Читаем без скачивания Избранница герцога - Элоиза Джеймс

Он снова вспомнил тех детей на поляне. Нет, там были девочки лет семи, а его близняшкам от силы пять.

Сколько лет он не вспоминал о них! Почему же теперь он так уязвлен?

В самое сердце. Почему вдруг стал таким сентиментальным? Ему всего тридцать пять, но его постоянно гложут мысли о детях.

Поднявшись к себе в комнату, он застал там Тобиаса, сидевшего в кресле.

— Я сбежал из детской, — признался Тобиас. — Туда явилась старая нянька Лизетт и стала пичкать меня овсяной кашей.

— Ты сказал ей, куда сбегаешь?

— Hет.

«Весьма похож на меня», — в который раз подумал Вильерс, который никогда не уведомлял ближних о том, куда он направляется и зачем. Но это было его герцогской прерогативой. Тобиасу не бывать герцогом.

— Что ты читаешь?

— Про Козмо Гордона, он снова кого-то убил.

— На дуэли, я знаю, — сказал Вильерс. — Он убил Фредерика Томаса в Гайд-парке в прошлом году. Когда ты выучился читать?

— Мистер Джоббер учил нас. Я умею еще и писать.

— Я должен был нанять тебе учителя, но забыл, — сказал Вильерс. Запоздалое раскаяние снова захлестнуло его. — Я никудышный отец, — грустно добавил он. — А где же мой камердинер?

— Поппер настолько убит всем случившимся сегодня с леди Лизетт, что Финчли вынужден был пойти его утешить.

— Просто смешно, — сказал Вильерс, — это несчастное животное столь мало, что его даже трудно назвать собакой. Он не больше разъевшейся кошки.

— Жаль, что я не видел насмерть перепуганную Лизетт, — насмешливо заметил Тобиас.

— Для тебя она леди Лизетт, — одернул его Вильерс и взялся за шнур звонка, собираясь вернуть Финчли к его обязанностям.

— Ты же не собираешься жениться на ней? — спросил Тобиас.

— Именно на ней я и женюсь, — заявил Вильерс, мысленно вычеркнув Элинор.

— Но она же глупенькая, — возразил Тобиас. — Она просто чокнутая, все так говорят.

— Кто именно?

— Ее старая нянька и служанки. И Поппер сказал, что если она начнет визжать, никто уже не в силах остановить ее. Ты смог, я уже догадался. Поппер сказал, что ты поднял ее на руки, и она присосалась к тебе, как младенец к бутылочке джина.

— Младенцы не пьют джина, — заявил Вильерс.

— Пусть это будет молоко, — небрежно пожал плечами Тобиас. — Она прилипла к тебе, это точно.

Но Вильерс думал о том, что Лизетт окружена детьми из приюта, а это значит, что она любит детей и, его незаконные дети не будут ей мешать.

Наконец появился Финчли.

— Не желает ли молодой господин возвратиться в детскую? — спросил он и начал стаскивать с Вильерса сапоги.

Тот и не шевельнулся. «Моя манера», — подумал Вильерс очень довольный.

Сбросив панталоны, он залез в приготовленную ванну.

— Не думаю, что это правильно — жениться на сумасшедшей, — продолжил Тобиас прерванную тему.

— Лизетт не сумасшедшая, — спокойно ответил Вильерс. — Просто в детстве ее напугала злая собака.

— И она стала сумасшедшей, — подытожил Тобиас. — Это главное. Ее служанка все мне рассказала. Впрочем, это случилось не так давно.

— И это все объясняет, — живо откликнулся Вильерс. — Это значит, что ее страх еще совсем свежий.

— Служанка сказала, что Лизетт велела отлучить щенка от молока его матери-собаки, и та со зла укусила ее. Когда одна служанка попробовала заступиться за Лизетт, собака отгрызла ей палец или два пальца. Нянька говорит, что на ее руку страшно смотреть, — вздохнул Тобиас; — Ее отправили работать на кухню, чтобы она не напоминала своим видом Лизетт о той страшной истории.

— Оставь нас, — обратился Вильерс к Финчли. — Вернешься через десять минут.

Вильерс не хотел развивать эту тему при слугах. Он мог свободно рассказывать при них приятелю, как разложил леди на обеденном столе и прочее в таком роде. Слуги были обязаны сохранять бесстрастный вид, смотреть и слушать не мигая. Но когда речь шла о леди — будущей герцогине Вильерс, тут уж увольте. Этого им знать не полагается.

— Иди сюда, луковица, — сказал Вильерс, когда вышел Финчли. — Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.

— Я не луковица, — возразил Тобиас. — Называй меня Джуби, мне так нравится.

— Джуби, джуси, не важно. Тебя зовут Тобиас.

— Меня звали Джуби с тех пор, как я себя помню. Теперь уже поздно менять.

— Меняться никогда не поздно, — сказал Вильерс. — Итак, усвой. Поскольку я собираюсь взять в жены Лизетт, ты должен перестать распространять о ней разные небылицы. Это — не-бы-ли-цы, — по слогам произнес он, заметив протестующий жест мальчика. — Уверен, что Лизетт ничего не известно о какой-то злой кормящей суке, атаковавшей ее. Это было совсем не так. Зачем бы она стала отнимать ее щенка? Она любит детей, видел бы ты, как они льнут к ней.

— Но это подтверждают все, кто ее знает.

— Только глупые слуги могут болтать чушь. Их следовало бы наказать за это. Ты не должен им подражать. Добро пожаловать в светский мир господ и леди. Вот с кем тебе предстоит общаться. Старайся поменьше удивляться или хотя бы делай вид, что не удивляешься. Так надо, — закончил Вильерс.

— Я не люблю леди, они скучные, — заявил Тобиас.

— Я тоже, — согласился Вильерс.

— И все же ты хочешь жениться на одной из них.

— Это мой герцогский долг.

— Быть женатым?

— Да.

— Слава Богу, что я не герцог. Я никогда не женюсь на глупой неженке, которая бобы не сможет отличить от соломы, — сказал Тобиас.

— Но Лизетт так прекрасна, — заметил Вильерс.

Тобиас поморщился.

— Если хочешь жениться, бери ту, которая с собакой, — посоветовал он.

— Интересно знать, почему? — спросил Вильерс.

— Потому что у нее собака, — заявил он, что противоречило всякой логике. — К тому же она не так красива.

— Она тоже красива, но на свой лад.

— Леди Лизетт походит на этих противных леди-миссионерок, вычищенных с иголочки и кушающих золотой ложечкой. Но что у них внутри, никому не известно. И ты никогда не отгадаешь, что у нее внутри.

— Я не отгадаю? — удивился Вильерс. Хотя вода в ванне и остыла, но он не спешил вылезать из нее, явно заинтригованный. — Почему? Объясни.

— Похоже, ты не сообразительнее ее, — презрительно ответил Тобиас. — Тебе не надоело еще сидеть в этом грязном чане?

Задержка была еще и из-за Финчли, который должен был подать ему полотенце. После нескольких томительных секунд тот, наконец, появился с видом христианского праведника, которого отлучили от рождественского пирога, и занялся своим делом, досадуя про себя, что не удалось прослушать всю беседу.

— Какой костюм вам подать, ваша светлость? — спросил он. — Бледно-розового или черного бархата?