Читаем без скачивания Царьград (сборник) - Александр Харников

– Месье Жозеф, а давайте я вас попробую научить говорить по-гэльски.

И вот сейчас я пойду на первый урок нашего древнего языка. Катриона говорит, что если когда-нибудь Шотландия станет свободной, она обязательно вернется в наш родной Аппин. Я вот и подумал – а почему бы и мне не поехать вместе с ней? Тем более что женщина она красивая, и взгляды, которые она весь вечер бросала на меня, были достаточно красноречивыми. Я очень любил свою покойную Мари и никогда не думал, что женюсь вторично. Но в последние годы мне было весьма одиноко. Впрочем, сначала – уроки гэльского, а там – как Бог даст.

23 (11) сентября 1877 года. Вашингтон, Президентский дворец

Президент Рутерфорд Бирчард Хейс и государственный секретарь Уиллиам Максвелл Эвертс

Голос президента Хейса был скрипучим и раздраженным, как у старой базарной торговки, с утра вставшей не с той ноги.

– Ну что еще, Эвертс? – недовольно сказал он. – Не видишь, что ли, я занят. Я читаю Библию. Приходи завтра, а еще лучше послезавтра.

– Но, мистер президент, – озабоченно ответил госсекретарь, – дело у меня срочное, и оно совершенно не терпит промедления.

Рутерфорд Хейс нехотя оторвался от Библии и недовольно поморщился.

– Ну, хорошо, что у тебя на этот раз? – спросил он.

– Мистер президент, – госсекретарь раскрыл свой большой кожаный бювар, – дело в том, что наш Сенат не хочет ратифицировать недавно подписанный договор с Югороссией.

– Как не хочет? – удивленно воскликнул Хейс. – Ну, и что этим бездельникам не понравилось на этот раз?

Эвертс тяжело вздохнул. Ему очень не хотелось продолжать этот неприятный для него разговор, но деваться было некуда.

– Меня сегодня вызывали в Комитет по иностранным делам. Вы же знаете, что в нем состоит Аарон Сарджент, старший сенатор от Калифорнии.

– Не знаю, – ответил Хейс, – да и не мое это дело – знать, кто состоит в каком комитете в Сенате. Мне это неинтересно. Для подобных вещей у меня есть вы. Ну, и что там с этим старшим сенатором от Калифорнии, как его, Аароном Сарджентом?

Эвертс поморщился:

– Дела, собственно, местные, калифорнийские. Так вот, Сарджент обратил внимание на параграф договора о передаче Форт-Росской территории под суверенитет Российской империи.

– А что, там действительно был такой параграф? – раздраженно спросил президент.

– Да, был. И я тоже внимания не обратил на него, – ответил Эвертс. – Они там в Калифорнии до сих пор не рассчитались за покупку этой русской собственности. А вот этот Сарджент обратил внимание. И требует, чтобы этот параграф был вычеркнут из договора. Очевидно, у него в этом деле присутствует какой-то свой интерес.

Президент Хейс с удивлением посмотрел на своего госсекретаря:

– Ну, так я не понимаю, собственно, в чем там проблема? Вычеркните этот пункт и больше не отвлекайте меня на такие пустяки.

– Видите ли, если мы его вычеркнем, – вкрадчиво сказал Эвертс, – то тогда и весь договор может быть признан недействительным.

– Да ладно, русские вряд ли что-либо предпримут, – раздраженно отмахнулся президент Хейс, – Константинополь далеко, а Петербург – еще дальше. Так что, изымите из текста этот злосчастный параграф, и пусть Сенат ратифицирует все остальное.

– Хорошо, мистер президент, – ответил Эвертс, – я так и передам ваши слова сенатору Сарженту. Будут еще какие-либо указания?

– Видите ли, Эвертс, – задумчиво сказал президент Хейс, – совершенно другой вопрос в том – как тот проклятый параграф вообще попал в договор?

– Я уже телеграфировал Гранту, – ответил Эвертс. – Но мне ответил почему-то какой-то Альвин Джонсон. Пишет, что после того, как Грант договорился с русскими, Бокер что-то самовольно поменял в тексте договора, и президент Грант подписал его, даже не проверив содержимое.

– То есть как это подписал не проверив содержимого?! – удивленно воскликнул Хейс. – Он же был обязан прочитать весь текст и поставить свои инициалы на каждой странице.

Госсекретарь пожал плечами:

– Джонсон пишет, что Грант полностью доверял Бокеру.

– Опять этот Бокер! – раздраженно бросил Хейс. – Мне надоело слышать эту фамилию. Как он мне надоел! Передайте в газеты, что он согласился на изменение текста договора, не согласовав это с Грантом – нашим главным посланником.

– Мистер президент, мы этого не можем сделать, – осторожно сказал Эвертс. – Тогда все будут высмеивать именно вас, и только вас. Ведь все тексты договора приходили к нам по телеграфу.

– И про Калифорнию тоже? – раздраженно спросил Хейс.

– Я еще не проверял, – уклончиво ответил Эвертс.

– Ну тогда проверьте! – резко сказал ему президент. – А что если мы скажем газетчикам, что Грант спился и не заметил, что русские подменили страницу в договоре?

– Нет, этого мы сделать не можем, – решительно заявил госсекретарь. – Во-первых, Грант все еще очень популярен – шутка ли, ведь именно он победил в Гражданской войне. Ну, а, во-вторых, если они упомянут про этот параграф, то русские обязательно проверят, что именно мы ратифицировали. И тогда уж точно разразится скандал.

Президент Хейс в раздражении стукнул кулаком по столу:

– Ох уж этот проклятый Бокер! Все проблемы у нас из-за него!

– А вы знаете, мистер президент, – вкрадчиво сказал госсекретарь Эвертс, – что когда Бокер был нашим послом в Османской империи, то его жена оставалась здесь, в Филадельфии?

– Ну, и что с того? – недовольно спросил Хейс.

– Дело в том, – сказал Эвертс, – что турки известны тем, что обожают содомию. Их греховные пристрастия даже вошли в пословицу. Может, и Бокер содомит?

– А его жена ездила с ним в Россию? – на этот раз с нескрываемым интересом спросил Хейс.

– В Петербург да, – ответил Эвертс, нервно облизав губы. – Но теперь она в Карлсбаде, на водах. В Константинополь же Бокер опять поехал без своей драгоценной половины. Быть может, у него там с тех пор остался любовник, и именно поэтому он так охотно туда помчался?

Президент Хейс молитвенно поднял глаза к потолку:

– Эвертс, передайте во все газеты: посланника Бокера мы изгоняем с дипломатической службы за нарушение заповедей Божьих. Если же спросят, то так и скажите – за содомию.

– Хорошо, – ответил Эвертс, потирая руки, – я сделаю это с большим удовольствием. А тот параграф, значит, мы убираем из договора?

– Да, конечно, – сказал президент Хейс, – я же вам уже сказал об этом. А теперь ступайте, Эвертс, и не мешайте мне молиться. И да поможет нам Господь во всех наших начинаниях…

24 сентября 1877 года. Лондон. Статья в газете «Таймс» Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Торжество реакции над здравым смыслом

Над нашей старой доброй Европой внезапно нависла ужасная угроза. Московиты, носители самого ужасного азиатского деспотизма, разгромили азиатскую же страну Турцию и теперь готовы диким потоком ворваться на просторы Европы. Для каждого прогрессивного европейца невыносимо торжество славян, этой вечной угрозы и вечного ужаса европейской цивилизации.

Турция разгромлена и уничтожена, теперь безжалостный восточный деспот выбрал своей целью древнюю империю Габсбургов. Правящие в ней, победители славян – немцы и мадьяры – взяли в свои руки историческую инициативу в дунайских областях. Без помощи немцев и особенно мадьяр южные славяне превратились бы в турок, как это и произошло с частью славян, по крайней мере, в магометан, каковыми поныне еще являются славянские босняки. А это для южных славян Австро-Венгрии настолько большая услуга, что за нее стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую.

Панславизм по своей основной тенденции направлен против прогрессивных элементов Австро-Венгрии, и потому он заведомо реакционен. В действительности славянские языки этих десяти-двенадцати наций состоят из такого же числа диалектов, которые большей частью непонятны друг для друга и могут быть даже сведены к различным основным группам (чешская, иллирийская, сербо-болгарская); вследствие полного пренебрежения к литературе, из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык – немецкий, мадьярский или турецкий. Таким образом, панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо, как мы видим, – русский кнут. Освобождение Болгарии московитами, ввергает ее в новое, сто крат худшее рабство, чем турецкое.

Но при первом же победоносном движении Европы, которое всеми силами старается вызвать старая добрая Британия, европейские народы поднимутся и сокрушат диких славянских и монгольских варваров. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.