Читаем без скачивания Точка росы - Дмитрий Черкасов

Ей немного досадно было разговаривать только о работе.

Настороженный человек чует опасность шестым чувством. Можно сказать, кожей. Опытным “наружникам” хорошо это известно.

Прибежал, чертыхаясь. Ролик и завопил, забираясь на заднее сиденье.

— Да вы что! Ничего он не знает! Вы бы на рожу его довольную посмотрели! Станет человек тратить бабки, если его вот-вот посадят! Он их зароет куда-нибудь, чтобы потом выйти и откопать!

— Он не на себя их тратит, — раздраженно проговорил Тыбинь.

— А на кого же?

— Неважно. На подарки. И по родне он сегодня ездил не просто так. Деньги, которые взял в тайнике, раздавал...

— Почему же он не бежит?

— Куда? Он не умеет прятаться, я думаю...

— Лопух! Лох последний!

Дербенев неожиданно появился в витринах первого этажа, расправив плечики, высокомерно и презрительно поглядывая в угрожающую темноту окон.

— Пожалуй, знает... — вздохнул стажер, поймав гневный взгляд объекта. — Но как он...

— Что будем делать? — перебила его Кира, обращаясь к Тыбиню.

— Оперу нужно докладывать! — тут же влез Ролик.

— Да заткнись ты, наконец!

Гневный окрик обычно сдержанной и доброжелательной Кобры заставил ошарашенного стажера умолкнуть.

Старый отрицательно покачал тяжелой головой.

— Не будем пока. Я сам пойду на него посмотреть.

— Он тебя узнает! — встревожилась Кира, почуяв неладное. — Он вспомнит тебя! Ты же с ними в бильярд играл! Миша, ты не взял связь!

Но Тыбинь, не слушая, вылез из покачнувшейся машины и тяжелой медвежьей походкой направился к дверям. Когда он что-то задумывал, никто не мог его остановить.

Автоматические стеклянные двери гостеприимно раздвинулись. Пахнуло теплом. Старый вошел. Он еще сам не решил, что будет делать, и не был уверен, что поступает правильно. Чувство противоречия кому-то — не то грубой властности старичка Лермана, не то бессмысленной, несправедливой определенности жизненного уклада — толкало его вперед. Он не любил быть подневольным тупым исполнителем. Он должен был верить.

Дербенева он нашел в отделе игрушек, у кассы. Не прячась, не используя приемов оперативной маскировки, в которых он был дока, Старый просто встал у белой гладкой колонны, наблюдая метания человека, попавшего в переплет. Было странно — но именно теперь, когда он полностью раскрылся, объект не обращал на него никакого внимания. “Оглянись! — со злостью говорил про себя Тыбинь. — Оглянись же, черт возьми! Увидь меня! Я здесь!”

Тимур Дербенев купил огромную мягкую игрушку — белого пятнистого далматинца с красной пастью — и потащил ее в пластиковом мешке мимо Тыбиня.

— Осторожнее, мешок порвется! — сказал ему Старый.

— Благодарю... — флегматично ответил объект — и прошел мимо!

Вблизи, по красным, слезящимся от бессонницы глазам, Тыбинь видел, что никакой он не наглый и не бесстрашный, а вконец издерганный, измученный человек. Утомленный непривычным обилием покупок и блужданиями по магазину, Дербенев вяло прошагал в угол, в кафе, и заказал себе кофе и самый дешевый бутерброд с сыром. Потом, точно спохватившись, подошел к стойке снова и накупил осетрины, красной икры и каких-то очень красивых пирожных. Он сидел за столиком один и вяло, без аппетита ел, а Старый стоял за узкой ажурной оградкой и смотрел на него в упор. Это продолжалось долго. Наконец Дербенев поднял глаза, увидел Тыбиня и доброжелательно улыбнулся. Он узнал в нем полного человека из отдела игрушек. Через некоторое время он снова поднял глаза, удивился, застав человека на прежнем месте и даже в прежней позе, руки в карманах, обрадовался и гостеприимным жестом пригласил за стол, видимо, решив, что человек проголодался и не имеет средств.

Но Тыбинь все смотрел на него — и Дербенев смутился, отвел глаза и еще раз укусил бутерброд. Потом поднял голову и вновь посмотрел на Старого. Лицо его задрожало. Откушенный кусок выпал в чашку с кофе. Теперь он вспомнил этого полного человека. Он наконец увидел его.

Тыбинь не мог точно вспомнить, как долго он стоял и смотрел на плачущего за столиком Дербенева. Время словно остановилось. Он не заходил за оградку кафе, а Дербенев не выходил из-за нее, будто эта хрупкая преграда могла служить ему защитой и убежищем. Наконец слезы его высохли. Он собрался с силами, несколько раз заставляя себя подняться из-за стола. Волоча за собой далматинца в мешке, он покорно побрел к Тыбиню, понуро свесив голову, но когда приблизился, того на прежнем месте уже не было. Михаил отошел далеко в сторону и с интересом стал разглядывать меховые изделия на белых слепых манекенах. Задача задержания перед ним не ставилась.

Неизвестно, зачем он это сделал. Может быть, ему просто хотелось, чтобы Дербенев сам отвез игрушку туда, куда задумал.

Объект некоторое время помялся поодаль, потом, волоча несчастного далматинца мордой вниз, опять подошел к Тыбиню. В нем он теперь видел вершителя своей судьбы. Эта рабская покорность взбесила Старого. Он обернулся и грубо крикнул:

— Мужик, тебе чего?!

— Ничего... — опрянул от него Дербенев. — Показалось...

— Когда кажется, креститься надо... — неприязненно ответил Старый, жалея о своей вспышке.

Позабыв на стуле в кафе свою шапчонку с ушками, беспрестанно оглядываясь, объект побрел к выходу, перехватывая сползающего далматинца повыше. Гостеприимные двери распахнулись перед ним — и в магазин твердо вошел старичок Лерман — в беретике, обмотанный шарфом по самый нос, и в профессорских очках. По обе стороны от него стояли рослые ребята — молодые опера из службы контрразведки.

Тимур Дербенев уронил на пол игрушку, с надеждой оглянулся на Тыбиня, точно ища защиты. Один из контрразведчиков взял его за локоть, второй поднял с мраморного пола далматинца и недоумевающе повертел в руках. Опер Лерман скомандовал что-то, мельком глянул на стоящего в проходе Старого и махнул ему рукой. Отбой.

Перекурив это дело, Тыбинь вернулся к машине. Сел, поерзал и, прежде чем запустить двигатель, спросил:

— А кто вызвал опера?

Он спросил это очень спокойно и негромко, но в салоне вдруг стало тихо и страшно.

— Никто не вызывал, — ответила Кира, стараясь справиться с охватившим ее волнением. — Он сам уже ехал к нам. Клянусь тебе, никто.

И она положила сухую горячую руку поверх его холодной, как камень, ладони.

В тот же вечер нарядами СКР были задержаны Григорий Пивненко и Алексей Чагин, обвиненные в хищении экспериментального ЗРК “Игла”. Дело, раскрученное капитаном Нестеровичем из службы защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом, было почти завершено.

VI

Капитан Нестерович сидел в своем вагончике, в душном спертом тепле, прущем от черной киловаттной трамвайной печки, и страдал от чесотки, подцепленной при разборе вещей захваченных и убитых боевиков. Ноющая боль в сломанных ребрах и поврежденном легком, рвущий грудь кашель не шли ни в какое сравнение с обжигающим зудом по всему телу.

Собственный вагончик был большой роскошью и полагался ему по специфике работы. Бойцы московского отряда “Альфа” — на арго “алфавиты” — жили в таких по восемь человек и поначалу относились к обитателю собственных апартаментов с угрюмой сдержанностью. Лед был сломан после того, как Нестерович за две недели наладил оперативную работу и вскрыл информатора, оповещавшего “чебуреков” о выходах спецподразделений на задания. Отряд базировался на позициях мотострелкового полка — и начальник продсклада регулярно зажигал на один прожектор меньше в тот вечер, когда “алфавиты” брали питание сухим пайком. Доказательств предательства прапорщика не имелось, поэтому командиры спецназа, не говоря ни слова своим бойцам, просто “отоварили” жадного прапорюгу позади столовки до полусмерти, а Нестеровича приблизительно до такого же состояния упоили спиртом. Прапора командир полка отправил от греха подальше в госпиталь, на военно-врачебную комиссию для получения инвалидности, списав побои на неизвестных хулиганов и матерно объяснив, насколько легко тот отделался.

С тех пор отдельный вагончик, стоящий особняком, с темным крыльцом в чистое поле, перечеркнутое забором из колючей проволоки, стал предметом уважения. Волчары спецподразделения теперь не насмехались над ковриком у входа, вытирали ноги, без возражения осторожно стучали пудовыми кулачищами в хлипкую дверь, прежде чем ввалиться, и не обижались, когда Нестерович просил их заглянуть попозже. Со своей стороны, питерский опер проявил знак доброй воли и принял на хранение неприкосновенный запас выпивки, еды, медикаментов и снаряжения. Ящики и мешки заняли половину жизненного пространства. Спецназ давно уже не уповал на государственное обеспечение. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих... Даже новые бронежилеты заказывали на свои.

Но тут Нестеровичу повезло — его новенький бронежилет был подарен ему соседом по дому.