Читаем без скачивания Конец нейлонового века (сборник) - Шкворецкий Йозеф

Мы боялись, что концерт сорвется, но все же он в конце концов состоялся.

Против нас сговорились все «сильные мира сего» в местечке: директор гимназии и председатель родительского совета, регирунгскомиссар Кюль, окружной руководитель «Влайки»[30] и постоянный автор «Арийской битвы» пан Бронзорып. Но главным нашим врагом был пан Чермак, ставший Тшермаком, директор государственной реальной гимназии, восторженный почитатель апостольской личности Эмануэля Моравиа и суровый страж нового порядка. Этот энергичный педагог, входя в класс, выбрасывал руку в арийском приветствии; при этом все должны были мгновенно встать по стойке «смирно» и, по возможности, щелкнуть каблуками; так же должны были приветствовать учеников все педагоги, в том числе и достопочтенный пан Мелоун перед уроком закона Божия. Преподобный отец, который, вопреки своей фамилии,[31] вовсе не был глуп, ловко превратил арийский жест в размашистое папское крещение и держался при этом не по-земному свято, так что даже солдафонский ум чехогерманца не решился протестовать.

Новоевропейские требования пана Тшермака не встретили понимания в учебном заведении. В этом отношении легендарным стал сбор металлолома, из которого должно было коваться оружие против большевистских орд на Востоке, как выразился пан директор по школьному радио. В каждом классе были назначены сборщики; итог их деятельности к концу первой недели был равен нулю, что заставило пана директора лично обойти все классы с арийским приветственным жестом и в сопровождении гимназиста с ведром для цветного лома. В шестом классе случился конфуз. После горячей призывной речи главного педагога – окрошки из угроз, кристальной глупости и чистого фанатизма в духе фантазий Босха – встал Франта Юнгвирт, пианист нашего оркестра, с громким всхлипом вытащил из ручки крепко засаженное перышко и бросил его в подставленное гимназистом ведро – как свой вклад в ковку оружия против большевистских головорезов. Это вызвало у пана директора сильнейший приступ ярости, который, к счастью, вылился для Франты Юнгвирта всего лишь в двухнедельный карцер.

Особую неприязнь питал директор Тшермак к нашему оркестру, ибо смутно (однако верно) полагал, что его члены стоят за теми неприятными сюрпризами, с которыми он время от времени сталкивался. Однажды утром, например, он до смерти перепугался, когда после своих сновидений, то великогерманских (где его награждали щитом Святовацлавской орлицы – самое большое из его земных чаяний), то коллаборационистских (где возникала виселица), он вдруг увидел на фоне хмурого осеннего неба за окном косматую гориллу, злобно глядевшую на него своими маленькими глазками: она как будто собиралась выбить стекло и броситься к нему на постель. Эта выходка действительно была на совести нашего оркестра: гориллу мы нашли в кабинете природоведения, а к окну пана директора спустили ее ночью на бельевой веревке из окна четвертого «Б».

У пана директора Тшермака имелся такой же образцовый арийский сын, особенно блиставший в немецком языке, в латыни и в шпионаже, и с ним случилась неприятность другого рода. Подающий надежды деятель «Куратория» гулял в один прекрасный день в парке, наслаждаясь иллюстрированным репортажем «Das Ende eines bolschewistischen Panzers» в журнале «Сигнал». И среди этой идиллии на него вдруг напали какие-то люди в масках, сунули в рот кляп, и в кустах за памятником Карелу Гинеку Махе[32] он был в местах видимых и невидимых лишен волосяного покрова. Потом его привязали к дереву и оставили на произвол судьбы, причем к дереву напротив нападавшие прикрепили большое кухонное зеркало. Многочасовое разглядывание себя в этом безобразном состоянии вызвало в сыне директора такое отчаяние, что, когда ему в конце концов удалось выпутаться, он без колебаний использовал веревку, которой был связан, для попытки самоубийства через повешение. Но он выбрал слишком слабую ветку, и та под ним обломилась. Этого оказалось достаточно, чтобы отказаться от самоубийства, и в вечерних сумерках он украдкой пробрался в гимназию. Сразу после этого в гимназию спешно прибыл театральный парикмахер Каванек с большой сумкой. На следующий день Адольф Тшермак явился в школу в кучерявом парике. Кристина Губалкова, в притворном восхищении его кудрями, запустила в них свои нескромные пальцы, что закончилось для сына директора очередным унижением. Адольф Тшермак, наушник «Куратория», сын директора и образцовый ученик, был вынужден на месяц заболеть, пока состояние его волосяного покрова не позволило ему пребывать среди шестиклассников.

Так что ничего необычного не было в том, что перед самым концертом по классам распространили циркуляр, запрещавший ученикам принимать участие в каких-либо театральных, концертных или иных общественных мероприятиях после семи часов вечера – без письменного согласия родителей. Пан директор Тшермак готовился к действенным мерам против нас.

Тучи на предстоящий концерт надвигались и с другой стороны. В газете «Reichszeitschrift fьr Volkstanzmusik» опубликовали распоряжение рейхсмюзикфюрера, касавшееся популярной и танцевальной музыки. «В последнее время, – говорилось в этом документе (цитирую по памяти и не ручаюсь за точность формулировок, но гарантирую абсолютную точность арийского духа буквы), – в учреждениях массового отдыха и развлечений некоторых имперских округов распространилась музыка, пропитанная жидобольшевистско-плутократической заразой негритянского джаза». Пан рейхсмюзикфюрер приводил имена нескольких несчастных германских бэндлидеров (для них эта честь, несомненно, означала свободный вход в концлагерь), чья антигосударственная какофоническая музыкальная деятельность контрастировала с образцовыми расово-мелодическими усилиями Петера Кредера, и в конце категорически приказывал:

1. В репертуаре эстрадных и танцевальных оркестров запретить композиции, в которых ритм фокстрота (так наз. «свинг») составляет более 20 %.

2. В репертуаре оркестров так называемого джазового направления отдавать предпочтение композициям в мажорной тональности перед минорной и текстам, выражающим оптимизм и радость жизни (Kraft durch Freude), перед текстами, жидовски пессимистичными.

3. Что касается темпа, то отдавать предпочтение композициям быстрым перед композициями медленными (так наз. «блюзом»), при этом темп не должен превышать определенную степень аллегро, присущую арийскому чувству дисциплины и умеренности. Ни при каких обстоятельствах не допускать негроидной эксцентричности в темпе (так наз. «hot-jazz») или в сольном исполнении (так наз. «breaks»).

4. Так называемая джазовая композиция должна содержать не более 10 % синкоп, а остальное должно нести естественное музыкальное движение, без истерических музыкальных оборотов, характерных для музыки варварских рас и пробуждающих темные инстинкты, чуждые немецкому народу (так наз. «riffs»).

5. Категорически запрещается использование чуждых немецкому духу инструментов (так наз. «cow-bells», «flex-a-tone», «brushes» и под.), а также всех сурдинок, превращающих благородный тон медных инструментов в жидомасонский визг (так наз. «wah-wah», «in hat» и под.).

6. Запретить так называемое барабанное соло (так наз. «drum breaks») дольше чем на /2 такта в ритме 4/4 (за исключением стилизованных военных маршей).

7. На контрабасе в так называемых джазовых композициях допускается только игра смычком, запрещается щипать струны. От этого страдает инструмент и арийское музыкальное чувство. Если, же по характеру композиции насущно необходимо так наз. «пиццикато», необходимо строго следить, чтобы струна не стучала по грифу, что категорически запретить.

8. Вызывающее вставание при исполнении сольной партии запретить.

9. Запретить музыкантам при исполнении композиции издавать голосовые звуки (так наз. «scat»).

10. Рекомендуется всем эстрадным и танцевальным оркестрам ограничить использование саксофонов всех разновидностей и заменить их виолончелями, скрипками или же другими народными инструментами.