Читаем без скачивания Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) - Фрэнк Герберт

– А для тебя они представляют интерес?

– Конечно же. Любопытство подталкивает, но я словно иду против ветра. Я думаю: что, если я не тот, за которого меня принимали? И мне не нравится эта мысль.

– И это все, о чем ты думаешь?

– Вы это лучше знаете, Алия.

Как смеет он обращаться ко мне по имени? Обдумывая его слова, она чувствовала, как вскипает и отступает гнев, – на бьющую из обертонов его голоса возмутительную мужскую самоуверенность. На щеке ее дернулся мускул. Она стиснула зубы.

– Там внизу не Эль-Кудс? – спросил он, коротко качнув крылом и мгновенно вспугнув всю стаю эскорта.

Она поглядела вниз на тени, скользящие по взгорью возле перевала Харг, на скалу и укрывавшую череп ее отца пирамиду на ней… Эль-Кудс – святое место.

– Это святое место, – отвечала она.

– Надо будет когда-нибудь посетить его, – промолвил он, – возле останков твоего отца меня могут посетить воспоминания.

Вдруг она впервые поняла, как сильна в нем потребность узнать, кем он был. Это желание было для гхолы главным. Она поглядела назад, на скалы. Утес обрывался прямо в море песка… коричневым обрывом скала, словно корабль, разрезала дюны.

– Вернись назад, – приказала она.

– А эскорт…

– Развернись и проскользни под ними. Они последуют за нами.

Он повиновался.

– Ты и в самом деле верно служишь моему брату? – спросила она, когда топтер лег на новый курс, а эскорт пристроился следом.

– Я служу Атрейдесам, – отвечал он формальным тоном.

Рука его поднялась, упала, почти в точности повторяя принятое на Каладане приветствие. Лицо его стало скорбным. Он глядел вниз, на гробницу, высящуюся среди скал.

– Что с тобой? – спросила она.

Губы его шевельнулись. Ломким, напряженным голосом он произнес:

– Он был… он был, – и слеза скользнула вниз по щеке.

Фрименское благоговение заставило Алию примолкнуть. Он отдает воду мертвым! Она с сочувствием тронула его щеку пальцем, ощутив отданную влагу.

– Дункан, – прошептала она.

Руки его словно прилипли к рукояткам управления, взгляд не отрывался от пирамиды.

Она повторила громче:

– Дункан!

Он сглотнул, качнул головой, сверкнув на нее металлическими глазами.

– Я… почувствовал… руку… на моих плечах, – выдавил он. – Я чувствовал! Руку! – он справился с горлом. – Это был… друг. Это был… мой друг.

– Кто?

– Не знаю. Я думаю, это был… Не знаю.

Перед Алией замигал огонек вызова, капитан эскорта желал знать, зачем они возвращаются в Пустыню. Взяв микрофон, она пояснила, что они просто поклонились гробнице ее отца. Капитан напомнил ей, что уже поздно.

– Теперь прямиком в Арракин, – сказала она, опуская в гнездо микрофон.

Глубоко вздохнув, Хейт заложил вираж обратно на север.

– Так значит, это была рука отца, не так ли? – спросила она.

– Быть может.

В голосе его слышались интонации ментата, оценившего вероятности, она видела, что он уже взял себя в руки.

– Понимаешь ли ты, насколько я знаю своего отца? – спросила она.

– Только догадываюсь.

– Тогда слушай, – произнесла она. И коротко объяснила, что обрела сознание Преподобной еще до рождения, что воспоминания бесчисленных жизней запечатлены в ее нервных клетках… пусть случилось все это после смерти отца.

– Я знаю его таким, каким его знала моя мать, – проговорила она. – До всех мельчайших подробностей. В какой-то мере я сама – моя мать. Я помню все, что происходило с ней до того момента, когда она выпила воду жизни и вошла в транс переселения душ.

– Ваш брат кое-что уже объяснил мне.

– Он говорил об этом? Почему?

– Я спрашивал его.

– Почему?

– Ментату необходима информация…

– Ох, – она поглядела на зализанные ветром очертания Барьерной Стены, на расщелины и рытвины в истерзанном камне.

Заметив направление ее взгляда, он произнес:

– Очень уж внизу открытое место.

– Зато здесь легко скрываться, – проговорила она и поглядела на него. – Пустыня похожа на человеческий ум… со всеми его укромными закоулками.

– Ах-хх, – отвечал он.

– Ах-хх? И что значит твое «ах-хх»? – она вдруг рассердилась на него по совершенно непонятным причинам.

– Вам хотелось бы знать, что таится в моей голове, – проговорил он без тени сомнения в голосе.

– Почему ты решил, что я еще не разобралась в тебе, прибегнув к предвидению? – требовательно спросила она.

– А вам это удалось? – спросил он с искренним интересом.

– Нет!

– Значит, возможности сивилл не беспредельны.

Он казался довольным, и это пригасило гнев Алии.

– Чему ты радуешься? Разве ты не чтишь мою мощь? – спросила она. Но и для собственных ушей словам ее не хватало уверенности.

– Все ваши знамения и предзнаменования я чту гораздо в большей степени, чем вы думаете, – отвечал он. – Я присутствовал на вашей утренней службе.

– И какой смысл ты углядел в ней?

– Вы очень искусно манипулируете символами, – отвечал он, вглядываясь в приборы управления, – фирменный знак сестер Бене Гессерит, я бы сказал. Но как это часто случается с ведьмами… вы стали беспечны в обращении с собственной силой.

Внезапно испугавшись, она буркнула:

– Как ты смеешь?

– Я смею гораздо больше, чем предполагали мои создатели, – отвечал он. – А потому я остаюсь с вашим братом.

Алия вглядывалась в стальные шары, служившие ему глазами: ничего человеческого в них не было. Капюшон дистикомба скрывал его щеки. Губы были плотно сжаты. В них угадывалась сила… и решительность. В словах его слышалась надежность – он действительно был способен и на большее. Так мог сказать и сам Дункан Айдахо. Или же тлейлаксу сумели вложить в него больше, чем рассчитывали… или же это просто обман, часть его подготовки?

– Объясни свои слова, гхола.

– Познай себя, разве не такова ваша заповедь? – спросил он.

Алия заметила вновь радость на его лице.

– Эй, ты, не пытайся играть в слова со мной! – бросила она, потянувшись рукой за пазуху к рукояти криса. – Почему тебя подарили брату?

– Ваш брат рассказывал, что вы следили за приемом, – ответил он, – значит, вы слышали мой ответ.

– Повтори еще раз… для меня!

– С моей помощью его хотят погубить.

– Это слова ментата?

– Ответ вам уже известен, – проговорил он. – Дар этот не нужен. Ваш брат и так уже сам губит себя.

Не выпуская из пальцев рукояти ножа, она взвешивала его слова. Речи сомнительные, но в голосе слышится искренность.

– Тогда зачем же им это понадобилось? – осведомилась она.

– Быть может, тлейлаксу решили поразвлечься. Кроме того, неоспоримо, что Гильдия запрашивала у них именно меня.

– Зачем?

– По той же причине.

– И в чем же мы небрежны?

– В том, как вы используете собственные возможности, – парировал он.

Ответ его разил в самое сердце, в самые глубины его. Отняв руку от ножа, она спросила:

– А почему ты считаешь, что брат мой губит себя?

– Ох, девочка! Где же твои таинственные силы? Разве ты не способна подумать?

Сдерживая гнев, она ответила:

– Подумай за меня, ментат.

– Отлично, – он обежал взглядом эскорт, вновь поглядел вперед. За северной кромкой Барьерной Стены показался край Арракинской равнины.

– Вот симптомы, – начал он. – Твой брат содержит официального панегириста, который…

– Это дар от фрименских наибов.

– Странный подарок… – проговорил он, – зачем друзьям окружать его подобострастью и лестью? Неужели вы сами не слышали слов панегириста: «Муад’Диб, просвети люди своя! Уммарегент, Император наш! Воды его драгоценны и изобильны, как фонтан неиссякающий. Счастье, расточаемое им, пьют души всех людей во Вселенной». Тьфу!

Алия невозмутимым тоном ответила:

– Если я передам твои речи нашей фрименской охране, они тебя изрубят в лапшу.

– Пожалуйста.

– Мой брат правит согласно божественно установленному порядку.

– Зачем говорить то, во что вы и сами не верите?

– Что ты знаешь о моей вере? – Вдруг оказалось, что, невзирая на все знания и навыки Бене Гессерит, она не в силах подавить дрожь. Слова гхолы подействовали на нее неожиданным образом.

– Вы же только что приказали ментату взяться за расчеты, – напомнил он.

– Никакому ментату не может быть ведомо, во что я верю! – и она дважды глубоко, с дрожью, вздохнула. – Как ты смеешь судить нас?

– Судить? Ни в коей мере.

– Ты и представить себе не можешь всех наших познаний!

– Во-первых, вас обоих учили править, – отвечал он, – в вас воспитывали жажду власти. Вас обучили видеть насквозь все уловки политики, все глубокие тайны религии и войны. Естественный закон? Что в нем естественного? Этот миф паразитирует на истории человечества! Это же призрак, привидение! Он и нематериален, и нереален. Или вы считаете, что «естественный закон» обрел воплощение в вашем джихаде?

– Это пустая трескотня, ментат, – отвечала она.