Читаем без скачивания Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Печать была сорвана – побывал в гостях кто-то. Тимофей щелкнул зажигалкой (прощальный подарок старшего лейтенанта Морозова) – фитиль зажегся ярким огоньком. Были видны следы чужого вторжения: упаковки от бинтов, окурки, забытая пилотка. Пилотка – это хорошо.
Тимофей повалился на катушки, нащупал спрятанную под стеной телогрейку. Под ватником стало теплее, но болело все, что может болеть. Еще и два ногтя содрал непонятно где. У Тимофея имелись два сухаря – бойцы батальона, с которыми дошел до второй траншеи, поделились, – но грызть сил не имелось. И идти за водой сил не было.
Боец Лавренко еще разок щелкнул зажигалкой. Хороший прибор, наверное, трофейный. Странное дело: вот уходят с плацдарма раненые люди, может, и не доживут они до госпиталя, а что-то стараются оставить – то ли бойцу, то ли самому плацдарму…
Огонек погас. Тимофей послушал, как снаружи роют землю – кажется, на месте артразведчиков обустраивались минометчики. Ладно, если до утра доживем, познакомимся.
День выдался настолько тяжким, что упорствовать и сражаться с памятью никак не получалось. Увиделось лицо Стефэ – вот прямо как рядом сидела. Даже запах как наяву ощутился.
Боец Лавренко подумал, что контузии даром не проходят, и провалился в сон.
4. Август. Фрукты
Жестяное ведро Тимофей подклепывал дважды, сейчас уже не подтекало. С водой на плацдарме имелись проблемы, иной раз пока дождешься подвоза… Можно было, конечно, и к обмелевшему Днестру сходить, но к речной воде боец Лавренко относился с должной осторожностью. Стираться – это конечно, а пить… Народ и так болеет всяким разным. По большей части малярия свирепствует, но желудки иной раз тоже слабину дают.
Тимофей глянул в пилотку, сейчас выполнявшую роль лукошка. Головной убор был полон слив – крупных, сизых, пахучих, с матовой пыльцой. Наверняка сочные, рот сразу слюной наполнился. Но надо помыть, надо!
Сливами угостил водитель хозроты. Дней десять назад Тимофей ему камешек для зажигалки отдал, теперь вот прибыток с той ерунды получился. Фрукты возили с левого берега, урожайный год намечался, что даже странно, учитывая сухое и жаркое лето. Хотя весна, помнится, была совсем наоборот…
Плацдарменное лето давно вошло в свою заключительную треть: над берегами Днестра навис август – душный, пыльный, полный предчувствий. Намечалось движение, на этот раз серьезное, решительное и однозначное. Надо думать, по ту сторону нейтральной полосы об этом тоже догадывались и тряслись всеми поджилками. Да и сколько можно?! Войска других фронтов вон уже где, а здесь прикипели, застряли, увязли. Но ничего-ничего…
Тимофей дошел до своего расположения, поздоровался с соседями-связистами. Их наглый часовой по прозвищу Мишка Гоп немедля попытался сцапать горсть слив, но боец Лавренко, готовый к такой атаке, уклонился и высказался в том смысле, что нахальным мордам ничего не положено.
Табличка на складе КНН висела новая, аккуратно выжженная на светлой изнанке крышки снарядного ящика, но Тимофей глянул на собственное творчество с глубоким отвращением. Надоело просто до невозможности. Хотя выглядит убедительно.
На плацдарме вообще царила упорядоченность: везде указатели, направляющие стрелки, на каждом повороте траншеи пояснительная надпись – «Хозяйство Васильева», «Хозяйство Сикенко» или какое-нибудь зашифрованное «ЕЖЗЖК-2/4». Никто надписи не читал, но раз положено, то положено. Войска в последнее время не менялись, но ночами по берегам двигалось много техники, моторы гудели так, словно сплошь танковые дивизии понаехали. Это было не совсем так, но рядовой Лавренко умел свои стратегические соображения держать при себе.
Собственно, чаще мучили Тимофея мысли не стратегические, а сугубо философские. Во-первых, почему до сих пор жив и даже не ранен, во-вторых, да что это за рок такой с этим кабелиным складом?! Невозможно же всю войну в одном блиндаже просидеть! Терзала еще третья мучительная мысль, но ее думать не следовало, поскольку она личная и ненужная.
Рядовой Лавренко был уверен, что он на плацдарме самый засидевшийся. Иной раз попадались люди давно знакомые, но определенно уже летние. Давно сменился поредевший сталинградский корпус, менялись части и позже, а неудачливый боец сидел и сидел при складе. Конечно, не то чтобы безвылазно, поскольку нет такого уставного правила, чтобы одинокий военнослужащий безотрывно гнил на проводах. Но вообще это жуть что такое.
Тимофей снял печать с двери, прислушался – на передовой застучал пулемет, но сразу умолк. Наверное, проверяли оружие. Продолжалось длительное и томительное затишье. Даже неправдоподобно как-то. Боец Лавренко занес во вверенное ему помещение ведро, повесил на крюк автомат и занялся хозяйством.
Тогда, в безжалостном мае, жестокие бои шли до 23-го числа. Гитлеровцы начинали на рассвете, упорно напирали пехотой и танками, наши гвардейцы еще более упорно клали ту пехоту и жгли танки. Приходилось тяжко, но былого напора у фрицев уже не чувствовалось. Теперь над плацдармом хватало нашей авиации, немцев сбивали каждый день, и дымящие хвосты падающих в Днестр или врезающихся в виноградники самолетов вселяли уверенность.
Имелся приказ занять жесткую оборону, и ее заняли. Наверное, решающим был момент, когда немцев остановили перед молочной фермой, чудом успев заминировать подходы. От фермы мало что осталось, сейчас уже и едва опознаешь, где она стояла, а поле потом минировали новыми слоями. Наши попытки контратаковать особого успеха не принесли: удалось выгрызть у противника часть Пугачен, но дальше никак…
Вспоминать не хотелось. Тимофей сосредоточился на ремонте ватника. Тут не успеешь оглянуться, как осень подкрадется, опять холода нагрянут. Мастер клал ровные стежки на нарукавную латку – рыжая, подгоревшая ткань неспешно скрывалась под свежей, защитной. Последние дни имелось время заняться собой. Ходил на реку купаться, дважды прожарил форму, хорошенько пропитал сапоги, изыскал еще пару приличного белья. Хотелось верить, что стронется фронт – двинется вместе с ним и рядовой Лавренко. Проблема была в том, что склад сам собой за войсками не поползет: он, скотина, не самоходный.
О складе КНН дисциплинированный рядовой Лавренко напоминал начальству регулярно. Ходил в штаб дивизии, дважды добирался выше. Посылали. На фиг те провода никому не нужны, уж очень специфическое богатство. По сути, склад уже давно стал мелкой, но привычной деталью тыла плацдарма. Раз есть склад, значит, так задумано, и нечего ходить-бродить, отвлекать по горло занятых людей.
– Ты, Тимка, круглый дурень, – сказал как-то старшина из штадива. – Приказано тебе сидеть при проводах – сиди и жди. Не понимаешь своего счастья, чудак. Это же тебе не в разведку боем ходить. Парень ты нетрусливый, вот и награды, и знают тебя все. Так чего дергаешься,
