Читаем без скачивания Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме - Лука Спагетти

Одним словом, если бедная Элизабет, возможно, и останется жива после аперитива на основе пива, то она вряд ли перенесет удар от ригатони алла пайата, требухи или хвоста бычка с подливкой. Конечно, как истинный римлянин, я приглашу ее на ужин, но совершенно уверен, что вторая встреча уже не состоится.

Итак, я немедленно запустил в ход мой гениальный план: «Привет, Элизабет, рад познакомиться с тобой. Тебя устраивает, если мы встретимся за аперитивом, а потом продолжим за ужином? Встречаемся в 19.00 на площади Санта Мария в Трастевере, так чтобы потом передвигаться оттуда пешком, хорошо?»

Ответ Элизабет прибыл незамедлительно: «Прекрасно, в 19.00 на площади Санта-Мария-ин-Трастевере».

На самом деле я даже не подумал о том, каким образом я узнаю ее; вполне возможно, она окажется единственной женщиной, томящейся в ожидании на площади Санта Мария в Трастевере, но скорее всего она затеряется в толпе парней и девушек, которые, держа в руке бутылочку пива, заполоняют на закате ступеньки фонтана одной из самых красивых и романтичных площадей Рима.

Я пустился сновать по Интернету в поисках фотографии Элизабет Гилберт: Пэт сказал мне, что она написала книгу «Последний американец», имевшую некоторый успех. Руководствуясь этим опознавательным знаком, я начал, как ищейка, рыскать по сети, пытаясь найти ее изображение. Только имя-то мое не Бонд, Джеймс Бонд, а Спагетти, Лука Спагетти. Поэтому мне удалось разыскать только крошечное черно-белое фото, на котором она была изображена в обществе бородатого господина, героя ее книги. Из того немногого, что мне удалось рассмотреть, я понял, что она была элегантной женщиной, высокой блондинкой с удлиненными чертами лица, больше смахивающей на немку, нежели на американку. «Черт возьми, вот она какая!» – подумал я.

По моему обыкновению, я прибыл немного раньше, припарковал свой мотороллер на проспекте Трастевере и воспользовался свободным временем для того, чтобы нырнуть в переулки и вдохнуть уникальную атмосферу одного из самых чарующих районов Рима.

Бродить пешком по Трастевере увлекательно в любое время дня: с утра, когда вас ведут за собой запахи, поднимающиеся из печей, и звуки квартала, начинающего оживляться, до вечера, когда весь район заполняют толпы прохожих, пестрые прилавки, уличные артисты и рестораны, готовые удовлетворить любые запросы. Я вспомнил о том, как в возрасте примерно двадцати лет, чтобы заработать немного денег, зимой расклеивал по киоскам афишки с основными событиями, освещаемыми утренними журналами и газетами. Работа была ночной: когда мне звонили по телефону из агентства доставки в третьем часу утра, я прилагал все усилия схватить трубку раньше, чем мои родители с перепугу подскочат в постели, затем бесшумно одевался и на моем синем «пьяджо си» отправлялся от собора Святого Петра на другой конец Рима за афишками. Я приезжал на остров Тибуртина, и оттуда начинался мой маршрут: обклейке подлежали пятьдесят газетных киосков, по тысяче лир за каждый, на что уходило два часа работы.

Не буду отрицать, это очень утомительно, но заработать пятьдесят тысяч лир за пару часов, не пропуская учебу в университете, недурно. Я заканчивал работу к пяти часам, температура редко поднималась выше пяти градусов (тогда водителей мотороллеров еще не обязывали носить каски, так что если когда-нибудь у меня возникнет непорядок с шариками в голове, виной тому – неоднократное переохлаждение мозга, которому я подвергался в тот период), и было темно, хоть глаза выколи.

Обычно я отправлялся из окрестностей железнодорожного вокзала Термини, района столицы, который и сегодня не рекомендуют посещать ночью, затем ехал по улице Национале до Трастевере, поднимаясь по Монтеверде, чтобы затем вернуться домой.

Вид пробуждающегося Рима в пять утра, когда я подъезжал к Трастевере, был великолепен: заря прозрачных зимних солнечных дней на пустынных площадях и улицах обладает какой-то берущей за душу красотой; пока убирают с улиц следы ночных гулянок, благоуханные ароматы кофе, капуччино и сдобных рогаликов вторгаются в воздух, сопровождаемые запахами хлеба и горячей пиццы, вырывающимися на волю из печей; город просыпается, угрюмо потягиваясь, и начинает с несколько недовольной миной трудовой день в надежде, что он не окажется слишком утомительным и скоро подоспеет вечерний отдых. Недаром знаменитая римская пословица гласит: «Пошли мне, Господь, работу, да только сподоби работать как можно меньше!» В Трастевере я подкреплялся чем-нибудь горячим, чтобы потом закончить маршрут обклейки, к шести вернуться домой и вновь отправиться на своем синем мотороллере «пьяджо си» слушать лекции в университете, который, по иронии судьбы, находился неподалеку от железнодорожного вокзала Термини, примерно там, откуда я начинал свой ночной объезд.

Мне неведомо, сколько человек имели счастье наслаждаться Римом в подобные моменты, но пережить такой опыт я советую каждому.

Увлеченный и околдованный в несчетный раз красотой этого города, в тот вечер я не заметил, как ноги вынесли меня на площадь Санта-Мария-ин-Трастевере с фонтаном в центре, и через минуту я оказался перед восхитительной церковью. Площадь пустовала, и около фонтана не было ни души; точнее говоря, там находилась только одна элегантная девушка, погруженная в чтение книги, с удлиненными линиями и белокурыми волосами, которые делали ее похожей на немку. «Черт, ведь это она!» – подумал я.

Я оказался неготовым; у меня вылетело из головы, что мне предстоит весь вечер разговаривать по-английски и о чем – еще было покрыто мраком неизвестности, я даже не придумал, куда мы пойдем. Я внушил себе: «Трастевере меня спасет!» – и, поскольку пришел раньше, притворился туристом и решил быстро сделать еще круг по окрестностям, надеясь, что Рим за это время придаст мне силы собраться с мыслями.

Однако тот факт, что писательница тоже явилась заранее, показался мне хорошим началом.

Завершив круг, я возвратился на площадь с улицы Сан-Франческо-а-Рипа, вновь оказавшись перед церковью и фонтаном, к которому прислонилась Элизабет с намерением почитать.

Я направился к фонтану. Пока я шел к нему, девушка подняла голову, наши взгляды встретились, и она улыбнулась. Помню, что я разобрал слово «Лука». Настал момент пустить в ход мой фантастический макаронный английский (кто знает, почему используется слово «макаронный», в моем случае точнее было бы назвать мой английский «спагеттарным»…).

– Привет, Элизабет, рад познакомиться с тобой!

Я шел напролом! Блестяще, непринужденно и прежде всего непредсказуемо! Не осмеливаюсь представить себе промахи этих первых минут, но помню, что постепенно стал чувствовать себя более спокойно. Впрочем, а почему я должен быть взволнован? Она иностранка, останется здесь на три месяца (а почему три месяца? Пускай…), найдет свои чайные и удалится в библиотеки и кружки интеллектуалов – писать и читать.

Я же находился в родном доме; на следующий день я возобновлю свою работу, обычную жизнь с Джулианой, моими друзьями, моей семьей, моей музыкой и моей «Лацио» в моем городе. Какие еще сомнения мучили меня? Что Джулиана ревнива? Нет, она знала все, к тому же свидание с незнакомой американской писательницей не должно сильно беспокоить ее. Самое главное для меня было не подвести Пэта; если Элизабет, возвратившись в Нью-Йорк, скажет ему: «Твой дружок – настоящий засранец!», бледный вид будем иметь мы оба. Я испытывал желание подарить знакомой моего друга воспоминание о приятном вечере, возможно, единственном, который она проведет в моем обществе в самом красивом городе мира.

Мы пошли бродить безо всякой определенной цели. Ясное дело, Пэт был одной из первых тем для разговора; во все время нашей беседы Элизабет продолжала улыбаться мне той же милой улыбкой, с которой она впервые посмотрела на меня некоторое время назад, и говорила со мной спокойным мелодичным голосом. Ее естественность и простота сразу же покорили меня, они, по правде сказать, совершенно не давали мне оснований укрепиться в моих предубеждениях против американских писательниц-блондинок с удлиненными линиями. Кроме того, Элизабет, казалось, совершенно не смущал мой спагеттарный английский, напротив: молодая женщина изучала итальянский и вставляла в свою речь кое-какие слова. И совсем не стеснялась демонстрировать свой прогресс.

Не определившись с точной целью прогулки, я предложил ей в соответствии с моим планом:

– Элизабет, ты не возражаешь, если мы посидим в одном из баров в Трастевере и выпьем пива перед тем, как отправимся поесть чего-нибудь?

Она тотчас же ответила со своей доверчивой улыбкой:

– Конечно, с удовольствием!

Я был спасен! Чаепитие с пяти до половины восьмого было изгнано навсегда! Оно заменялось кое-чем более освежающим и знакомым: пивом.