Читаем без скачивания Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз де Сад

После этого Сен-Флоран, который не переставал теребить свой член в продолжение этой речи, велел Жюстине обнажить зад: он наградил его несколькими увесистыми шлепками, вонзил в ее тело свои когти и оставил на бедрах несчастной постыдные следы своего злодейства. Потом удалился, наказав тюремщику держать преступницу в строгости, но отдать ее Кардовилю, если за ней придут его люди.

Ничто не могло сравниться с отчаянием ошеломленной Жюстины. Разве весь ее опыт не давал ей бесчисленные основания остерегаться покровителя, которого ей предлагали, и в еще большей степени средств, которыми ей предстояло оплатить это покровительство? Однако другого выхода у нее не было. Надо ли было ей отвергнуть то, что давало надежду на помощь? Речь шла о проституции: ей ясно дали понять это, но тем не менее Жюстина лелеяла мысль о том, что сможет растрогать и смягчить палачей; в конце концов, дело касалось спасения ее жизни, и это обстоятельство было настолько весомым, что естественной и простительной кажется нам ее отступление от прочих, не столь важных соображений… Хотелось бы думать, что это не было отказом от принципов чести: в самом деле, разве лишила Жюстину чести сила, которая на нее навалилась? Виновна ли была она в посягательстве на ее личность? Разве в глазах самого придирчивого человека все ужасы, пятнавшие и осквернявшие ее до сих пор, хотя бы чуточку потрясли несокрушимую основу ее добродетельности?

Такие размышления одолевали Жюстину, пока она одевалась и готовилась следовать за людьми, которые придут за ней. Час пробил, появился тюремщик, Жюстина вздрогнула.

— Идите за мной, — сказал ей Цербер, — за вами пришли от господина де Кардовиля. Постарайтесь как можно лучше использовать этот небесный дар; здесь много таких, которые хотели бы удостоиться этой чести, но им это не суждено никогда.

Принаряженная, насколько это было возможно в ее положении, Жюстина вышла, и ее передали в руки двух рослых негров, чей дикий вид способен был испугать и неробкого человека. Ее посадили в экипаж, не сказав ни слова. Негры сели вместе с ней, опустили шторки, и, по расчетам Жюстины, карета остановилась, отъехав на два или три лье от Лиона.

В неверном лунном свете она смогла увидеть только двор уединенно стоявшего замка, окруженный кипарисами; нашу героиню провели в зал, довольно слабо освещенный, где негры, по-прежнему молчавшие, стали рядом с ней с двух сторон. Через четверть часа перед Жюстиной предстала старая женщина в сопровождении четырех очень красивых юношей лет шестнадцати-восемнадцати, каждый из которых держал уголок большого черного покрывала.

— Вы пришли к последнему моменту вашей жизни, — сказала старуха, — и одежда теперь вам не нужна: сбрасывайте с себя все до последней тряпки. Теперь я отрежу волосы на вашем влагалище, — продолжала дуэнья, когда Жюстина осталась без одежд. Когда и эта процедура была выполнена, она добавила: — Я завяжу вам глаза, и на вас накинут этот погребальный саван.

В таком виде, с завязанными глазами Жюстину привели в салон, где старуха с помощью негров поставила ее в весьма неудобное положение: ее руки, поднятые вверх и привязанные к свисавшим с потолка веревкам, имели не больше свободы маневра, чем ее ноги, крепко прикрепленные к полу. Потом она почувствовала на своем теле множество невидимых рук, которые несколько минут со знанием дела ощупывали ее. После чего с глаз сняли повязку, и она увидела перед собой участников предстоящих утех. В их числе были люди, которые привели ее сюда, поэтому мы представим их всех по очереди.

Дольмюс и Кардовиль, оба в возрасте сорока пятипятидесяти лет, очевидно, были главными действующими лицами, оба занимали в Лионе самое видное положение. Юное создание по имени Нисетта, очень смуглая девушка не старше двадцати лет, была представлена как дочь Кардовиля и активная участница церемонии, которой должна была подвергнуться Жюстина. Брюметон, крупный юноша двадцати двух лет, свежий, как утренняя роза, обладатель великолепнейшего полового члена и не менее соблазнительной задницы, был брат Нисетты, о котором упоминал Сен-Флоран. Зюльма, очень эффектная двадцатичетырехлетняя блондинка с превосходной кожей, волнующими формами, неземной красоты глазами, излучавшая похоть каждой порой своего тела, также была активной участницей празднества, и Кардовиль объяснил Жюстине, что она — дочь Дольмюса. У этой девушки тоже был брат: уродец лет двадцати шести, обросший шерстью как медведь, казавшийся самым неприятным и злым типом из всей компании, его звали Вольсидор. Что касается четверых юношей, которых Жюстина уже видела раньше, это были прекрасные предметы сладострастия и, очевидно, все четверо служили удовольствиям вышеупомянутой четверки; их зва— ли Жюльен, Лароз, Флер д'Амур и Сен-Клер. Обоим неграм было около тридцати лет, и, наверное, не было на свете чудовища с таким громадным членом, как у этих двоих африканцев: самый породистый осел показался бы щенком рядом с ними, и, увидев их, невозможно было поверить, что какое-нибудь человеческое существо в состоянии воспользоваться такими мужчинами. О старухе говорить не будем, Жюстина больше ее не видела: очевидно, она служила второстепенной деталью забав этого общества.

Все члены ассамблеи числом двенадцать человек окружили Жюстину, как только с глаз ее сорвали повязку, и каждый стал изощряться в сарказме.

— Слушай, Кардовиль, — начал Дольмюс, — эта шлюха знает, что должна здесь умереть?

— А что ей еще остается делать, — в тон ему ответил Кардовиль, — против нее сорок два свидетеля. И мы окажем ей большую услугу: она высказала нежелание проститься с жизнью в общественном месте, и мы прикончим ее в этом доме.

При этих словах бесстыдная Нисетта, оказавшаяся уже в объятиях Сен-Клера, который усиленно ласкал ее, изрыгнула ужасное богохульное ругательство и заявила, что смотреть, как издыхает эта тварь, будет самым большим удовольствием в ее жизни.

— Ради всего святого, что есть у меня во влагалище, — перебила ее Зюльма, цинично ухмыляясь и каждой рукой теребя-по члену, — позвольте мне нанести ей последний удар.

В это время оба отца и оба сына ходили вокруг жертвы, ощупывая ее, как это делают мясники с быком, которого собираются купить.

— Давненько мы не судили такую отъявленную злодейку, — важно заметил Вольсидор, — чьи преступления абсолютно доказаны.

— Мои преступления! Абсолютно доказаны! — не выдержала Жюстина.

— Доказаны они или нет, — сказал Кардовиль, — ты погибнешь в огне, содомитка, да, ты сгоришь на медленном огне, но эту приятную обязанность мы возьмем на себя. Ты должна быть нам благодарна за это.