Читаем без скачивания Долгое, долгое плавание - Владимир Рудный

Фортуна не подняла, а опять швырнула Исакова на новую ступень «слишком быстро и боком» — через госпиталь в штаб БОЧМа: любили у нас в те времена такие сокращения-головоломки, начальника морских сил официально называли Наморси, вот и БОЧМ — береговая оборона Черного моря, огромного пространства от турецкой границы до румынской. С тех пор — на годы — штабная полоса морской жизни Исакова: полгода в БОЧМе, потом в Штаморси Черного моря, Севастополь, Москва, Ленинград, Кронштадт, снова Москва — так до начальника Главного морского штаба страны. Он недели не сидел на месте. Всегда стремился в море. Но на мостик поднимался уже не командир, а высший начальник, правда всегда помнящий, что командиру мешать нельзя.

Когда-то на Каспии Исаков пережил тяжелую ночь по вине начальника, не умеющего грамотно командовать. В походе, в операционной зоне у берегов, еще занятых англичанами, командир «Деятельного» получил странный приказ комфлота нагнать не снижающего хода флагмана, принять комиссара-курьера с важным пакетом, доставить к командиру десантных отрядов Кожанову на транспорт «Курск» — место «Курска» не указано — и оттуда вернуть посланного к командующему.

Что такое подход корабля к кораблю на полном ходу, Исаков помнил по гардемаринской практике. В Охотском море, не ночью — днем, к «Орлу» буквально прилип миноносец — борт к борту; командир миноносца, не посмев лезть с советами к командиру крейсера, не мог оторваться, пока командир «Орла», капитан I ранга Винокуров, храбрый на мордобой, но тупой и ленивый в маневре, не догадался сам остановить машины кораблей. Миноносец потерял срезанные крейсером ванты и шлюпбалки. А Винокуров удалился в салон, не отважась объяснить гардемаринам характер и причину своей ошибки. Но то происходило в другую эпоху. Винокуров сам на себе поставил крест, сбежав на «Орле» из Владивостока в Японию, как сообщила телеграмма из Токио, с пятью сотнями белых офицеров. А юноши, возмущенного мордобоем на мостике, но не знающего, как поступить, когда властью владеющий старший чин бьет беззащитного нижнего чина, того юноши, в бою не робеющего, но перед начальством бессильного, тоже нет. Революция уничтожила само клеймо прокаженного класса «нижний чин». «Мы — не рабы. Рабы — не мы» — это появилось в первом же букваре Советской республики, насущном хлебе и порохе тех опоясанных пулеметными лентами матросов в черных бушлатах, которых краском Исаков обучал грамоте в паузах между боями. Он и сам учился той же грамоте — «Мы — не рабы, рабы — не мы» — у таких, как Дыбенко на Балтике, Панцержанский на Ладоге, у Кирова, у Орджоникидзе в боях на Каспии. Революция учила его не робеть и не сгибаться перед должностью, а сознательно выполнять приказы, соизмерять поступки и действия с ее интересами.

Комфлот — популярная в то время личность. Не в том беда, что он никогда не командовал даже катером, мужества у него недостает советоваться хотя бы с командиром флагманского корабля — тот, конечно, понимает ошибку, но не смеет ее оспорить.

«Хотя у самого тряслись поджилки», Исаков вывел эсминец из походного строя, прибавил оборотов, нагнал флагмана и, «сознательно игнорируя присутствие начальства на мостике», как он отметил в дневнике, громко произнес в мегафон речь к собрату по беде — такому же, как и он, командиру эсминца: «Андрей Андреевич! Если хочешь, чтобы у тебя уцелели стойки и шлюпбалки, прошу уменьшить ход до малого, точно следить за оборотами машин и держать строго по прямой, чтобы не каталась корма». Речь эту, разумеется, услышала вся флотилия — в ту же ночь или к утру. Начальство проглотило дерзость командира, благоразумно не вмешиваясь в его действия. А командир прижал «Деятельный» при двойных кранцах и под небольшим углом к середине борта флагмана, но не всем бортом, а только скулой, принял курьера с пакетом и отошел, не прочертив по корпусу флагмана штевнем даже царапинки. Маневр был искусный. Но, главное, Исаков и дело сделал, и не уронил достоинства моряка-командира, высказав комфлоту открыто все, что думал про его неграмотный приказ. Такой поступок отвечал духу времени. Гражданское мужество, пожалуй, быстрее развивалось у людей в революционной атмосфере.

Еще работая в штабе БОЧМа, Исаков писал Ольге Васильевне, что его, возможно, скоро выгонят, но вот недавно, отстаивая свое мнение, он почувствовал в себе развитую интуицию в оперативных вопросах и тактические способности. Писал осторожно, не зная, что недруги не решатся выгнать его, что скоро его пошлют на год в Ленинград, на курсы усовершенствования высшего начсостава в Военно-морскую академию, а лет через пять в переполненных аудиториях той же академии его лекции по стратегии и оперативному искусству станут событием и надолго заменят еще не написанные учебники.

Споры тогда возникали на каждом шагу — все изучали, открывали и создавали заново. Морские газеты и журналы писали о минувшей мировой войне, о Ютландском бое, моонзундских сражениях эскадр, минной войне, авиации, подводных лодках, радиосвязи и радиоразведке, о том, каким быть красному командиру, каковы нравственные нормы взаимоотношений людей новой эпохи, — всего понемногу. Иногда слышались отголоски бузотерства анархиствующих братишек, памятных еще по «Изяславу». Один литератор, знаемый по опусу «Крылатый эрос», всерьез доказывал, что обращение на «вы» антидемократично, оно разобщает командиров и рядовых, значит, нужна срочная реформа: перевести весь личный состав флота на «ты» — и баста!.. Другие требовали ликвидировать кают-компанию комсостава, как отрыжку монархического режима. Пришлось Наморси Балтики М. В. Викторову защищать кают-компанию, как традиционное место отдыха командиров.

Возродился и старый спор — «каким быть флоту». Не трагические уроки Цусимы и Порт-Артура его возбудили, а острая нужда разоренной и обескровленной двумя войнами и двумя революциями страны в защите своих морей и границ. «Флоту быть!» — объявил еще IX Всероссийский съезд Советов. Но когда и какой строить флот, если страна с мукой восстает из пепла? Были сторонники немедленного строительства сильных эскадр линейных кораблей и вашингтонских крейсеров с дальним радиусом действия. Были ревнители только подводного флота и авиации. Многих гражданская война и опыт озерно-речных боев сделали поклонниками легких сил и москитного флота. Эти яростно клеймили своих оппонентов проводниками теорий буржуазного запада.

В Военно-морской академии, как рассказал ее слушатель того времени Николай Герасимович Кузнецов, выступил после страстных схваток ораторов Наморси страны Ромуальд Адамович Муклевич. Он разделил спорящих на «сторонников проливов» и «сторонников заливов». Одни, не считаясь не только с экономикой страны, но и с ее международной позицией, предлагают строить только крупный флот, как бы возрождая стремления царского правительства овладеть проливами для выхода в Средиземное море; другие, сторонники малого флота, так приросли к Финскому заливу, что все планы подчиняют обороне ближайших к Кронштадту берегов…