Читаем без скачивания Дураков нет - Ричард Руссо

– Что ты здесь делаешь? – спросил Питер и повернул зеркало заднего вида, чтобы видеть Салли.

– Я как раз хотел спросить то же самое у тебя, – ответил Салли, не желая ничего объяснять.

– Нас пригласили на праздничный обед, – сказала Шарлотта. – Разумеется, мы не посмели оскорбить ее величество отказом.

Она явно имела в виду Веру – та любила командовать, если ей позволяли. Командовать Салли у нее не получилось, но вовсе не от недостатка старания. Второго мужа она выбирала уже тщательнее.

– По-моему, я не видел Веру с вашего прошлого приезда, – ответил Салли; во всем, что касалось Веры, он старался сохранять нейтралитет. – Когда это было? – спросил он, не сразу сообразив, что вопрос с подвохом. Семья сына зачастую навещала Веру и Ральфа, не повидавшись с Салли.

– Как можно жить в городке размером с Бат и не натыкаться постоянно друг на друга? – удивилась Шарлотта.

– Видишь ли, куколка, мы с Верой вращаемся в разных кругах, – пояснил Салли. – Точнее, Вера вообще не вращается. Она всегда движется к цели по прямой.

– Еще бы, – раздраженно согласилась Шарлотта.

– Ну кто-то же должен, – заметил Питер.

Салли взглянул в зеркало заднего вида, но Питер смотрел на дорогу. В боковое окно Салли заметил, что они миновали кладбище, где лежал Большой Джим Салливан, и едва удержался, чтобы не показать отцу средний палец, но пришлось бы потом объяснять этот жест внукам. Быть может, подумал Салли, когда Питер увидел меня на обочине, ему тоже захотелось опустить стекло, погудеть и показать мне средний палец. К слову, о карме.

– Я дала бы вам подержать внука, – сказала Шарлотта, – но он как раз какает. – Энди таращился на него поверх маминого плеча, устремив сосредоточенный взгляд в пустоту меж кончиком своего носа и дедом. Взгляд, полный ректальной целеустремленности.

– Спасибо, – ответил Салли. – Мне бы не хотелось пачкать свой парадный костюм.

Уилл от удивления перестал ковыряться в носу и оглядел Салли с головы до ног, гадая, правда ли это парадный костюм. В круглых глазах мальчика читались страх и сочувствие.

– Привет, Мордехай, – сказал Салли Шлёпе; тот таращился на него не отрываясь, хотя, в отличие от старшего брата, явно догадывался, что это отнюдь не парадный костюм.

– Я не Мордехай! – сердито ответил мальчик. – Я Шлёпа!

– Почему тебя зовут Шлёпой? – спросил Салли, подмигнув через его голову Уиллу.

Шлёпа просиял и, не успел Салли опомниться, схватил большую книжку в твердом переплете и саданул Салли по колену, вызвав взрыв чистосердечных ругательств, каковые Салли отнюдь не собирался произносить в присутствии семьи своего сына. Уилл, отважно сдержавший слезы, когда Шлёпа ударил его самого, сейчас не выдержал и расплакался от неподдельного ужаса и жалости.

Отдышавшись, Салли велел Питеру остановиться, и тот неохотно свернул на парковку супермаркета. Салли вылез из “гремлина” и направился к заброшенной фотобудке, стоявшей в нескольких сотнях ярдов от магазина. Почему-то чем быстрее он ковылял, тем меньше болело колено. Ярдов через пятьдесят его нагнал Питер.

– Господи, пап. – На лице его было написано раздражение, но никак не испуг, и Салли с удивлением осознал, что ему было бы приятно, если бы сын хоть немного испугался за него. – Что натворил этот проказник?

Салли замедлил шаг, боль и тошнота чуть утихли. Он глубоко вздохнул и произнес:

– Ух.

– Да ладно тебе, он же еще ребенок, – сказал Питер, явно имея в виду силу Шлёпы – точнее, его неспособность причинить серьезную боль. Питер не понимал, почему его отец, всегда такой крепкий мужик, так себя ведет.

Салли задрал штанину – так проще объяснить. Увидев отцово колено, Питер с ужасом округлил глаза, как Уилл.

– Это тебя Шлёпа так? – недоверчиво уточнил он. – Детской книжкой?

– Дурак, что ли, – ответил Салли, довольный реакцией сына. – Я упал с лестницы. Год назад.

– Господи… – с огромным облегчением повторил Питер. – Тебе надо к врачу.

Салли фыркнул;

– Я был уже у двадцати.

Он опустил штанину, но Питер по-прежнему таращился на его колено, точно даже сквозь ткань видел жуткий лиловый отек. Они повернули к “гремлину”.

– И что они сказали?

– Двадцать разных вещей, – ответил Салли, хотя это было не совсем так. – Хотели сделать мне новое колено, еще тогда, когда это случилось. Конечно, надо было соглашаться.

Тогда он считал иначе. Боль после перелома была сильной, но все же терпимой, и Салли решил, что со временем она пройдет, как всякая боль. Согласись он на операцию, не работал бы еще дольше, а такого он позволить себе не мог (и это была почти правда). На самом же деле он отказался от операции потому, что сама мысль о новом колене казалась ему идиотской. По правде говоря, когда ему это предложили, Салли даже рассмеялся – решил, что доктор шутит. В детстве ему никогда ничего не давали взамен. “Если не умеешь ценить то, что у тебя есть, не беги ко мне, не плачься и новое не проси”, – твердил отец. В доме отца тот, кому случалось пролить за ужином молоко, оставался без молока. Если мяч залетел на крышу – тем хуже для тебя. Не надо было его туда бросать. Если снял с руки часы и где-то забыл, а теперь хочешь узнать, сколько времени, прогуляйся до центра и посмотри на часы на фасаде Первого национального банка. Их туда повесили специально для тех дураков, повторял отец, которые теряют свои часы.

В детстве Салли ненавидел нетерпимость отца к ошибкам – главным образом потому, что эта нетерпимость относилась к чужим ошибкам. Однако он все же привык к подобному отношению и, будучи уже взрослым, предпочитал обходиться без того, что сломал, – невелика плата за то, чтобы поступать по-своему.

– Так почему бы тебе сейчас не согласиться на операцию? – спросил Питер.

– Слушай, – сказал Салли, – не беспокойся за меня.

Он всего лишь хотел сообщить Питеру о травме, а вдаваться в подробности или пускаться в объяснения не желал. За год после падения в колене развился артрит, по этой причине оно и болело сильнее, если верить врачам страховой. Они утверждали, что Салли оказался в такой заднице именно потому, что не согласился на операцию, когда ему предлагали. По крайней мере, так излагал их позицию Уэрф.

– Это отек, – сообщил Салли. – Надо опять сходить откачать жидкость. Вот только это дорого, чертовски больно и толком не помогает.

Они медленно вернулись к машине. Салли заметил, что Энди опять в детском кресле. Уилл уже не плакал и боязливо поглядывал на деда в боковое окно. Шлёпа рассматривал книжку с новообретенным, как показалось Салли, уважением к печатному слову. Шарлотта массировала виски,