Читаем без скачивания Честь самурая - Эйдзи Ёсикава

Отрешение помогало не только отдохнуть от удачных битв и успешных свершений. За долгие годы он наделал великое множество ошибок. Но Хидэёси никогда не сокрушался о поражениях и проигранных войнах. В такие времена он вспоминал слово: отрешение.

Серьезность и основательность в подходе к любому вопросу, о которой как о важной добродетели толкуют люди, сочетание целеустремленности и предусмотрительности или просто одержимость поставленной целью, которые также были ему присущи, не казались Хидэёси особыми достоинствами или требующими упражнения и развития навыками — они представляли собой неотъемлемую часть его души. Отрешенность и связанный с нею глубокий сон давали ему возможность, пусть и ненадолго, сбросить ежедневное бремя и тем позволить душе вздохнуть. Сталкиваясь лицом к лицу с вопросами жизни и смерти, он вспоминал неизменное: отрешиться от всего.

Вот и сейчас он позволил себе забыться совсем ненадолго. Проспал ли он хоть бы один час?

Хидэёси встал с ложа и спустился по лестнице в отхожее место. Стражник, опустившись на колени на дощатом полу веранды, посветил ему бумажным фонариком. Когда Хидэёси вышел оттуда, другой стражник поспешил к нему с кувшином воды и полил господину на руки.

Вытерев руки, Хидэёси поглядел в небо, определил по положению луны, который час, и, обратившись к обоим оруженосцам, задал вопрос:

— Гомбэй здесь?

Когда тот появился, Хидэёси направился наверх, знаком приказав Гомбэю следовать за собой.

— Ступай в храм и объяви людям, что мы уезжаем. Путь по улицам и построение в дороге содержатся в предписании, выданном нынче ночью после возвращения из крепости Асано Яхэю, так что дальнейшие распоряжения ты получишь от него.

— Да, мой господин.

— Погоди. Я кое о чем забыл. Прикажи Кумохати подняться ко мне.

Удаляющиеся в сторону храма шаги Гомбэя слышались под деревьями в саду. После его ухода Хидэёси быстро облачился в боевые доспехи и вышел во двор.

Временное пристанище Хидэёси находилось на перекрестке дорог Исэ и Мино. На этот перекресток, обогнув сараи, он сейчас и отправился.

В это мгновение его догнал Кумохати, только что узнавший, что его вызвал князь.

— Я здесь, мой господин!

Кумохати опустился перед Хидэёси на колени.

Кумохати был испытанным воином. В свои семьдесят пять лет он ничем не уступал тем, кто годился ему в сыновья и внуки. Вот и сейчас Хидэёси бросилось в глаза, что Кумохати прибыл к нему в полном боевом облачении.

— Ты несколько поторопился. Нынешний случай не требует доспехов. Я хочу попросить тебя кое о чем. Тебе предстоит заняться этим с утра, а для этого ты останешься в городе.

— С утра? Вы хотите сказать, в крепости?

— Верно. Ты меня понял правильно. Что ж, ничего удивительного. После стольких лет беспорочной службы… Я хочу, чтобы ты доставил в крепость сообщение, что ночью я внезапно заболел и был вынужден незамедлительно вернуться в Нагахаму. Скажи также, что я испытываю глубочайшее сожаление и разочарование из-за того, что не смогу принять участия в завтрашней церемонии, но искренне надеюсь, что и без меня все пройдет хорошо. Как мне кажется, Кацуиэ и Такигава не сразу смирятся с таким сообщением, поэтому я прошу тебя побыть там некоторое время, прикинувшись тугоухим и непонятливым. Что бы ты там ни услышал, не вздумай откликаться на это. Выслушав все, что нужно, удались с таким видом, как будто ничего не произошло.

— Я понял, мой господин.

Старый самурай, сжимая в руке копье, согнулся пополам в глубоком поклоне. Затем, словно внезапно обессилев под ношей чересчур тяжких для дряхлого старца доспехов, поклонился еще раз и заковылял прочь.

Едва ли не все воины Хидэёси, стоявшие на постое в храме, уже выстроились у ворот вдоль дороги. Каждый отряд со своим знаменем был разбит на группы. Командиры, держа под уздцы лошадей, стояли во главе своих групп. Огниво и трут вспыхивали то здесь, то там, но факелы не зажигали.

Тусклый полумесяц висел в небе. Стоя в глубокой тени деревьев, семьсот воинов переминались с ноги на ногу, и эти звуки были похожи на шум слабого прибоя.

— Эй! Яхэй! — окликнул Хидэёси, проходя вдоль строя.

В тени деревьев ему было непросто узнать своих воинов. Да и им могло показаться, будто коротышка, постукивающий бамбуковым посохом по земле, проходя вдоль строя во главе шести или семи человек, является десятником из обоза или кем-то вроде того. Но когда они поняли, что это сам Хидэёси, то спешно отступили на шаг и отвели лошадей, чтобы нечаянно не помешать ему.

— Мой господин, я здесь!

Асано Яхэй стоял на нижней ступени храма, раздавая распоряжения командирам. Услышав, что его позвал Хидэёси, он быстро закончил и побежал навстречу своему господину.

— Ты готов? — В голосе Хидэёси сквозило нетерпение. Он даже не дал вассалу возможности опуститься на колени. — Если все готово, то выступаем.

— Да, мой господин, все готово.

Отсалютовав знамени главнокомандующего, установленному у ворот, Яхэй поспешил в строй, сел на коня и отдал приказ к выступлению.

Хидэёси выехал в сопровождении оруженосцев и еще примерно тридцати всадников. В такой час подобало бы протрубить в раковину, но обстоятельства не позволяли сделать это, равно как и зажечь факелы. Хидэёси вручил Яхэю золотой командирский веер, а тот махнул им — один раз, второй, третий. Это был сигнал к выступлению насчитывающего всего семьсот человек войска.

Войско проследовало мимо Хидэёси, развернулось и двинулось по дороге. Во главе отрядов шли самые испытанные приверженцы Хидэёси. То, что во всем войске их сейчас оказалось совсем немного, объяснялось просто: большинство из тех, кто уже много лет шел вместе с Хидэёси по дороге войны и жизни, находились сейчас в крепостях Нагахама и Химэдзи и на других важных позициях.

В полночь войско Хидэёси покинуло Киёсу и, выйдя на дорогу Мино, отправилось в Нагахаму. Со стороны казалось, что это — свита, сопровождающая князя.

Сам Хидэёси в сопровождении всего тридцати или сорока всадников выехал в другом направлении, сознательно избрав такой путь, на котором он никому не попадется на глаза. Так, окольной дорогой, вернулся он в Нагахаму на следующий день к рассвету.

— Рыбка сорвалась с крючка, Гэмба, — вздохнул Кацуиэ.

— Нет. Наш замысел безупречен, и сорваться ничего не должно.

— Бывают ли, Гэмба, безупречные замыслы? Что-то мы наверняка упустили из виду, иначе ему не удалось бы ускользнуть с такой легкостью.

— Я не готов воспринимать это именно так. На мой взгляд, если собираешься ударить, то бей не раздумывая! Если бы мы напали на дом, где остановился этот ублюдок, мы бы сейчас любовались его отрубленной головой. Но ты, дядюшка, только о том и думал, как бы сохранить все это в тайне. Ты не послушался меня — и все усилия пошли прахом.

— Ты еще так непозволительно молод! В плане, предложенном тобой, имелись изъяны, я предложил план более совершенный. Наилучшим способом решить дело было бы дождаться часа, когда Хидэёси прибудет в крепость, а уж здесь вынудить его совершить сэппуку. Ничего лучшего мы не сумели бы придумать. Но согласно донесениям, поступившим нынешней ночью, Хидэёси внезапно снялся с места. Услышав об этом, я поначалу расстроился, но потом призадумался хорошенько — и возликовал. То, что этот мерзавец удрал из Киёсу сегодня ночью, для нас воистину дар Небес. Раз он уехал, не соизволив никого известить об этом, я получил возможность объявить о его злодеяниях. И далее я приказал тебе устроить засаду и уничтожить его, чтобы он наконец получил по заслугам.

— Все это, дядюшка, было ошибкой с твоей стороны. Твой расчет оказался ошибочным с самого начала.

— Ошибочным? Почему же?

— Твоей первой ошибкой была надежда на то, что Обезьяна сам явится на сегодняшнюю церемонию и без борьбы отдастся нам в руки. Хотя ты отдал мне правильный приказ устроить засаду, твоей второй ошибкой было то, что ты не позаботился перекрыть окольные дороги.

— Глупец! Я предоставил тебе всю полноту власти и подчинил остальных только потому, что был твердо уверен: ты ни за что не сделаешь непростительной промашки. После этого ты имеешь наглость утверждать, будто отсутствие засады на окольных путях и нечаянное спасение Хидэёси — это, видите ли, моя ошибка! А может быть, прямое следствие твоей неопытности?

— Согласен, дядюшка, на этот раз виноват действительно я, но что касается дальнейших действий, изволь отказаться от чрезмерно запутанных построений. Тот, кто строит слишком сложные планы, рано или поздно поскользнется на ровном месте.

— О чем ты говоришь? Ты обвиняешь меня в излишней предусмотрительности?

— Это, дядюшка, твоя извечная ошибка.

— Глупец! Несносный глупец!

— Это не я один говорю, все толкуют. «Люди не могут доверять князю Кацуиэ, потому что никто никогда не знает, что именно он на самом деле замыслил». Вот как о тебе говорят!