Читаем без скачивания Искупление - Канаэ Минато
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А? Ты спишь в одной комнате с ними?
– Ага, я сплю между ними. Мама говорит, что дружные родители всегда так спят.
Голос у нее и правда был радостный. Я всегда считала, что она должна спать в отдельной комнате, но третьеклассница еще довольно маленькая девочка. Я спала в одной комнате с братом до четвертого класса, поэтому не особо удивилась.
Однажды в середине июня маме Харуки стало плохо, когда она работала на ферме, и ее увезли в больницу. Харука была единственным ребенком, поэтому она поехала к матери, а мы присматривали за Вакабой, пока она отсутствовала. Тем не менее Вакаба ни разу не осталась у нас на ночь. До больницы нужно было добираться два часа поездом, поэтому мама предлагала, чтобы девочка пожила у нас, а Харука ночевала бы в больнице. Но та ежедневно возвращалась. Она утверждала, что не может существовать без Кодзи и Вакабы.
Мама сказала мне по секрету, что подозревает у Харуки психическое заболевание. Поскольку она многое пережила из-за токийского якудзы, даже сейчас, когда всё в порядке, не спускает глаз с дочки, боясь, что та может исчезнуть.
Я ответила, что мама удивительно смогла соединить все это в единое целое, а она призналась, что видела похожий сюжет в корейском телевизионном сериале. Мы решили, что будем стараться не слишком волноваться.
Вакаба приходила к нам после школы, делала домашнее задание, потом мы с ней всегда тренировались на турнике и играли с мячом. После работы появлялся Кодзи, и все мы ужинали, потом Вакаба принимала ванну, и мы провожали их домой.
Мама готовила еду, которую любят дети, специально для Вакабы, и радовалась, когда та с удовольствием уплетала кусочки курицы с овощами, тушенные с соевым соусом. Тарелка с ними стояла в центре стола.
– Объеденье! – говорила Вакаба.
Маму это вдохновляло, и она делала еще и другие японские блюда, которые у нее так хорошо получались. Я удивилась, когда Вакаба сказала, что не знает обычной японской еды – никуяга, мясо с картошкой.
Мне стало казаться, что Харука не умеет готовить. Хотя то, что она делала в западном стиле, было очень вкусно, сейчас, когда я снова думаю об этом, понимаю, что ей просто больше нравилась западная еда.
Мой отец, как типичный дедушка, потакающий во всем внукам, ежедневно покупал для Вакабы кучу сладостей. Кодзи его за это ругал. Когда на уроках физкультуры во второй четверти дети должны были учиться езде на одноколесном велосипеде, папа купил его для Вакабы.
Я помогала ей делать домашние задания. С арифметикой у нее более или менее получалось, а вот с иероглифами была беда. После занятий мы с ней катались на ее новом велосипеде и вместе принимали ванну.
Я раньше тоже никогда не ездила на одноколесном велосипеде. Мы ходили тренироваться в парк, а потом до темноты играли в мяч. Вакаба на самом деле была моей сводной племянницей, но по сути – моим единственным другом.
И вот наступили перемены.
В начале июля, примерно через две недели после того, как мы с Вакабой стали вместе принимать ванну, я обнаружила у нее на теле синяки. В области талии кожа была красной и вспухшей, я спросила, что случилось. Она опустила глаза и сказала:
– Не знаю… – А потом добавила: – Может, из-за велосипеда?
У меня на коленках были похожие синяки, и я ей поверила.
Истинную причину я узнала неделю спустя, вечером накануне школьных каникул.
Город гудел из-за новости о том, что Саэ убила своего мужа, а Маки оказалась замешана в эту ужасную историю с нападением на учеников. Наш город проклят, говорили люди. Последние пятнадцать лет все было тихо, но вдруг вспомнили:
– Стойте, разве не они тогда играли с девочкой, которую убили? Убийцу ведь не поймали? Что это все значит? – И постепенно начали вспоминать подробности убийства Эмили.
Конечно, в мэрию стали звонить и предлагать, чтобы тележурналисты занялись расследованием, поскольку срок давности за то преступление еще не истек.
– С чего бы мэрии этим заниматься? – возмущался за ужином брат. – Обе они жили далеко отсюда, это просто совпадение. Акико живет спокойно, а они начинают раскручивать то, чего не было… Это очень бесит.
Он повернулся к Вакабе, сидевшей рядом с ним, и предупредил:
– Если с тобой заговорит незнакомый человек, никогда и никуда с ним не ходи. Мы с мамой должны быть осторожны! Ты ведь очень хорошенькая, Вакаба.
Я решила ничего не рассказывать о двух письмах, которые пришли от мамы Эмили. После того как я их получила, лоб опять стал гореть, причем постоянно.
Что было в письмах? Я боялась прочитать их. Даже не открыла. Они были отправлены одно за другим, прямо перед сроком окончания ответственности за преступление. Я была уверена, что мне хотят снова напомнить об убийстве. Они лежат в ящике стола у меня в комнате; если хотите, можете прочитать их.
Так вот, после того как мы закончили делать с Вакабой домашнюю работу и она ушла с братом домой, я обнаружила, что она оставила свою тетрадку и ключ от квартиры.
Утром Вакаба отправлялась прямо в школу, не заходя к нам, и, хотя шел дождь, я решила отнести ей ключ и тетрадку. Было десять вечера. Я знала, что Харука возвращается каждый раз домой около одиннадцати, и подумала, что отдам все Кодзи, поскольку Вакаба уже, скорее всего, спит.
Их спальня была на первом этаже, в задней части дома. Мне надо было бы пойти к входной двери и позвонить по домофону. Но я прошла через парковку сзади дома и увидела свет в кухне; окно было слегка приоткрыто, и я подумала, что вызову Кодзи через окно и отдам то, что забыла Вакаба.
Однако когда я заглянула внутрь, никого в кухне не увидела. Я уже собралась идти к входной двери, когда услыхала слабый голос из дальней комнаты:
– Помогите!
Что происходит? Вакабе плохо? Я почти крикнула в ответ: «Ты в порядке?» – когда до меня долетели звуки другого голоса:
– Не бойся. Сейчас уже лучше, правда? Это что-то вроде такого ритуала, мы становимся настоящими родственниками. Дети и родители, которые живут дружно, всегда это делают.
Болеть сразу начал не только лоб, а вся голова целиком. Казалось, что она сейчас расколется. Я не понимала, что происходит, но чувство отвращения заполнило меня всю, такое же ощущение, как при виде мертвой Эмили. Мне не надо было туда входить тогда. Как много раз я потом об этом жалела…
Я развернулась спиной к окну и собралась уйти, чтобы голова не заболела еще больше, но опять услыхала голос, зовущий на помощь. И второй:
– Ты всегда была умницей. Что с тобой сегодня? Кого ты зовешь на помощь? Разве не я тебе всегда помогаю?
Она просила о помощи. Что мне было делать? В испуге я зажмурилась и услышала внутренний голос:
Стой! Подожди немного! Я знаю, ты можешь, Акико!
Я должна была сделать это. Для этого я так долго каждый день тренировалась.
Для этого момента.
Я открыла глаза, глубоко вдохнула, достала ключ, который принесла, отперла дверь и тихо вошла. Затем осторожно направилась к комнате, откуда доносились голоса, и изо всех сил дернула дверь.
Там был медведь.
В темной комнате, куда свет попадал только из кухни, сверху на обнаженной маленькой девочке лежал медведь. Я застыла на месте, а он медленно поднял голову. Я ожидала увидеть ужасное страшное лицо, но вместо этого на меня смотрело лицо спокойное и добродушное. В тени медведя мелькнуло лицо девочки.
Это была Эмили.
Плача, она смотрела на меня.
На Эмили напали. Но она была жива. Спасибо тебе, Господи! Иначе ее задушат. Преступником был медведь. Я должна помочь Эмили. Помочь ей прямо сейчас. Иначе ее задушат, убьют…
В углу, рядом с маленьким рюкзачком, лежала скакалка. Я схватила ее и накинула на шею медведя, который все еще давил своим телом на Эмили. Кажется, он попытался закричать, но я затянула скакалку изо всех сил. Глаза у него расширились. Я еще туже стянула скакалку, и он с глухим звуком упал на Эмили, которая все еще неподвижно
