Читаем без скачивания Анти-Popper: Социальное освобождение и его друзья - Александр Бузгалин

Рассмотрим, насколько справедлива попперовская идея о противопоставлении морального консерватизма, морального модернизма и морального футуризма. По Попперу, они все тождественны по своей теоретической структуре, поскольку, с точки зрения нравственных позиций, они являются примерно одинаковыми. Хотелось бы отметить, что в исторической трактовке морали у Маркса присутствует иная оппозиция. Это не оппозиция консерватизма, модернизма и футуризма с точки зрения того, какую господствующую силу, какие отношения отчуждения, выражаясь языком Маркса, надо нравственно-этически оправдывать. Задачей марксизма (и теория эту задачу, мне кажется, решила) является показ того, что в каждом конкретном обществе присутствуют конкретные отчужденные формы проявления общечеловеческих моральных принципов, и конфликт общечеловеческих моральных принципов с конкретными социальными формами нравственности, в большинстве случаев противоположными этим ценностям, является одним из важнейших в этике каждого из конкретных обществ. В этом понимании эволюционных и революционных различий в этических позициях конкретных, исторически-определенных систем, в понимании исторического качественного скачка при переходе от «царства необходимости» к «царству свободы» и проявляется историзм Маркса. Пожалуй, этим и ограничимся. Если убрать слова Поппера о консерватизме, модернизме и футуризме (не знаю, он их первым придумал или нет; думаю, что нет), то остается обвинение марксизма в отрицании общечеловеческих ценностей и нравственном релятивизме, который сводится, в конечном итоге, к оправданию как нравственных любых действий пролетариата. Критику этой теории мы уже дали. При этом, мне кажется, Карлу Попперу надо было бы быть по меньшей мере чуть более скромным в своих заявлениях, ибо здесь он, как и во многих других случаях, считает собственные утверждения истиной в последней инстанции, и неизбежны сомнения, насколько нравственна такая позиция ученого. Чего стоит хотя бы следующее положение:

«Все высказанные критические замечания не противоречат предположению о том, что мы можем предсказать будущее, например на следующие пять столетий. Однако если отбросить это совершенно фантастическое предположение, то историцистская теория морали полностью лишается правдоподобия, и от нее следует отказаться. Поскольку не существует никакой пророческой социологии, которая помогла бы нам в выборе моральной системы, мы не можем переложить ни на кого, даже на „будущее“, ответственность за сделанный нами выбор» (с. 239).

Если вы достигли истинного и высшего знания и знаете, от чего надо отказываться, от чего нет и что правдоподобно и что нет, то это позиция не ученого, а позиция догматика-пропагандиста, напоминающая нечто среднее между сталинизмом и христианским догматизмом.

Еще одним пассажем Поппера, который он подчеркивает в заключительном разделе своей главы «О моральной теории историцизма», является попытка критиковать марксистскую теорию человека как ансамбля общественных отношений.

Начну с того, что Поппер, хотя и подходит близко к этому определению человека Марксом, но прямо его не использует, что тоже неслучайно: похоже, наш критик просто незнаком ни с соответствующими положениями самого Маркса, ни с серьезными работами, комментирующими этот тезис в марксизме XX в. Для того чтобы подтвердить это, адресую читателя к заключительным страницам его главы 22. Здесь же ограничусь только одним пассажем, где он рассматривает творения Бетховена и пытается показать, что, с точки зрения социальной теории человека Маркса, определить, что именно и когда именно напишет этот композитор, было невозможно: «Иначе говоря, творения Бетховена нельзя объяснить никакой конкретной совокупностью обстоятельств или факторов среды, которые доступны эмпирическому изучению, равно как и ничем из того, что мы могли бы, возможно, узнать о его наследственности» (с. 242).

В данном случае Поппер пытается довести до абсурда марксистскую теорию социальной природы человека, опять сведя ее к некоторому набору простых и легко фиксируемых на уровне эмпирических явлений фактов. Иными словами, Попперу, наверное, хотелось бы, чтобы Маркс написал: при наличии индустриального производства и отношений свободной конкуренции на рынке, а также наемного труда и капитала в условиях частной собственности, каждый человек должен вести себя так-то, таланты появляются тогда-то, строго по расписанию и, желательно, четко показал проценты, в которых будут писать люди математические формулы или что-нибудь еще, да к тому же и объяснить, кто конкретно, когда именно, что именно напишет. Подобная трактовка социального детерминизма, как уже было показано в начале нашей работы, является не просто упрощением, но пародией на марксизм; а любая пародия, особенно если она сделана несколько недобросовестно и тенденциозно, скорее искажает реальный объект, нежели указывает на его наиболее яркие черты. В этом, кстати, отличие хорошего дружеского шаржа от плохой карикатуры.

В данном случае речь идет именно о плохой карикатуре, поскольку Поппер фактически отказывается от основных положений Маркса, в соответствии с которыми человек действительно есть ансамбль общественных отношений, причем не просто отражающий их пассивно, но и выступающий как активный деятельностный субъект, проявляющий себя и в трудовой деятельности, и в общественных отношениях. Более того, для Маркса творческая природа человеческой деятельности есть, как уже не раз говорилось, его родовая сущность, а творчество по определению (что Маркс неоднократно акцентирует в своих работах, где он размышляет о науке, искусстве, культуре, творческой деятельности человека в целом) является феноменом, как раз отрицающим отношения отчуждения, лежащим, выражаясь языком Маркса, поту сторону отношения отчуждения и в некотором смысле независимом ог этих отношений социальной детерминации. Сила определения Маркса, что человек есть ансамбль общественных отношений, состоит в том, что она показывает: господствующие социально-экономические отношения формируют в обществе некоторый определенный господствующий тип личности, но отнюдь не в том, что говорится: конкретный гражданин Иванов или Смит будет обязательно вести себя таким-то и таким-то образом, в таких-то обстоятельствах и к такому-то сроку создаст такое-то произведение искусства или, наоборот, не создаст его. Смысл марксистской теории, в частности теории отчуждения, состоит в анализе того, как объективные экономические, социальные и духовные отношения формируют определенный социальный тип личности; основные мотивы ее поведения, ценности, господствующие в этом обществе фетиши (экономические, политические, религиозные) и т. п.; что эти исторически господствующие типы личности (а вместе с ними мотивы и ценности) исторически изменяются.

Поппер не сможет опровергнуть, например, такое утверждение Маркса, что в мире товарного производства деньги и товары, погоня за вещами и накопление денег является господствующим социальным феноменом. Безусловно, и в этом мире есть (и, с точки зрения Маркса, должны быть в силу противоречий самого рынка) личности, которые противостоят этой тенденции, выражаясь языком современных левых, современных марксистов, «плывут против течения». Но наличие господствующей тенденции к омещаниванию общества, к формированию человека, для которого деньги есть высшая ценность и мерило жизни, мне кажется, будет достаточно сложно опровергнуть на примерах сегодняшней системы. При этом марксизм показывал относительную независимость и обратное влияние и надстроечных факторов, и духовной жизни, в частности возникновение определенных духовных тенденций, которые пытаются противопоставить этому денежному и товарному фетишизму иные ценности, скажем, религиозного плана, с одной стороны, или ценности, связанные с борьбой за социальное освобождение, — с другой. Лишь в комплексе всех этих достаточно сложных теоретических воззрений можно показать сложность и богатство марксистской теории человека.

Более того, здесь обязательно надо привлечь и трактовку Марксом социальной структуры общества, поскольку для Маркса человек не есть некоторая абстракция, а есть проявление реальных социальных противоречий. Поэтому и нравственная позиция, и мотивы, и ценности поведения людей, принадлежащих к определенным социальным группам, в определенных исторических условиях будут существенно отличаться от поведения, нравственных ценностей и мотивов людей в других социальных группах и других условиях. Достаточно сравнить ценности средневекового крепостного крестьянина и современного дельца-предпринимателя или аристократа XV в. и современного активиста профсоюзного движения, чтобы понять историческую природу человека. Но мы несколько увлеклись.