Читаем без скачивания Малохольный экстрасенс - Анатолий Дроздов

– Ну, Дима, хватит! – наконец послышался голос женщины, и голос этот был иным – низким и неясным. – Я же сказала: потерпи! Мне пора уже, да и Пантелеевна скоро нас отсюда шваброй погонит.

Санитарка отпрыгнула в сторону. Торопливо заелозила шваброй. Парочка появилась в дверях ординаторской.

– Возьмите! – женщина протянула ей шоколадку.

– За что? – удивилась санитарка.

– За долготерпение. Берите. Внучку угостите… Дима! Проведи меня.

Санитарка, замерев, смотрела им вслед. Они шагали по коридору: мужчина был ниже женщины, к тому же заметно прихрамывал, а она шла рядом, такая тонкая, воздушная в своем приталенном белом халате, что казалось: сейчас взмахнет руками и полетит. В конце коридора она вдруг наклонилась к своему спутнику и поцеловала его в макушку.

"Надо же!" – покачала головой санитарка. Но произнесла она это про себя совсем не сердито. Ей почему-то совсем не хотелось больше ругаться…

Эпилог

Было уже поздно, когда в дверь квартиры на девятом этаже панельного дома позвонили. Вика дежурила в клинике, и Панов пошел открывать сам. И, отворив, несколько секунд молча смотрел на человека, стоявшего за порогом. Меньше всего он ожидал встретить его сейчас и здесь.

– Входите, – он, наконец, отступил назад и посторонился. – Раз пришли…

Гость молча шагнул за порог. Панов смотрел, как тот снимает свою длинную – до пят – темно-серую дубленку и высокую меховую шапку благородного пепельного отлива. По той медлительности, с какой гость делал это, Панов понял, что от него ждут помощи. Но он остался на месте.

Все так же молча гость, когда-то назвавшийся тезкой Панова, прошел в комнату, сел в кресло. Панов устроился на диване напротив. И они несколько мгновений изучающе смотрели друг на друга.

– Ну? – наконец, вымолвил гость.

– Что, ну? – не понял Панов.

– Рассказывайте.

– О чем?

– Зачем вы это сделали?

– Что сделал?

– Я имею в виду ваш последний сеанс целительства, – холодно пояснил Тезка. – Тот самый, в результате которого вы едва не отдали Богу душу и потеряли тем же Богом дарованную силу. Зачем вы это сделали?

Панов машинально пошарил рукой рядом с собой и нащупал у спинки дивана шершавый металлический шар. Он нашел его среди вещей, привезенных Викой из его прежнего дома, и с удовольствием вновь катал его в ладонях. Особенно, когда нужно было думать.

– Мне так захотелось, – ответил он.

– Почему захотелось? – не отстал гость.

– Вам это зачем знать?

– Мне нужно знать. Мне хочется знать, почему человек с необычайным даром, таким, какой встречается один на сто миллионов особей, губит его. И все для того, чтобы лишь продлить дни маленькой племянницы провинциального мафиози. Почему?

– Я не продлил, а исцелил, – хмуро ответил Панов. – Навсегда. Я знаю.

– Пусть так. Но для чего? Вы хоть знаете, что за человек этот дядюшка? Сколько на его совести погубленных душ и, как пишут ваши газеты, сломанных судеб? Болезнь единственной племянницы – это было ему наказание Божье. А вы это наказание отменили. Я б еще мог понять, если бы за большие деньги – я знаю, сколько он может заплатить. Но вы даже денег – вообще никаких – не взяли!

– А откуда вы знаете, сколько он может заплатить? – сощурился Панов. – Работка была? И кому вы сообщили, что ему больше незачем жить на этой земле?

– Это вас не касается! – резко отозвался гость. Но Панов понял, что не промахнулся. – Была работа или нет – это дело мое. А за работу надо платить – об этом даже в Евангелии сказано. Вы ведь прежде брали деньги?

– За лечение.

– За работу, – уточнил гость. – И у меня работа. Своеобразная, специфическая. Мир наш так многообразен и в нем столько профессий… Моя не самая худшая. Убрать очередную мразь с земли – это не зло. Злом было бы позволить ей жить дальше…

Ладно, оставим это. Я сюда не исповедоваться пришел. Итак, все же почему?

– Если я вам скажу, что мне просто стало ее жалко? – Панов понял, что гость не отвяжется. – И именно потому, что она племянница, а не дочь, и дядя у нее такой. Вас это устроит?

Тезка несколько мгновений пристально смотрел на него. Взгляд у него был холодный и тяжелый. Панов сидел спокойно, незаметно катая левой рукой шар. Странно, но он сейчас не чувствовал себя подавленно, как во время их первой встречи. Ему было интересно – и только.

– Я должен был это предусмотреть, – наконец тихо сказал гость, уж очень уникальный, нестандартный случай. Стихия без разума. Надо было сказать все тогда…

– Что сказать? – не удержался Панов.

– То, что следовало, Дмитрий Иванович. Но я понадеялся, что вы придете к этому сами. Вы должны были к этому придти. Это логика. Но ваше появление было алогичным, алогичным стал и уход.

– О чем вы? – удивился Панов.

– Да все о том же. Вы хоть задумывались иногда, откуда и как пришел к вам этот дар?

– Задумывался.

– И что?

Панов пожал плечами.

– Вот именно. Когда вы рассказали мне вашу историю с молнией и этим шариком, который вы зачем-то сейчас катаете рукой (Панов покраснел), я сразу понял, что это фантом. Вы, видимо, читали эти истории в газетах – наши провинциальные экстрасенсы любят рассказывать их журналистам – и это отложилось у вас здесь, – гость коснулся рукой лба. Сверкнул уже знакомый Панову перстень, и ему снова показалось, что ящерка на нем шевельнулась. – И вот когда нечто похожее случилось с вами, ваш разум – чего вы даже не осознали сами – решил, что и вы тоже можете. И вы сразу смогли… Насколько я помню, вы читали Библию?

Панов кивнул.

– Значит помните, как говорил Господь: если бы имели веры с маковое зерно, то могли бы приказать горе: "Иди! – и та пошла бы. Это действительно так, Дмитрий Иванович. Весь вопрос только в том, чтобы поверить. Как поверил Петр и пошел по воде, аки по суху…

– А потом стал тонуть.

– Потому что сам испугался того, что свершил. Ведь вся трудность здесь в том, чтобы поверить. Человек слаб и труслив, и ему просто страшно подумать, что он может сказать горе: "Иди!" и та пойдет. Чтобы избавиться от этого страха, люди учатся годами, десятилетиями, они читают заклинания и доводят себя до исступления наркотиками. Вам ничего этого не понадобилось. Вот это и было алогичным. Вам это было просто дано.

– Почему же тогда ушло?

– Вы никогда не задумывались, почему ни один экстрасенс или целитель не работает долго? Вспомните: сначала шум невероятный, толпы страждущих и скоро – все. Полная тишина и забвение.

– Действительно, – согласился Панов.

– Дело в том, что человеку с даром отводится определенное количество энергии, как бы запас сил, который он может потратить. Запас у каждого разный, но всегда конечный. Никто из нас не знает, почему это так, но знают об этом все. Замечено, что интенсивней всего энергия расходуется при целительстве. Вот почему я думал, что вы скоро придете ко мне. Когда человек замечает, что начинает быстро терять энергию, он стремится ее сохранить, а не тратить еще быстрее. Последнее алогично.