Читаем без скачивания Бородин - Елена Дулова

— Ну, господа, пословица говорит — «порядочные люди посидят да уйдут». Пора и по домам.

Все так и онемели. А он простился, пошел в прихожую, надел пальто, калоши и ушел. Через минуту возвращается ужасно сконфуженный. Гости хохочут, он вместе с ними:

— Я вообразил, что в гостях засиделся. А попал из подъезда на набережную, так понял…

И еще пуще хохочет-заливается. Ну хорошо, все шуткой кончилось. А если неприятность случится какая-нибудь при его вечной рассеянности? Вот так-то и уговорили Авдотью Константиновну.

Сначала — небольшая хронологическая справка. 5 сентября 1872 года профессор А. П. Бородин утвержден преподавателем химии на Женских курсах ученых акушерок при Медико-хирургической академии. Документом от 11 октября 1872 года установлено ему вознаграждение семьсот рублей в год. Но никаким документом не установлено, сколько новых забот и хлопот, сколько беспокойства за судьбы молодых слушательниц принял он на себя совершенно добровольно, просто потому, что такова уж его натура.

1 ноября 1872 года открыт «Женский курс при Императорской Медико-хирургической академии для образования ученых акушерок». Лекции намечены по полной программе медицинского образования. Среди профессоров выдающиеся ученые — Бекетов, Бранд, Овсянников, Сеченов, Бутлеров, Менделеев, Бородин.

Много толков вызвало это небывалое в России явление — девушки-курсистки. Много злобы и пошлости готовится в их адрес. Но есть и защитники, их тоже немало. Художник Ярошенко напишет прелестный безымянный портрет, создаст «общий образ» курсистки. Писатель Глеб Успенский тут же отзовется:

«…И вот художник, выхватывая из всей этой толпы «бегущих с книжками» одну самую ординарную (за исключением типичности лица), обставленную самыми ординарными аксессуарами простого платья, пледа, мужской шапочки, подстриженных волос и т. д., тонко и деликатно передает нам самое главное, самое важное во всем этом, что мы, «публика», изжевали своими разглагольствованиями; это главное — чисто женские, девичьи черты лица, проникнутые на картине, если так можно выразиться, присутствием юношеской светлой мысли… Вот это изящнейшее, невыдуманное и притом реальнейшее слитие девичьих и юношеских черт в одном лице, в одной фигуре, осененной не женской, не мужской, а «человеческой» мыслью, сразу освещало, осмысливало и шапочку, и плед, и книжку и превращало в новый, народившийся, небывалый и светлый тип».

Нынче летом, 30 июня, была моя свадьба. Прямо после свадебного обеда мы с Надюшей отправились в заграничное путешествие. Шафером моим был Мусоря-нин. С печалью на сердце я оставил Модеста на одинокое холостое житье-бытье. Тревожит усердное поклонение Бахусу и чрезмерные возлияния. Слишком это пагубно сказывается на его нервной натуре. Есть и другая печаль у нашей музыкальной братии. Война Балакирева с Музыкальным обществом проиграна. Бесплатная школа осталась уже совершенно без средств. Все наши попытки завлечь Милия в кружок, как-то развеять его мрачные мысли терпят неудачу. К такой громадной личности судьба так несправедлива!

Попробуем разобраться в сложностях существования Бесплатной музыкальной школы, балакиревского кружка да и самого Балакирева. Противостояние началось сразу же. С одной стороны — Русское музыкальное общество, имеющее большие средства и богатых покровителей, прежде всего — великую княгиню Елену Павловну. («Балакиревцы» довольно едко называют ее «муза Евтерпа».) Этот круг публики интересует прежде всего-музыка «модная» и «сладкозвучная», их вовсе не волнует «обширный и разнообразный репертуар». С другой стороны — Бесплатная школа, где все держится на энтузиазме ее создателей и преподавателей, людей по большей части небогатых. Ученики тоже все неимущая молодежь. А сам Балакирев живет временами буквально на грани нищеты — нет денег на квартиру, нет приличного костюма, сапог. Он хлопочет о деньгах, но не для себя, а только лишь на нужды школы. Все сборы от концертов школы идут, конечно, на ее же содержание. И все-таки огненный талант Балакирева вынуждает «стан противников» прибегнуть к его мастерству. Два сезона он блестяще руководит концертами Русского музыкального общества. Но «покровителей» не устраивает ни его характер, ни его пристрастие к «молодой музыке», ни его демократические взгляды. Балакирев отстранен от дирижирования концертами Общества. Положение школы весьма шатко, неудачи следуют одна за другой. В защиту замечательного музыканта Стасов и Чайковский публикуют статьи, со всей страстью высказываются за справедливость. Но ни газетные статьи, ни хлопоты друзей не помогают.

Да, «нет правды на земле». Милий совсем ударился в мистицизм. Теперь он уже не в черта верует. Верует, истово верует в Бога. И все происходящее с ним приписывает Божьему промыслу. Куда девалась его неодолимая сила, его страшная энергия? Всему покоряется без ропота. Твердит о бесцельности всей своей деятельности: «нет на нее благословения». Все бросил. Всех бросил. Собирается поступать на службу в управление Варшавской железной дороги. Немыслимо, невероятно! Из безусловно неверующего человека образовался религиозный мистик и фанатик. А доктор-то наш, Бородин, давно уж неладное заметил. Мне еще говорил: «Страх боюсь, чтобы Милий не кончил тем же, чем кончил Гоголь…» Тяжко думать об этом, ведь это подобно моральной смерти.

Осень. Мы с женою поселились в славной квартирке на Шпалерной. Замечательно красиво витает в конце улицы Смольный собор. Словно роскошный орган высится в нашем сером петербургском небе. Впрочем, для меня теперь небеса должны сиять непрестанно — в Ма-риинском театре репетируют «Псковитянку». Мало того, нацеливаются еще на Мусорянина, ставят отдельные сцены из «Бориса». Аи да русская опера, совсем осмелела!..

Дожили мы, кажется, до лучших времен. «Псковитянку» дали чуть ли не подряд пятнадцать спектаклей. И сцены из «Бориса» прошли с громадным успехом. Собрались у нас и празднуем великие события. Бородин передает в лицах, как студенты-медики с восторгом толкуют о «Борисе». Да и псковский элемент им по душе: всласть орут в академических коридорах мою «песню вольницы». Господи, если бы Александр Пор-фирьевич не бросил своего «Игоря»! Теперь было бы нас трое на Мариинской сцене. И, глядишь, не он ли тогда оказался бы впереди всех? Нынче Стасов говорит о нем не иначе как «силач Бородин», а симфонию его новую прозвал «львиной» и «богатырской». А я опять думаю со страхом: ну, как и эту бросит; ну, как не окончит!

Лето сейчас в самом разгаре. Я ужасно доволен, что нынче мы не забрались в какую-нибудь российскую глушь. А то каждый раз боязно думать о нашем возвращении «налегке», с багажом в 7 пудов 35 фунтов, не считая пледов, зонтиков, мешочков, грибочков, живых карасей, вареных яичек, каленых орехов, узла с огурцами, узла с репою, корзинки с пирогами и прочая, прочая, прочая. Решили не покидать первопрестольной. Поселились на даче в Сокольниках. Полнейшее благорастворение воздухов. Прекрасные липовые аллеи, громадные дубовые рощи. А подальше, говорят, дремучие леса.