Читаем без скачивания Степь в крови - Глеб Булатов

Никанор Иванович скрестил руки на груди, хотя внешний вид его мало выдавал кипучую работу мысли. За время своего монолога он успел перебрать все возможные варианты спасения, и все они казались ему безнадежными. Он чувствовал, что единственный выход состоит в том, чтобы открыто бросить вызов Зетлингу. Никанор Иванович был сильным человеком, он был храбр, и он знал, что Зетлинг не станет стрелять, сочтя это подлым. Но эту-то возможность Никанор Иванович отверг первой и бесповоротно. В его сердце был страх, и более всего от осознания своей неправоты. Он не чувствовал за собой правды и в этой схватке был заранее ущербен.

– Странно рассуждать так. Мне грустно от ваших слов, – Зетлинг огорченно скривил губы. – Ваш господин, Аваддон, столько поведал мне о высшей миссии и о вашей избранности, что я уповал услышать другое.

– Наши пути разошлись.

– Тем более странно, ведь есть такие места, откуда невозможно уйти, – Зетлинг вопросительно взглянул на Никанора Ивановича. – Действительно странно то, что вы еще живы.

– Вы мало знаете, но судите умело. Жизнь сложнее, чем представлял ее себе мой бывший товарищ.

– Господин, – поправил Зетлинг.

– Пускай господин, бывший господин. Будь все дело в борьбе добра и зла, давно бы зло победило. Но есть нечто чуждое этим крайностям. Я сторонник умеренности во всем.

Нагловатый, хамский тон Никанора Ивановича раздражал Зетлинга, рождая у него омерзение к собеседнику. Зетлингу казалось, что достойный человек в таких крайних обстоятельствах должен вести себя иначе.

– К чему эта ложь? Вы жалкий тип, понабравшийся апломба у своего хозяина, предавший его и возомнивший себя величиной. В вас и во всем, что вы делаете, есть что-то гнилое.

– Вы нравоучать сюда явились! – Никанор Иванович в гневе вскочил, но, встретив взгляд Зетлинга, вынужден был сесть на прежнее место. – Вы можете меня обвинять и судить, но не имеете права оскорблять.

– Помилуйте, неужто вы полагаете, что я буду мараться такой грязью? Такой мерзостью? В специальных службах найдутся костоломы старой закалки, которые очень скоро вернут вас к реальности.

– Живым я вам не дамся.

– Безнадежно. На это у вас не хватит духу, – Зетлинг презрительно ухмыльнулся. – Впрочем, коли желаете – прыгайте в окно. Высоты довольно, чтобы все закончилось мгновенно.

Никанор Иванович исподлобья посмотрел на Зетлинга, на раскрытое окно, прикусил нижнюю губу и, посомневавшись, спросил:

– Что же вы мне предлагаете?

– Ничего.

– Но зачем вы пришли?

– Побеседовать. Поймите, дражайший Никанор Иванович, вы мне не нужны ни в коем разе. Ничего нового вы сказать не можете, вы жалкая тень своего хозяина и не интересны мне. Что до гибели посольства генерала Алмазова, то я знаю достаточно и в вас не нуждаюсь. Наш общий друг полковник Вершинский получит по заслугам, а с вашим исчезновением угроза измены исчезнет сама собой. Потому мы с вами можем расстаться без обиняков и сожалений. Правда?

Зетлинг устал от разговора. Он ощущал тошнотворную гадливость к этому холеному, самоуверенному, наглому, беспомощному человеку. Никанор Иванович был виновником гибели посольства и в нем сосредоточивалась угроза Белому движению; он, наконец, своим тлетворным влиянием развращал людей, вынуждал их совершать то, о чем раньше они бы и не помыслили.

– У меня к вам лишь один вопрос, – Зетлинг словно вспомнил о чем-то важном. – Какую роль во всей этой истории играл Глебов? Я бы не стал просить вас, но все прочие участники тех событий канули, надо полагать, в небытие и, кроме вас, никто не разрешит моего любопытства.

– Глебов мертв, а я обречен, так что скрывать нечего. Мы взяли его в плен в Петровске и вынудили оказать нам небольшую услугу. Он убедил генерала Алмазова, наивной души был человек, воспользоваться услугами одного капитана… Но вы с ним знакомы, конечно. Когда-то он сыграл слишком огромную роль в вашей судьбе и судьбе очаровательной Марии Александровны.

– Ваш брат.

– Точно так. Собственно, и все. После захвата посольства Глебов был пленен нами, но бежал.

– И вы убили его, чтобы он вас не выдал?

– Конечно, нет. Он не мог выдать меня, ведь тогда б ему пришлось рассказать и о своей неприглядной роли во всей этой истории. Но убили его действительно потому, что он много знал. Это сделал хорошо вам известный господин. Будучи в плену, Глебов стал свидетелем одной сцены… и узнал о роли этого господина в гибели посольства.

– Полковник Вершинский?

– Как вы догадались? – Никанор Иванович рассмеялся сухим карканьем, но вдруг принял надменный вид и, проницательно заглядывая в глаза Зетлингу, заговорил тихо и медленно: – Капитан, отпусти меня. Я больше не вернусь в Новочеркасск и больше не стану работать на большевиков. Вспомни, как мы с братом спасли жизнь тебе и Петлицкой. Ты должен быть благодарен нам.

– Ты говоришь глупые вещи. Ты, жаждущий крови, тогда не испил ее, потому что тебе помешал твой хозяин. Теперь ты ждешь от меня благородства? И я явлю его. Ты обречен провести остаток своих дней в гнилой каменной яме в пытках и постоянном ожидании казни. Но я даю тебе шанс достойно закончить свои дни. Это единственная возможность для тебя. За дверью ждут и скоро войдут сюда. Но видишь окно? Я не стану тебе мешать.

Никанор Иванович встал, подошел вплотную к окну и, опершись на подоконник белыми дрожащими ладонями, выглянул наружу. Окно выходило на мостовую в нескольких шагах от парадного входа в гостиницу. Внизу, чуть поодаль, стояла коляска, в которой сидела женщина в розовой фетровой шляпе. Кучер вполголоса покрикивал на лошадей, затеявших игру и кусавших друг друга в шею. Прямо под самым окном стоял казак и, весело смеясь над неловким кучером и беспокойными лошадьми, своими колкими замечаниями старался привлечь внимание женщины в коляске.

Никанор Иванович отстранился от окна, обернулся к Зетлингу, неподвижно сидящему со скрещенными и вытянутыми ногами.

– Вы твердо решили арестовать меня в противном случае?

– Да. И я бессилен изменить это решение.

– Что же вы… – Никанор Иванович хотел еще о чем-то спросить, но передумал и повернулся к окну.

В коляску сел мужчина в штатском, обнял дожидавшуюся его женщину и приказал кучеру трогать. Коляска покатила по мостовой, выехала на бульвар и смешалась с веселым потоком пеших и конных.

Неуклюже подгибая колени, Никанор Иванович вскарабкался на подоконник, правой рукой взялся за раскрытую раму и подался вперед. Он стоял в самом оконном проеме, бледный, с дрожащими руками.

Никанор Иванович лгал Зетлингу. Он верил в Бога, но был слишком обижен на Творца, чтобы признать это и тем более чтобы любить Его. Но что Никанор Иванович не мог побороть в себе и что рождало в нем еще большую, бессильную и загнанную злобу, то был страх. И сейчас, когда он стоял в окне, два эти чувства боролись в нем, сцепившись намертво.

Позади, за спиной, Никанор Иванович ощущал холодные глаза Зетлинга, пытки и позорную смерть. Впереди, под ногами, лежала встреча с неизвестным, но уже явственным. Впереди ждала расплата.

Он колебался, качаясь грудью вперед, опуская взгляд на мостовую, отстраняясь, даже отступая назад, на снежно-белый и широкий подоконник. Вдруг он повернулся лицом в комнату, оскалился и, бросив: «Будь ты проклят!» – не оборачиваясь, упал вниз.

В комнату дошел глухой звук удара тела о камни и последовавшие тотчас испуганный женский крик и свист городового. Зетлинг энергично встал, подошел к фортепиано, ударил ладонями о клавиши, родив ржавый утробный стон, и вышел.

Глава двенадцатая, в которой граф Гутарев сталкивается с неизбежным

На другое утро граф Гутарев проснулся с гнетущим чувством тяжести на сердце. Он не думал о вине перед Никанором Ивановичем, да и свои попытки убить Деникина воображал проявлениями народного гнева. Несмотря на всю свою выдающуюся легкомысленность, Алексей Алексеевич не мог не понимать, что невольно, по своей опрометчивости и опытности врагов, он оказался между молотом и наковальней. Зная нрав Зетлинга и твердость Никанора Ивановича, Гутарев предвкушал столкновение с непредсказуемым исходом.

– Если в схватке победит Зетлинг, – размышлял граф, – мне будет предъявлено обвинение в покушении на убийство Деникина, и я закончу свои дни опозоренным в застенках. Если же верх возьмет комиссар, то неизбежно отмстит за измену.

Гутарев оделся, вышел в сад и умылся холодной водой из деревянной кадки у крыльца. Ему стало легче и, завидев младшую дочь хозяина, прогуливавшуюся среди деревьев, он даже выдавил улыбку на своем утонченном и подернутом усталостью лице. Девочка рассмеялась и пригласила Алексея Алексеевича к завтраку.

– Мама уже накрыла. Пойдемте, сегодня к нам гости, папин младший брат, офицер. Он такой смелый! И все знает. Идемте же!