Читаем без скачивания Какого года любовь - Уильямс Холли

– Ничего неизбежного. Это не единственный выход, есть и другие. Посмотри на меня, Летти, я скоро пойду в университет. Новое начало. Новый дом. И плевать на брак. Тоби мне отличный товарищ.

Летти глубоко втянула в себя разгулявшийся ветер, и свежий воздух наконец‐то добрался до легких и внутри ее остудил.

– Я, конечно, твоя невестка сейчас. Но помни: прежде того я была твоим другом. – Роуз сжала ей плечи. – Я знаю, все сложно. Но если тебе что‐то понадобится… Просто приди ко мне.

Глава 13

Июнь 1951 года

Берти скользнул рукой вниз, к талии, тепло ее тела просачивалось сквозь тонкий прохладный шелк. Он придвинулся ближе. Кровать скрипнула.

Она так и осталась лежать, не повернулась к нему. Свела плечи, как крылья, защищая грудь от его руки, которая гуляла вверх-вниз по недвижному, напряженному телу. Не прекратив своих ласк, Берти начал уже толкаться в плотно стиснутый шов ее ног. Задышал прерывисто в самое ухо, вломился там, внизу, и втиснулся внутрь; что‐то было жалкое, гадкое в том, как он шумно сопел рядом с ее сомкнутыми губами.

Выплескиваясь в безучастное тело Летти, Берти содрогался от отвращения к самому себе.

Совет настойчиво вовлекать жену в супружеские отношения, даже если она “ведет себя так, словно ничего такого не хочет”, дал ему приятель, врач по имени Эндрю Апшорт. Как‐то после ужина, за сигарой, Берти как бы между прочим упомянул о затянувшемся… недомогании Летти. О ее безразличии, вялости. О том, как сильно она переменилась, не узнать, просто сама не своя стала. Берти не скрывал от себя, что слишком долго пренебрегал проблемой: все было недосуг, он дописывал свою книгу, отвлекся на заигрывания Марго Бонд, – но дело дошло до того, что пора уже что‐нибудь предпринять.

Он должен вернуться к Летти. Должен ее, свою Летти, вернуть.

В недоброй темноте спальни Берти молча твердил про себя медицинские рекомендации Эндрю: “следует придерживаться нормального ритма супружеской жизни”, “беременность, материнство встряхнут ее, вырвут из этого состояния”. Так что сейчас он делал это, чтобы Летти помочь.

Несколько недель спустя, в яркий, ясный июльский день им подтвердили: Летти беременна. Берти и сам удивился, обнаружив, до какой степени обрадован этим известием. Они возвращались домой, он держал Летти за руку и раскачивал ею при ходьбе, не мог удержаться; и еще ему страстно хотелось потрогать ее живот, на вид совсем как обычный, однако ж хранящий внутри себя то, о чем Берти и не подозревал прежде, что так сильно этого хочет.

Отныне одно лишь воспоминание о том, что семья скоро пополнится, бодрило и освежало, и этого было довольно, чтобы почти каждый вечер он спешил с работы домой. Отношениям с Марго Берти решил положить конец.

Письмо к ней непросто ему далось. Он маялся, подбирая слова так, чтобы она поняла, насколько он серьезно настроен.

Марго, ты знаешь мои чувства к тебе, но нам следует остановиться. Ты удивительная женщина, но видеться мы больше не можем – так что прошу, если столкнемся на публике, сделай вид, что мы незнакомы. Прости меня, если это причинит тебе боль. Я твердо верю, что другого выхода из этой ситуации нет.

Ответ Марго оказался убийственно небрежным: “Я очень все понимаю. Не стоит так волноваться, дорогой!”

И Берти почувствовал себя болваном из‐за того, что придал этой истории вообще хоть какое значение.

Отбросив ее, он последовал еще одному, и довольно настойчивому, совету Эндрю Апшорта: “Женщинам нравится, когда их балуют, весь мой опыт это подсказывает, и особенно, когда они ждут ребенка. Уверен, что, оказавшись в центре внимания, ваша Летти снова воспрянет духом”.

Берти стал покупать ей подарочки (лавандовую соль для ванн, шелковое белье), осыпать ей руки нежными поцелуями, целый спектакль устраивать вокруг того, чем бы ее сейчас покормить. Оказалось, болтать стало легче, даже когда она молчит, потому что возникла новая обширная тема: ребенок! В какую школу они отправят его, с кем из приятельских отпрысков он подружится и унаследует ли ее глаза, или его ноги, или волосы его матери…

Потом, позже, Берти почувствует себя еще большим идиотом из‐за того, что не заметил этого раньше. Так погрузился в выдуманную им самим версию их жизни, что действительности не видел.

Потому что, забеременев, Летти нимало не воспрянула духом. Нет, она начала плакать. Тихо ночью, когда, вероятно, думала, что он спит, затем в ванной, когда, должно быть, знала, что он, скорее всего, слышит, а потом и за завтраком. Роняла слезы в недоеденное яйцо всмятку, не заботясь о том, что это видит и Клара.

Казалось, Летти ненавидела его сильней, когда он стал прилагать старания быть хорошим, внимательным мужем, чем когда он был приходящим. Берти начал задумываться, хочет ли она этого ребенка, в конце‐то концов. Или дело попросту в том, что она больше не хочет его, Берти? Он не мог вынести этой мысли, пытался ее отринуть, но, тем не менее, страх холодком прошелся по венам, замораживая ток крови.

И вот однажды вечером он столкнулся с Марго на разгульной вечеринке, устроенной в честь заезжего американского художника. Не сговариваясь, не обменявшись ни словом, они ушли вместе. Теплый, сладострастный воздух позднего лета мягко окутывал город, ниспадал на плечи. Влюбленные – и молодые, и нет – целовались, прячась в тени, а они с Марго держали путь к следующему бару. Когда и тот закрылся, она повела его в какой‐то клуб в Сохо.

Это было сомнительной репутации заведение, где кипел джаз и клубился голубой дым. Все дышало беспечностью, посетители и официанты пьяно скользили между столов, а тромбонист гонял вверх-вниз гаммы. Марго завел туда как‐то некий богемный художник из молодых, люди их круга там не бывали. И это безвестное местечко, туманно предположил Берти, судя по всему, было выбрано Марго не случайно.

Что послужило тому, что никто из друзей не смог его отыскать, когда Летти пришлось срочно доставить в больницу, и один только Стивен Слендер, не обнаружив его в обычных злачных местах, продолжил свои попытки, угадав, что их с Марго могло занести в этот притон.

По освещенному чересчур ярко, пропахшему хлоркой больничному коридору Берти бежал в полной уверенности, что Летти умирает, чтобы его покарать. Или, может быть, думал он, она выживет, а ребенок умрет, – и на этом остановился, чтобы выплеснуть из себя жгучее виски и желчь в ведро с торчащей в нем шваброй.

Когда он вошел, она была бледной, но чистой. Белое лицо, белая рубаха, белая комната, как будто все цвета полиняли.

Она не спросила его, где он был. И с кем он был, не спросила. И потому Берти не выпало шанса убедить ее, что это был единичный случай, ошибка, что та история уже позади, правда, правда – и потом…

Доктор Гласс, массивная прямоугольная голова которого делала его похожим на окарикатуренную собаку, выглядел довольным после того, как осмотрел Летти, и выписал ее на следующий же день. В коридоре, пыхтя сигаретой и оживленно жестикулируя, он заверил Берти, что “инцидент”, случившийся с ними, на столь ранней стадии – весьма распространенное дело.

– Не о чем беспокоиться, через две недели она будет в полном порядке. Пусть отдохнет, а затем свежий воздух, легкие физические упражнения и побольше еды. Маленькая она у вас, худенькая. Не мешало бы откормить.

Так что, пока она в спальне отлеживалась, Берти пытался заставить Летти стаканами пить молоко, впихивал е нее яйца всмятку и пудинг с вареньем. От молока на обоях с веточками незабудок осталось пятно.

Чуть погодя он принялся уговаривать ее выбраться из постели. Как насчет свежего воздуха и физических упражнений? Может, ей хотелось бы пойти в церковь? На это Летти повернулась лицом к стене.

Тогда Берти позвонил доктору Глассу и осторожно сказал ему, что жена все еще “не очень хорошо себя чувствует”. Доктор обеспокоился, выразив это шумным выдохом в трубку.

– Может, дело в том, что дамам свойственно принимать подобное близко к сердцу. Полагаю, у всех ее подруг уже есть дети, и она немного обеспокоена. Но нет никакой нужды волноваться. Самое лучшее, что вы можете сделать, это продолжить старания зачать другого ребенка. Чтобы она поскорей забыла о пережитом.