай!

– Что, и у тебя ухо? – хохотнул Шуршун Шебаршунович. – Да ну его совсем, давай сперва вытащим, разглядеть потом успеем.

Переплет послушался. Выбрал место, сосредоточился и удалил, как сказано, понемножечку всего, что препятствовало извлечению засора.

– Смелее, смелее, – подбодрил дядя. – Подлиннее щелочку-то делай, как меня тянуть собрался?

Переплет увеличил щель, кряхтя, проскользнул в нее и потянул за ноги дядю, крепко схватившего таинственный предмет, столь несчастливый для ушей. Без помощи Шуршуна Шебаршуновича он бы ни за что не проделал такого трюка, но опытный домовик честно помогал, подливая силы в творимые Переплетом чары.