Читаем без скачивания Старик Хоттабыч - Лазарь Лагин

Я, конечно, моментально отвечаю, что нет у нас в поезде вагона-ресторана, но можно, говорю, утречком предложить вам чаю с сухарями.

Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает, мальчик и говорит:

– Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдемся, раз нет вагона-ресторана.

– Интересно, думаю, как это вы до самой до Одессы обойдетесь без моего чаю и без вагона-ресторана. И ухожу в наше купе, но двери у нас не захлопываю, а только прикрываю, чтобы оставалась щелочка.

А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе граждане и пассажиры храпят и третьи сны видят. И только в седьмом купе все «шу-шу, шу-шу» – разговаривают. Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определенно слышно, что о чем-то разговаривают. Потом вдруг открывается ихняя дверь, и из нее высовывается тот самый старичок, того не замечает, что я за ним слежу, снимает с головы свою довоенную шляпу… и что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает? Слово даю, не вру! Рвет из своей прически клок волос! Пропади я на этом месте, если вру!

Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло. Привалило сумасшедшего аккурат в мое дежурство. Но, между прочим, молчу и жду, что будет дальше.

А дальше, оказывается, старик нахально рвет этот самый клок волос на многие части и кидает на пол. А я, между прочим, перед тем только что подметал, и он у меня блестел, как стеклышко. А старик кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я все больше убеждаюсь, что действительно этот пожилой пассажир – ненормальный и не миновать того, чтобы в Киеве его ссаживать. Уж, думаю, скандалу с ним не оберешься! Может быть, он даже сию минуту начнет кидаться на людей, стекла бить или тому подобное.

Смотрю: нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормотав малость, уходит в свое купе.

Скажите, пожалуйста, думаю, как интересно! И приоткрываю чуть побольше нашу дверь, чтобы удобнее было смотреть. Смотрю, смотрю – и ничего особенного не вижу.

И вдруг слышу, кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошел в вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время движения всегда запертый.

Посмотрел я назад и… Нет, я тебе, Кузьма Егорыч, еще раз дыхну, чтобы ты мне всерьез поверил, что я не пьяный. Ну вот, чувствуешь, что я не пьяный? Теперь слушай, что я увидел позади себя в коридоре. Вижу… Нет, я тебе еще раз дыхну. Ну ладно, не буду. А может быть, все-таки лучше дыхнуть? Одним словом, поворачиваюсь и вижу – идут с площадки четыре молодца, здоровые, как быки. Плечи – во! Ручищи – во! Губы красные, толстые. Глаза, как тарелки. И, что самое главное, эти граждане – черные-пречерные, вылитые негры и притом совершенно голые. Только и есть на них одежонки, что тряпочки на бедрах. Между прочим, босые. Я еще не очень удивляюсь. Предполагаю, это какая-нибудь африканская делегация, и они спросонок перепутали – потому, наверное, и голые. Вылезаю из нашего купе и обращаюсь к ним:

– Граждане! Вы, вероятно, вагоны перепутали. Это, граждане, международный, и у нас тут все купе заняты.

А они хором:

– Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идем. Нам как раз сюда и нужно, куда мы идем.

Тогда я им говорю:

– Извиняюсь, в таком случае, граждане, прошу ваши билетики.

Они мне опять хором:

– Не морочь нам головы, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и господину.

Я говорю:

– Меня буквально поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я советский гражданин. Это раз. А во-вторых, у нас господ нет вот уж скоро двадцать два года. Когда-то, верно, были, а теперь, извиняюсь, все вышли и больше не предвидятся. Это, говорю, два.

Их старший говорит:

– И мы тоже очень поражаемся, как наш господин не поразил тебя насмерть за твои дерзкие слова.

Я отвечаю:

– Ничего удивительного в этом не замечаю, поскольку в нашей стране если где еще и застряли отдельные недовымершие господа, то они молчат себе в тряпочку. А пока что, будьте добры, ваши билеты.

Их старший опять отвечает:

– Тебе должно быть стыдно, неверный. Ты пользуешься тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься.

Тут я замечаю, что все четыре черных гражданина сверх всякой меры загружены всякой снедью. Один в руках держит тяжелое блюдо, а на блюде жареный барашек с рисом. У другого в руках громадная корзина с яблоками, грушами, абрикосами и виноградом, хотя обращаю, Кузьма Егорыч, твое внимание: еще до фруктового сезона месяца два осталось. Третий на голове держит большую посудину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то такое имеется. По запаху полагаю, что типа рислинг. У четвертого в обеих руках по блюду с пирогами и пирожными. Я, признаюсь, даже рот разинул, а старший говорит:

– Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое купе, потому что мы должны выполнить поскорее нашу работу, а по неграмотности своей не разберем, где находится наш господин.

Я тогда начинаю догадываться, спрашиваю:

– Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бородкой?

Они говорят:

– Он самый. Это тот, которому мы служим.

Я их веду к седьмому купе и по дороге говорю:

– Придется с вашего хозяина взыскать штраф за то, что вы без билетов ездите. Давно вы у него служите?

Старший отвечает:

– Мы ему служим три тысячи пятьсот лет.

Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:

– Сколько, говоришь, лет?

Он отвечает:

– Сколько я сказал, столько мы и служим. Три тысячи пятьсот лет.

Остальные трое кивают головами: дескать, правильно старший говорит.

Батюшки, думаю, не хватало мне одного сумасшедшего, еще четверо подвалило. Но разговор продолжаю:

– Что это, говорю, за безобразие? Столько лет служите, а вам хозяин даже спецовки простой не справил. Ходите, в чем мама родила. А сам виноград кушает, барашков жареных. Какая, говорю, жадность с его стороны.

Старший отвечает:

– Мы к спецовке не привыкли. Мы даже не знаем, что это такое.

Я тогда говорю:

– Очень странно мне слышать такие слова на двадцать втором году революции. Тем более от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, нездешние. Вы где постоянно проживаете?

Тот отвечает:

– Мы сейчас из Аравии.

Я говорю:

– Тогда мне все понятно. Вот седьмое купе. Постучите.

Моментально выходит тот самый старичок, и тут все его черные служащие падают на колени и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и говорю:

– Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?

Старик отвечает:

– Да, мои.

Тогда я ему говорю:

– Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, согласны уплатить?

Старик говорит:

– Согласен хоть сейчас. Вы только скажите сколько.

Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шепотком ему объясняю:

– Тут у вас один сотрудник от вашей неслыханной эксплуатации ума лишился. Он говорит, что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошел с ума.

Старик отвечает:

– Не могу согласиться, поскольку он не врет. Да, верно – три тысячи пятьсот лет. Даже немножко больше.

Я тогда старику заявляю:

– Бросьте меня разыгрывать! Это довольно глупо в вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции. И вообще вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь.

Старик спрашивает:

– Это что такое – багаж?

Я отвечаю:

– Ну, узлы, чемоданы и так далее.

Старик смеется.

– Что же вы, – говорит, – о кондуктор, врете, что у меня нет багажа! Посмотрите, пожалуйста, на полки.

Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел – ничего не было. И вдруг, на тебе – масса чемоданов, уйма узлов. Я тогда говорю:

– Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите поскорее штраф, а затем я на следующей остановке приведу сюда главного кондуктора – пускай разберется. Я что-то перестаю понимать, в чем дело.

Старик опять смеется:

– Какой штраф? За кого платить штраф?

Я тогда стал совсем злой – поворачиваюсь, пальцем показываю на коридор, где стояли эти самые зайцы. А там никого нет! Я нарочно весь вагон обегал, всюду осмотрел. Даже след моих зайцев простыл.

Старик говорит:

– Идите, о кондуктор, ложитесь спать.

Я ему отвечаю:

– Раз я на дежурстве, я не имею права спать.

Старик говорит:

– Ну и лазить ночью в купе вы тоже не имеете права. Идите, пожалуйста. Яблочка хотите на дорогу?

Смотрю, а на столике корзина с фруктами, жареная баранина, пять бутылок нарзана.

Так я и ушел. Ухожу и вижу – старик надо мной смеется и ребятишки тоже надо мной смеются.

Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя разбудил? Хочешь, я тебе еще раз дыхну? Нет, я уж обязательно… Что? Пахнет вином? Да ну тебя, Кузьма Егорыч, ведь я даже рюмочки со вчерашнего дня не выкушал! Что говоришь: рюмочки и не выкушал, а стаканчика два выдул? Ай-ай-ай, Кузьма Егорыч! Ха-ха-ха! Ух, уморил? Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Давайте споем-ка песню… Что? Нельзя петь, пассажиров разбудим? А мы тихо…