Читаем без скачивания Поцелуй льва - Михаил Яворский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно поэтому мне было неловко, когда я стоял возле дверей квартиры Богдана.
Я постучал.
Молчание, хотя кто-то на цыпочках подошёл к дверям ― я дважды слышал скрип половиц.
Я снова постучал.
― Это я ― Михаил.
― А, это ты. ― Богдан открыл дверь, и только я зашёл в прихожую, он закрыл их на ключ. Казалось, Богдан боится, что какой-то нежелательный гость следит за мной.
― Что случилось? ― спросил он, удивлённый моим приходом. Я ответил, что у пана Коваля гость и им необходимо побыть вдвоём.
― Можно мне у тебя переночевать?
Богдан колебался. Он вынул из кармана носовой платок и вытер им нос, словно хотел высморкаться. Я знал, когда он не знает что ответить, то часто так поступает.
―А почему бы и нет? ― наконец сказал он, заталкивая носовой платок назад в карман.
У меня с души свалился камень.
Мы сели за стол, за которым обычно играли в шахматы. На нём всегда стояла шахматная доска, но сегодня её не было.
― Ты больше не играешь в шахматы? ― спросил я.
― Нет. А ты?
― Нет.
― Тебе больше не нравятся шахматы? ― спросил он.
― Ну… Не знаю, всё меняется… А тебе?
― Мне?
― Да, тебе. Когда я две недели назад предложил сыграть партию, ты сказал, что не имеешь времени на такие глупости.
Лицо Богдана всегда было серьёзным, даже когда он смеялся, поэтому он выглядел на несколько лет старше. Но сейчас он посмотрел на меня ну совсем по-взрослому, как человек, который считает себя на голову выше своего собеседника.
― Михаил, есть время играть, а есть время работать, ― сказал он, словно цитируя строчку из учебника.
― Неужели? И над чем ты сейчас работаешь?
Он поднялся и подошёл к окну. Повернувшись ко мне, он вроде хотел что-то сказать, но колебался.
Потом еле слышно проговорил:
― Я не уверен, что ты к этому готов.
― Готов к чему? ― спросил я. ― Ты не доверяешь мне?
Я встал. Мы смотрели один другому в глаза.
― Я тебе доверяю, ― сказал я. ― И должен сказать, что нынешняя ситуация ненормальна для меня. Я напуганный. Когда я слышу самый тихий шорох ночью, мне кажется, что за мной пришли. А Боцва… Рано или поздно она вызовет нас в кабинет и спросит про результаты. Если придём с пустыми руками, будет нас подозревать. Да ты и сам знаешь, что значит быть под подозрением ― это то же, что быть виноватым ― прямой билет в Сибирь или даже…
Богдан не дал мне закончить. Он знал, о чем разговор.
― И что ты предлагаешь? ― спросил он.
― Я хочу убежать за границу, на немецкую территорию Польши, ― сказал я очень убедительно, хотя убедить хотел скорее себя, чем Богдана.
― Как??? ― спросил он, по-настоящему удивившись. ― Как?
― Не знаю как. Я много об этом думал, ― ответил я. ― Я сяду на поезд в Явору, но выпрыгну там, где поезд проходит в километре от границы, которая проходит вдоль Сана. Я хорошо знаю местность. Путешествуя с паном Ковалем, мы не раз пересекали эту реку во многих местах.
― Ну, и когда ты собираешься её снова преодолеть? Летом? ― перебил Богдан, вложив в эти слова весь свой сарказм.
Эта язвительность показалась мне несвоевременной, но об этом я ему не сказал, а просто ответил:
― Нет, не летом. Летом тяжело бежать. Мой дядя Дмитрий ― лесник, поэтому имеет доступ в пограничную полосу. Летом ловят десятки перебежчиков. Он говорил, что зимой колючую проволоку заметает снегом. Пройти тогда на лыжах ― детская игрушка.
Я увидел реакцию Богдана, не закончив ещё говорить. С кривой усмешкой на лице он сказал:
― А если ты попадёшь на пограничников?
― Я про это подумал,― ответил я бравируя.― У меня есть револьвер. Или они, или я.
― Жить надоело?
Я замолчал. В моей голове металась тьма-тьмущая противоречивых мыслей.
Наконец Богдан заговорил:
― Михаил, ты ― романтик. Забудь про переход границы. Ты должен остаться тут. Тут очень много работы.
Он остановился и оглянулся, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Наклонившись ко мне и прикрыв рукой рот, словно боясь, что слова могут разлететься, он зашептал:
― Существует одна тайная организация. Она делает много хорошего.
― Тайная организация?! ― чуть не крикнул я, но моментально снизил голос. ― Ты принадлежишь к ней?!
Он пропустил мой вопрос сквозь уши.
― Пошли спать, ― сказал он. ― Про это мы поговорим завтра.
«Каждый есть кем-то другим и никто не является собой»
Мартин ГайдегерНОЧНАЯ ВСРЕЧА
Вернувшись из школы, я увидел на своём столе записку:
«Должен срочно выехать на проверку. Вернусь через несколько дней.
Коваль.
PS: Если пани Шебець спросит, ты ничего не знаешь».
Он очень торопился ― это было видно из его записки. Как всегда, она была написана каллиграфическим почерком ― каждая буква аккуратно написана и соединена с другой. Для меня его каллиграфия была образцом. Я так научился его повторять, что не отличишь от подлинника. Иногда пан Коваль просил подписать меня какие-то не очень важные записки или счета, так как, как он шутил, моя подпись смотрелась более подлиннее, чем его.
Их с Анной отъезд показался мне ещё более загадочным, когда на следующий день я обнаружил, что в подвале нет ни моих, ни его лыж. Принимая во внимание обстоятельства, при каких появилась Анна, а также то, что я заметил, как пан Коваль тайно от меня рисовал карту, я очень сомневался, что они просто поехали покататься на лыжах.
В своём воображении я видел, как они садятся в поезд до Яворы, выпрыгивают из него, надевают лыжи и направляются к границе. Завёрнутые в белые простыни, они сливаются со снегом. Речку и колючую проволоку вдоль неё покрыло снегом. На другой стороне границы они останавливаются и оглядываются. За ними остался мир страха и неверия. Там нет места сегодняшней жизни; там только ужасы будущего.
Однако меня удивило, что пан Коваль убежал. Разве он не слишком молод, чтобы начинать новую жизнь в неизвестных землях? К тому же это безответственно. Без него я буду вынужден присоединиться к хулиганам или уехать назад в село, а это ещё хуже. Село превратили в колхоз. Люди целый месяц гнут спину за несчастный мешок картошки. Это было подготовкой к обещанному будущему.
Вот если бы я драпанул за границу, это совсем другое дело. У меня были объективные причины ― статуя и директриса. К тому же я не имел никаких обязательств. Пан Коваль скучать за мной не будет, ― он опекал меня уже пять лет, и скорее всего, я ему сильно осточертел. На его месте, я бы радовался моему исчезновения. Отец не в счёт ― он умер. Да даже если бы и был жив, то сомневаюсь, что он очень горевал за мной. Он даже слова не сказал, когда я ехал во Львов. Припоминаю, что он был рад моему отъезду. Мать? Она единственная, кто будет за мной тужить. Но пройдёт много времени, пока она узнает о моём исчезновении. К тому же пан Коваль придумал бы для неё какую-нибудь убедительную историю. Она ему полностью доверяла.
Но какой смысл размышлять о переходе границы, если я уже передумал? Я остаюсь. Я вступаю в тайную организацию. Как выяснилось, Богдан уже несколько месяцев является её членом. Я войду в его «звено». Он рассказал мне о тайном характере организации, идеализме её членов, их полной преданности делу освобождения нашей страны ― это было основной целью организации.
Чем больше Богдан рассказывал, тем больше я захватывался. Я ежедневно встречался с Богданом после уроков. Мы поодиночке выходили из школы, шли в противоположных направлениях, но в обусловленное время «случайно» встречались в Стрийском парке. Это самый большой парк в юго-восточной части города. Зимой тут немного народу, но достаточно, чтобы быть вне подозрений.
Разговаривать в парке было безопасно, но и тут мы были начеку. Как говорил Богдан, даже деревья имеют уши. Время от времени мы останавливались, делая вид что просто разговариваем, и тихонько осматривались, не следит ли кто за нами. Моё увлечение организацией нарастало с каждым днём, словно прилив, заглушая страх перед Боцвой и перед «Ними», кто бы они не были. Я уже не один. Я стал частью тайного, но очень реального образования по имени «Организация». Было удовлетворено моё стремление принадлежать к чему-то, быть с людьми, которым я доверяю. Мои школьные чувства бессилия уступили место уверенности в себе. Безусловно, огромный вклад в это сделал и револьвер, спрятанный в подвале со времён немецко-польской войны.
Я стал владельцем револьвера, когда мы с Богданом игрались в милицию. Тогда польская армия уже покинула город, а красные ещё не установили своего режима. Собственно, он был мне не нужен, но мне нравился блеск и глубокая синева его стали. Если бы не пули, он смотрелся как симпатичная игрушка. Когда пришлось возвращаться к учёбе, я, не зная что делать, положил его в небольшую коробку и закопал в подвале.