Читаем без скачивания #тыжемать. Материнство по правилам и без - Надя Папудогло

Чем больше семья, тем лучше, – в разговор вступают самые веселые оптимисты. Нет, ну что вы, я не спорю. Мне самой нравятся большие семьи и красивые семейные идиллии. Но я точно знаю, что за любой идиллией стоит хотя бы одна солидная драма, а потом – простите! – я прагматик. И дети – это не только большая семья и радость, но и большие вложения. Причем не только материальные, но и физические, а также и самые важные – душевные. Я верю, что любви хватит на всех, но не хочу превращать детей в существ, которые будут передаваться с рук на руки, пока их папа и мама расшибаются на работе, чтобы заработать на еду, школу, музыкальную школу, врачей, сантехников и прочий быт. Здесь советчики умолкают, тускнеют и говорят: «Видишь, вот ты была единственным ребенком, поэтому ты так и думаешь». А я роюсь в заднем кармане в поисках своей шапочки из фольги. Потому что из этого спора никто не выйдет без поражений.

Но вот однажды ко мне в гости приходит подруга с малышом чуть младше К. Мы давние единомышленники. Нам хочется работать, нам не хочется постоянно читать труды по раннему развитию малышей, у нас есть куча вопросов и претензий, которые не стоило бы озвучивать при родственниках. Она, как и я, долго удивляется вопросу про второго ребенка. Усаживает своего малыша в кресло для кормления, распаковывает термокружку с филе трески и овощами. И вдруг говорит: «А знаешь, я, кажется, хочу второго».

Кстати, есть и вторая категория вопрошающих. Как правило, это старые тусовочные друзья. Они еще не обременены семьями (а некоторые и работой), плавно перетекают из одного заведения в другое, с одного вернисажа на другой. И, встретив тебя с ребенком на выставке, рассматривают вас с любопытством этнологов, изучающих новое племя. Они смотрят, а затем спрашивают: «И как тебя так угораздило?» Простите, пацаны, так получилось. Попробуйте, это прикольно. Ну что еще я могу ответить.

Дети дают, дети берут

Сколько физических и эмоциональных сил уходит в первое время на жизнь с младенцем, очевидно. Постоянный недосып, попытка справиться с миллионом новых задач, вымотанность грудным вскармливанием, повышенная тревожность, ощущение тотальной беспомощности, попытки понять и объяснить – по вечерам ты не просто тряпка, но чувствуешь, что твои нервные клетки выжжены напалмом.

Менее очевидным является то, что ребенок не только отнимает бесконечно силы, но и дает тебе ничуть не меньше. И дело здесь не в пресловутом стакане воды авансом, ощущении собственной полезности или растущем уровне мимимизации. Просто в какой-то момент ты понимаешь, что ребенок направляет на тебя всю свою детскую энергию, за счет которой у тебя каждый день пополняется баланс.

Например, у тебя неудачный рабочий день. Да и вообще неудачный. Работа не клеится, тексты не пишутся, враги наступают, добрые силы сдают позиции. Ты сидишь мрачнее тучи и думаешь о том, что же делать. И тут подходит он. И приносит кубик. По инерции берешь. Потом еще один, а потом еще один. В какой-то момент ты понимаешь, что ты уже сидишь на полу и строишь башню, думая вовсе не о своих провалах и врагах, а о том, чтобы малышу эта башня понравилась. Если бы в этот момент к тебе подошел кто-то из взрослых-семейных, муж или мама, ты бы огрызнулась и погрузилась бы в еще большую пучину отчаяния с мыслями о сложностях понимания и перевода. А здесь ты просто села и стала строить башню.

Да что уж там работа. Когда моего дедушку сбила машина, мы с мужем искали виновника происшествия, мотались в больницу и реанимацию. Ребенок был сдан бабушке и дедушке. И вот ты приходишь вечером, весь испачкан мыслями о зле, пропах полицейским участком и горем, потому что горе хлещет через край и убивает тебя. Еще две секунды назад в лифте ты стояла и думала, что все, больше сил нет. Только сесть прямо в лифте на пол и еще поплакать. Но открывается дверь, и к тебе несется малыш. Он скучал, он рад тебя видеть, он лезет на тебя смешной обезьянкой, изо всех сил обнимает и закапывается лицом в шею. И снова то же – ты понимаешь вдруг, что сил стало не просто больше. Их стало больше в миллионы раз. Никакие взрослые утешения и by your side не работают так, как вот этот ребенок, висящий на шее.

Не только ты создаешь ребенку защищенную и комфортную среду обитания, но и он тебе. Ребенок как никто другой считывает любое состояние родителей и, как правило, делает все, чтобы его исправить. Даже совсем крошечный малыш. Повышенная чувствительность к любому дискомфорту и огорчениям заставляет младенца стремиться к исправлению ситуации. Дети очень сильны в том, чтобы одним взмахом руки поворачивать Вселенную, и они всегда готовы приложить к этому силы. Ребенок четко осознает, что его комфорт – это комфорт его родителей, а потому он улыбается тебе, он сидит у тебя на коленях, он показывает тебе самолеты. Как только ты тоже начинаешь улыбаться, он считает задачу выполненной. А ты не можешь ничего этому противопоставить, у тебя нет ни малейшего повода попытаться почувствовать фальшь или ложь. Поэтому тумблер переключается значительно проще, чем это было бы, если бы у нас не было наших детей.

Из общей практики

Старородящие среди нас

Термин «старородящая» обсуждали уже миллионы раз. Этот российский классификатор иногда обретает дополнительный тюнинг в словосочетании «старородящая первородка». Очень неприятно. И даже не лично, а просто по звучанию.

Должна отдать должное своему московскому врачу, я от нее ни разу подобного не услышала. Пусть мне и было тридцать три. Платные гинекологи тактично избегают подобных фраз. Говорят, их часто употребляет персонал в роддомах, но стадии пребывания в российском роддоме я удачно избежала. Во Франции же в приемной у гинеколога я бывала часто едва ли не самой молодой. Однажды я пыталась поболтать со своим врачом на тему старородящих, но он сказал просто, что если пациентка решила рожать, его задача – не раздумывать на тему возраста, а просто обеспечить нормальный ход беременности и роды. «Надя, – сказал он мне, – женщины все такие разные, нет закономерностей».

Старородящие в России – это все, кто рожает ребенка после двадцати пяти. Среди моих знакомых таких абсолютное большинство. Более того, близкие мои подруги обзавелись детьми уже на подходе к тридцати. Никто из них не ставил себе задачу: «О, я обязательно рожу после тридцати!» Просто так получилось. И это нужно принимать как данность.

Почему так получается, понятно всем. Сперва ты учишься, потом ты работаешь, потом ты снова работаешь, потом твой бойфренд оказывается не самым хорошим человеком и еще пару лет ты работаешь, пытаешься заново обустроить личную жизнь, потом ты ее вроде обустроила, но кидаться сразу в омут не хочется. Вот и получается, что, если у тебя не случилась великая любовь в студенческом возрасте, «закрепленная» ребенком, ты успешно переваливаешь замечательный рубеж и получаешь нашивку на погоны. Вместе с ней следуют сетования близких: «Когда же ты выйдешь замуж», «Дождемся ли мы внуков» и «Тебе самой не надоело быть блуждающей почкой?». Я от своих родных такого не слышала, но знаю, что бывает. Штатные московские гинекологи же просто констатируют, что мы все не молодеем, интересуются, когда же все-таки рожать, успешно делают лапароскопии и лечат эрозии, прописывают пилюли, а также ненавязчиво рассказывают о возрастающем риске геномных расстройств при зачатии после тридцати. Прогрессивное направление утешает тебя тем, что общий возраст родов по всему миру неуклонно растет. Мировая, так сказать, тенденция.

Я никогда не рефлексировала на тему того, что поздно или рано. Иногда, конечно, задумывалась, что годы летят, но раздумий обычно хватало минуты на полторы. Зачем рефлексировать, если так сложились обстоятельства.

С появлением малыша я стала задумываться об этом чаще. Не предавая своих прежних мыслей и убеждений, я могу сказать только одно: я стала думать, что в том, чтобы родить ребенка в двадцать – двадцать три, есть большой смысл. Потому что все остается впереди – и карьера, и тусовки, и прочие элементы обычной городской среды. В двадцать с небольшим часто больше сил и азарта. По крайней мере, у меня так было. И больше физических сил. Одна моя подруга, родившая второго ребенка в тридцать четыре, говорит: «Я чувствую, что мне физически сложнее, чем с первым. Силы истрачены, и восстанавливать их очень сложно». Как только мне казалось, что мысль моя почти додумана, я понимала, что, родив рано, ты лишаешься чудесного времени, когда еще можешь самому себе позволить быть ребенком. И моя подруга, которая родила первого ребенка в восемнадцать, а второго – в двадцать четыре, говорит: «Мне стыдно, но мне очень жалко того времени. Я люблю своих детей, но я понимаю, что была не самой хорошей матерью, пытаясь успеть все и побыть молодой». Круг замыкался. Все мамы оказывались одинаковы. С одинаковыми заботами, нервами и мыслями.