Читаем без скачивания Визитная карточка Флота - Александр Плотников

- Это стихи о море? - спросила она, когда тот замолк.

- Да, вы угадали. В них говорится о старом шкипере, который вернулся на родину с далекой чужбины, возвратился больным и с опустошенной душой. Теперь он сидит на берегу острова своего детства возле разбитого полусгнившего баркаса, такого же, как он сам, и просит прощения у моря, у неба, у тоскующих чаек, в которых переселились души почти всех его сверстников.

- Это очень грустные, но, видимо, хорошие стихи, Ян. В них есть главное - чувство. Наверное, вы настоящий поэт!

- О, вы слишком великодушны, Татьяна Ивановна! Я давно, с детских лет на море, а моряки - все немного поэты. Вот и я просто моряк и немного поэт.

- Кто-нибудь переводил ваши стихи на русский?

- Я пытался сам, но в переводе теряется вся гармония, слова выходят гладкими, как обкатанная галька...

- Скажите, Ян, как вы написали первое в своей жизни стихотворение? Что побудило вас к этому? Первая любовь или восторг перед чем-то необыкновенным?

- Ни то и ни другое, - застенчиво улыбнулся он. - Как раз все наоборот...

- Расскажите, если можно, мне очень интересно, - попросила Татьяна.

- Мне было тогда четырнадцать лет, я пошел в седьмой класс. Как-то раз в воскресенье дядя Юхан взял меня в свою лодку. Стоял октябрь, а осенние штормы внезапны и безжалостны, как фашистские воздушные налеты...

Ян неожиданно замолк, его мысль перебили внезапно нахлынувшие воспоминания. Барабанные перепонки заныли от рева моторов "юнкерсов", идущих в сторону полуострова Сырве бомбить советские береговые батареи. Обратно они возвращались пустыми, но часто, забавы ради, снижались над эстонскими селениями и поливали улицы свинцовым дождем. Иногда сбрасывали листовки на эстонском языке: "Если хотите выжить, заставьте русских убраться с вашей земли".

Остров Сааремаа, тогда он назывался Эзелем, был бельмом в фашистском глазу. С его аэродромов до самого начала сентября 1941 года взлетали наши самолеты дальней морской авиации, беря курс на Берлин, а береговая артиллерия держала под прицелом Ирбенский пролив - ворота обширного и стратегически важного Рижского залива.

"При первой возможности следует совместными усилиями соединений сухопутных войск, авиации и военно-морского флота ликвидировать военно-воздушные базы противника на островах Даго и Эзель..." - требовало от своих генералов немецко-фашистское верховное командование.

Но малочисленные, экономившие каждый снаряд и каждый патрон защитники островов несколько раз сбрасывали в море морские десанты фашистов.

Эзель пал лишь в начале октября. И долго потом на мызах и лесных кордонах прятали эстонцы раненых краснофлотцев...

- Что же вы замолчали, Ян? - осторожно спросила Татьяна.

- Ах, да! Простите, я задумался... - виновато улыбнулся он. - Так вот, далеко от берега налетел жестокий шквал, лодку швыряло на волнах как арбузную корку. Потом скис и заглох мотор. Мы взялись за весла, но что могли сделать четыре человеческих руки против стихии? Вскоре я упустил свое весло, а потом стал коченеть в полузатопленной лодке. Дядя Юхан греб один, откуда только брались у него силы.

В те первые послевоенные годы мы питались почти одной рыбой... Я метался на дне лодки как в полусне, в голове проносилась короткая мальчишеская жизнь, скорее бессвязные обрывки прошлого. Мне представилось, будто я совсем крошечный малютка, мама держит меня на руках, а я, озябший, прижимаюсь к ее теплой ласковой груди...

Потом я увидел себя в лесу возле трескучего костра, откуда-то задул холодный ветер, и я придвинулся совсем близко к жаркому огню... Потом все кончилось, и я провалился в темную сырую яму...

Нас обнаружил и подобрал военный корабль. Первый раз в жизни я хлебнул глоток чистого спирта и обжег себе всю гортань. Самое удивительное, что я не получил даже насморка, а вот дядя Юхан долго и тяжело болел. Вот и все.

- Как же все, Ян? А стихи? - напомнила Татьяна.

- Стихи? Я как раз пересказал содержание своего первого стихотворения, вернее, маленькой поэмы. Она называлась, как бы это сказать точнее по-русски: "Благодарность"... Нет... "Благодарение теплу".

- Меня вот что удивляет, Ян, - после небольшой паузы заговорила Татьяна. - Как это вы, еще в детстве пережив такое, не испугались моря?

- Такое у нас на Сааремаа испытывал почти каждый мальчишка, усмехнулся механик. - Море меня вовсе не испугало, а только разозлило. "Посмотрим, кто сильней!" - сказал ему я и после окончания школы поступил в мореходку. В этом нет ничего удивительного, Татьяна Ивановна. Вы, конечно, знаете миф об Антее, силу которому давала земля, а вот у нас издавна говорят другое: тому, кто родился на острове, силу дает только море.

- Вы бы нашли общий язык с моими братьями, Ян, - сказала Татьяна. Они оба с детства тоже бредили морем. Особенно старший, Андрей. Земля для него только место для передышки перед новым плаванием.

- О да! Я очень быстро подружился с вашим братом Павлом. Хоть мы люди разной национальности, но группа крови у нас с ним одна! - оживился Ян.

- Павел осел на берегу, стал земным человеком, а вот Андрей, видно, до старости будет скитаться по морям, по волнам...

- Нынче здесь, завтра там! - подхватил Ян. - А разве это не здорово всю жизнь познавать мир? Вот и вы походите с нами годок-другой и тоже на всю жизнь заболеете морем.

- Вряд ли, Ян... В моей жизни это плавание - случайный эпизод. Я женщина, и мне надо воспитать своего сына. Хотя я ничуть не жалею, что оказалась здесь, среди вас...

В рубку кто-то заглянул, но, увидев их, поспешно ретировался. Стало совсем светло, и поблекло зеленоватое сияние шкал на приборах. Океан тоже заметно переменился: из темно-зеленого стал серым с рыжими прожилками, зыбь почти улеглась.

- Что это там, на воде? - удивленно воскликнула Татьяна.

- Водоросли. Мы подходим к знаменитому Саргассову морю. Пять веков назад оно сильно удивило моряков Колумба, и они назвали его "Сьенага-гранде" - громадным болотом.

- Оно мелководное?

- В том-то и фокус, что глубины здесь приличные. Водоросли плавающие. Причиной цветения является здешний микроклимат: ужасно повышенная влажность, парилка какая-то. Поднимется солнце, и вы увидите сплошное сизое марево над горизонтом. И теплым дождичком нас прополощет...

- Большое спасибо вам, Ян, и за утешение и за просвещение, - сказала Татьяна после паузы. - Вы успокоили мою душу, теперь я сама верю, что ничего с моим Димкой не случится. А сейчас давайте вздремнем до завтрака.

- Слушаю и повинуюсь! - шутливо вытянул руки по швам Томп.

...Проснулась Татьяна от какого-то странного шума. Иллюминатор каюты захлестывало водой, словно кто-то, балуясь, направил сюда струю из пожарного шланга, за бортом слышен был сплошной невообразимый гул шторма, но судно совершенно не качало.

"Тропический ливень!" - догадалась Татьяна. "Так, наверное, начинался всемирный потоп" - пришла в голову странная мысль.

Она быстро оделась и выбежала наверх. Но едва попыталась приоткрыть надстроечную дверь, как ее обдало фонтаном брызг. С палубы слышны были веселые выкрики матросов, подвахта наслаждалась естественным душем.

"Ах, была не была!" - озорно подумала Татьяна, решительно перешагнув комингс.

В ту же секунду на нее обрушился теплый водопад, такой густой, что перехватило дыхание. Жгучие струи били по голове и по плечам, словно хотели свалить с ног. Татьяна перестала ощущать на себе одежду, ей показалось, что она, нагая, стоит на виду у резвящихся под дождем матросов.

- Зачтите этот дождь за два банных дня, товарищ доктор! - весело закричал ей Гешка Некрылов, лежавший невдалеке в одних плавках в пенном потоке, клокочущем между контейнерами. Он напомнил ей об одном из судовых порядков, с которым Татьяне нелегко было примириться, - о жесткой экономии пресной воды. Однажды, когда она, намыленная, стала под лазаретный душ, струя в нем вдруг съежилась и иссякла. Пришлось ей вытирать мыльную пену полотенцем, а голову домывать из графина. А вот теперь дефицитная влага неисчислимыми тоннами лилась со щедрых небес. "Неужели никто не догадается запастись дождевой водой?" - невольно подумала Татьяна.

Среди бледнокожих дикарей, отплясывавших под дождем что-то вроде ритуального танца, Татьяна различила Томпа, он выделялся среди других ростом и шириной плеч, рельефом мышц на могучем торсе. Ему бы сейчас тюрбан из орлиных перьев на голову и копье в руку - получился бы один из тех гордых индейских вождей, что сражались с испанскими конкистадорами.

Ян тоже увидел ее и заторопился навстречу.

- Вот видите, Татьяна Ивановна, как я обещал: теплый привет Саргассова моря! - выплевывая воду, сказал он.

На завтрак в кают-компанию половина комсостава пришла с влажными волосами.

Первый помощник, наблюдавший сцену купания с мостика, сказал, как бы размышляя вслух:

- На военном корабле никогда бы не позволили устроить такой шабаш на верхней палубе...