Читаем без скачивания Ловчий в волчьей шкуре - Владимир Свержин

Как и говорила камеристка, графиня недужила. Она отрешенно сидела на своем ложе под балдахином со свисающими золотыми кистями, и слезы лились из ее глаз. Госпожа Сильвия не спала, но и бодрствованием назвать это было трудно. Молодая, красивая женщина казалась безвольной, точно ватная кукла. Ярко-синие глаза ее смотрели вдаль, словно видели там нечто, недоступное другим.

– А ну-ка быстренько! – командовала Алина, – облачите госпожу во что-нибудь пристойное. А вы, – она метнула властный хозяйский взгляд на жавшихся в дверях мужчин, – пока ждите за порогом.

Те повиновались, хоть и мучительно зажимая носы мокрыми тряпками, но беспрекословно, даже и не думая интересоваться, на каком основании распоряжается здесь эта чужестранка. Что греха таить, люди терпеть не могут принимать решения и всегда рады, когда находится тот, кто это сделает за них. А уж что касается такой людской породы, как слуги, на них звонкий титул действует не хуже чародейского заклинания.

Ну, да я отвлекся. Алина командовала, проворные камеристки заученно одевали безучастную госпожу, когда в происходящее вмешалась еще одна участница – любимая кошка графини, Беллуча. Она мучительно подняла голову с расшитой шелками подушки на ее уютном инкрустированном табурете красного дерева и произнесла невразумительное «мя». От любимицы крепко пахло валерьянкой, точь-в-точь от бухгалтерши нашей Базы в часы, когда слишком большая группа оперативников подает заявку на командировочные в местной звонкой валюте.

Кошка вновь уронила голову, затем, победив себя в неравной борьбе, открыла глаз, сфокусировалась на Алине и начала, превозмогая боковую качку, сползать с подушки.

– Ой, прелесть какая! – тут же защебетала Алина, бросаясь на помощь родственной душе. – Сейчас, кисеныш, не бойся! Сейчас я тебя спасу.

Кошка еще раз, но уже благодарно пискнула «мя» и прекратила свои трепыхания. Но в тот самый момент, когда исполненная милосердия гуральская принцесса с нежностью, достойной лучшего применения, ухватила подвыпившее животное, Беллуча всеми четырьмя лапами вцепилась в подушку и заорала так, будто ее спасительница, как минимум, хотела оставить ее без хвоста.

Каюсь, грешен, столкнувшись с подобным нелепым поведением, я бы запросто, без лишних слов, огрел спасаемую между ушей и поволок на свежий воздух. Но Алина, как утверждает лохматый профессор, в прежней жизни была кошкой и потому, видимо, улавливает разницу между «мя», «мяу», «ммяу» и глубокомысленным «мнэу». Во всяком случае, кошкин истеричный вопль она истолковала правильно.

– Конечно-конечно, моя кисунечка, – согласно запричитала она, – не беспокойся, моя лапочка, я возьму твою подушечку, можешь не беспокоиться. – Она ухватила мягкую Беллучину лежанку покрепче, чтобы не выронить. Лебяжий пух легко смялся, и пальцы ее высочества наткнулись на что-то плотное.

– Внутри, кажется, что-то есть, – пробормотала Алина, моментально соображая, что какой-то пустяк вряд ли стали бы прятать в столь нетривиальном месте.

И кошка, ободренная пониманием, облегченно выдохнула «мяв» и лизнула ей руку.

Глава 11

Стук копыт приближался. Кто бы ни пожелал с утра пораньше навестить руины старой башни, он вовсе не намерен был скрываться.

– Давай скорее вниз! – сдавленным голосом торопил профессор. – Надо выбираться из башни!

– Это ни к чему, – пожимая плечами, сухо отрезал я, – трава сырая, чуть пройдем, останется след. – Вон туда, – я указал на одну из разрушенных бойниц, – там ветви дуба у самой стены.

– И не просите, и не уговаривайте – я опять на дерево не полезу! – возмутился кот. – Даже и думать об этом забудьте! Что я вам, щегол какой, по веткам скакать?! Я, между прочим, серьезный ученый, и для меня этакое мальчишество просто унизительно!

– Ты же кот, – напомнил маркиз де Караба, – а для кота сидеть на дереве вполне нормально.

– Ой-ой-ой, тоже мне выискал довод! А ты так и вовсе примат, буквально усовершенствованная модель обезьяны, но я же не говорю, что твое место на пальме! Это неполиткорректно – напоминать о корнях. И вообще, что за хомошовинизм?!

– При чем тут корни? – не удержался я, с досадой хватая языкатое животное под мышки. – Ветви!

Пусик отчаянно упирался и обличал меня в котоненавистничестве и волчьих методах. Одно спасибо – делал он это сдавленным шепотом и не выпуская когтей. Впрочем, как же не сдавленным, если второй рукой я держал его за горло?

Алекс не заставил себя упрашивать и, оказавшись на дереве раньше моего, аккуратно принял упирающегося агента 013.

– Подчиняюсь насилию, – негодующе буркнул кот, намертво впиваясь когтями в дубовый ствол.

Между тем всадник приблизился, и я с удивлением, а скорее, даже разочарованием, узнал графа де Монсени. Что и говорить, странно было видеть его здесь в столь раннюю пору.

– Рене! – окликнул он, спешиваясь.

Я хотел было ответить, но перед носом тут же возник кулак маркиза. Не то чтобы я сильно испугался, у меня и свои кулаки работают отменно, но как подумал, что его сиятельству в такой час в здешних местах делать вроде бы нечего, так и решил, что дело тут нечисто. Крепко нечисто. А уж решив про себя, что тут не без козней лукавого, согласился далее следить за происходящим, не открывая рта. Ну, конечно, до той поры, пока моему господину не угрожает опасность. Если это вообще его сиятельство, а не злокозненный обманный морок.

А между тем граф осторожно, то и дело озираясь и стараясь не шуметь, вошел в башню и начал внимательно разглядывать примятое сено в поисках каких-нибудь следов. Мессир Констан де Монсени, как я уже говорил, и сам был весьма недурным охотником и без труда читал в этой книге, лишенной букв. Дойдя до открытого люка, он несколько удивленно поглядел вниз: петля сиротливо обвисла, так и не затянувшись.

Пытаясь воссоздать картину происшедшего, он без суеты, со всей осторожностью спустился в подземелье, но и там не нашел ответа. Затем поднялся на второй этаж, стараясь отыскать разгадку. Впрочем, тут он глянул лишь мельком и, убедившись, что здесь также пусто, снова вернулся к столу.

Чтобы получше разглядеть, что он станет делать, мы с Алексом спустились на землю и прильнули к пролому. Граф торопился. Он достал из переброшенной через плечо седельной сумки увесистую книгу в кожаном переплете, поставил семисвечник с оплывшими почти до основания огарками, около них водрузил оскаленный в последней усмешке череп…

– Я ж говорил, – торжествующе прошептал маркиз, оглядываясь на меня. – Сейчас колдовать будет.

Но тут он ошибся, и, признаюсь, в первое мгновение даже как-то отлегло от сердца. Мой господин установил череп, отвернулся от стола, уронил что-то под лавку и быстро зашагал к выходу. Затем, не медля больше ни мгновения, вскочил в седло и пришпорил скакуна.

– Что это было? – глядя на меня, в недоумении спросил Алекс. Я лишь растерянно пожал плечами, – и впрямь, поди тут разбери, что сия аллегория означает?

Дождавшись, когда стук копыт окончательно стихнет, мы вновь забрались в башню: череп, оплывшие свечи, открытая книга, исчерканная какими-то странными, нелепыми значками, – уж во всяком случае, ничего подобного фра Анжело не показывал ни мне, ни Ожье.

– Снимите меня отсюда! – раздался из-за пролома сиплый голос научного светила. – Вы что, оглохли?! Снимите немедленно, я не могу пошевелиться.

– Что еще за новости? – Алекс нахмурился.

– Этот дуб нависает над пропастью! – стонал Мурзик, дико вращая глазами. – А у меня клаустрофобия.

– Ты что-то путаешь, – удивился Командор, – клаустрофобия – это боязнь закрытого пространства. А у тебя как раз избыток открытого.

– Это еще хуже, – взвыл Профессор. – Снимите, я вам еще пригожусь!

Что тут сказать, он, конечно, пригодился. Едва дрожащего всем телом полковника сняли с дерева, он приосанился, и каждому стало ясно, что научное светило, великодушно снисходя к бездне нашей дремучести, вновь готово одарить нас лучами своего благосклонного внимания.

– Ну-ка, ну-ка, что это у нас? – подходя к книге, заинтересовался ученый с мировой кличкой. – Гримуарчик![5] – Он перелистал несколько страниц. – Ничего так, серьезный гримуарчик. – Кот глянул на титульный лист. – Ба! Да это же «Клавикула Соломонус»! Сиречь, «Ключи Соломона». Едва ли не первый латинский перевод с греческого. Надо сказать – огромная редкость. Если его прихватить с собой и отнести в лавку к Бороде, озолотиться можно будет!

Алекс, что ты на меня смотришь, как будто я собрался что-то украсть. Здесь в лесу каждому ежу понятно, что если бывший хозяин притащил книгу сюда, значит, в библиотеке она ему не нужна. Может, у него там уже места не хватает – почем я знаю?! Одним словом, ты как хочешь, я ее тут припрячу до нашего возвращения, ну, скажем так, в качестве сувенира на память. В конце концов, разве я недостоин небольшого сувенира?

– Достоин или недостоин, увидим при разборе операции. А пока опустись с небес на грешную землю и расскажи, что тебе известно об этом странном подарке местным грызунам.