Читаем без скачивания Сестра мисс Ладингтон - Эдвард Белэми

Все это Ида рассказала тихим, размеренным голосом, который был, очевидно, следствием строгого самоконтроля. Это произвело на Пола большее впечатление, чем если бы она позволила себе каким-либо образом проявить душевное волнение.

Вскоре в зале появилась мисс Ладингтон. Лицо ее было бледно и обеспокоено, однако его черты сразу же смягчились, и она улыбнулась, завидев Иду.

Мисс Ладингтон практически не спала. После того как она легла, ее начала мучить мысль, что Ида может поутру исчезнуть столь же таинственным образом, как и появилась. Измученная, она наконец заснула. Проснувшись вскоре, она отправилась сразу же к Иде. Не обнаружив девушки в комнате, полная самых страшных предположений, она поспешила вниз.

Сразу после завтрака мисс Ладингтон повела Иду наверх. Дело в том, что за столом ей рассказали об ошибке Элен — если это только можно было назвать ошибкой. Поэтому мисс Ладингтон сочла за благо предложить Иде поменять ее белое платье, сшитое по моде пятидесятилетней давности, на одно из ее собственных платьев. Таким образом, полагала она, удастся избежать чрезмерного любопытства слуг. Ну а позже нужно будет выбраться в город и пополнить гардероб всем необходимым.

Как оказалось, смена платья была не просто желательна, но явно необходима. Платье Иды, которое предыдущей ночью ничем не бросалось в глаза и материал которого был неотличим от любого другого материала, внезапно начало странным образом расползаться. Ткань оказалась на удивление ломкой и непрочной. При малейшем касании материал распадался и сыпался, а если кусочек материи брали в руки и терли между пальцами, он превращался в мельчайшую пыль. Судя по всему, Иде не удалось бы проходить в этом платье еще хотя бы день.

То платье, на которое заменили необычный наряд Иды, было пошито для хозяйки дома еще в те годы, когда она была существенно моложе и здоровее, чем теперь. Несмотря на это, пришлось изрядно потрудиться, чтобы приспособить его к ладной фигуре девушки. Как и все прочие туалеты мисс Ладингтон, включая и самые новые, это платье было сшито из черной ткани. И как ни хороша была Ида в своем белом платье, надетый ею траурный наряд лишь еще более подчеркивал ее красоту и очарование. Нежность кожи, чистота линий молодого лица и мерцание блестящих золотых волос только выигрывали благодаря темному цвету платья.

На весь день Пол был предоставлен самому себе. Большую часть времени дамы провели наверху, в одной из комнат, которую мисс Ладингтон отвела под коллекцию всяких реликвий, связанных с различными периодами ее жизни, начиная с раннего детства.

— Пойдем, — сказала она Иде, — я хочу познакомить тебя с другими членами нашей семьи. Пусть тебе будут знакомы и другие мисс Ладингтон, которые носили это имя в период между твоим возрастом и моим.

Так как мисс Ладингтон была у своих родителей единственным ребенком, то ее костюмчики, игрушки, учебники и прочие вещи не переходили к младшим братьям и сестрам, благодаря чему избежали возможного уничтожения. Ей не составляло особого труда сохранить их, так что теперь это было достаточно большое собрание, включавшее в себя образцы одежды различных времен, даже пеленки, и так до черных платьев последних лет.

Начиная с времен юности, соответствовавшей возрасту Иды, число и значимость реликвий пошли на убыль, и в течение долгих последующих лет они состояли в основном из отдельных предметов туалета и фотографий, в среднем по две в год, собранных строго по порядку. В общем и целом тут было не менее пятидесяти фотопортретов, снятых приблизительно за 37 лет, начиная с дагерротипа, представляющего мисс Ладингтон в возрасте 25 лет. Эту портретную галерею завершала фотография, сделанная в прошлом месяце. Между дагерротипом и последним снимком было так мало общего, что случайному человеку едва ли могла прийти на ум мысль, что на них запечатлена одна и та же женщина.

Можно было предположить, что мисс Ладингтон придавала большое значение постепенному — год от года — изменению своей внешности. Каждое из смотрящих с фотографий лиц отличалось от остальных своим выражением и какими-то неуловимыми особенностями. Каждое из них представляло личность, которая пусть немного, но отличалась от предшествующей или следующей за нею, так же как и от любой другой личности, живущей на Земле.

И вот теперь, когда седая голова старой дамы и покрытая золотистыми локонами головка девушки склонялись радом над фотографиями, чтобы рассматривать их одну за другой, мисс Ладингтон рассказывала все, что еще могла вспомнить об отдельных особенностях и жизни каждой из запечатленных на фотобумаге личностей.

— И верно, мне почти что нечего рассказывать о них, — рассуждала она. — Жили они очень тихо. Жизнь их была весьма бедна на какие-либо события. Так что, помимо нас с тобою, для любого другого человека были они абсолютно неинтересными людьми. Все они всегда одевались в черное и отличались унылым выражением лица. Но каждая из них находила утешение в мыслях о тебе. Эти мысли одновременно порождали и глубочайшую скорбь, поскольку все непременно полагали — ты можешь мне в том поверить, — они были уверены на все сто процентов, что ты мертва, мертва без какой-либо надежды на воскрешение.

— А вот эта, — продолжила она, беря в руки фотографию дамы лет тридцати пяти, — получила то наследство, которым теперь владею я. Мне бы хотелось, чтобы ты по-доброму относилась к ней. За исключением тебя, о ней я думала гораздо чаще, чем о любой другой. Это она покончила с прежней жизнью в Хилтоне, которая была такой невыносимо печальной, и выстроила этот новый Хилтон, где жизнь протекала уже намного спокойнее и наверняка несравненно счастливее, чем в родных местах. И это именно она заказала тот висящий внизу в гостевой комнате портрет, на котором изображена ты.

Ида выбрала портрет, на котором была запечатлена мисс Ладингтон в возрасте 26–27 лет.

— Пожалуйста, расскажите мне что-нибудь о ней, — попросила она. — Что за человек она была?

Когда старая дама увидела, какую фотографию выбрала Ида, она явно растерялась, чего девушка не могла не заметить, и не сразу нашлась что ответить. Заметив смущение собеседницы и ее неуверенность, Ида мягко произнесла:

— Нет, лучше уж ничего не нужно рассказывать о ней, если придется упомянуть что-либо, о чем вам не хотелось бы говорить. Не беспокойтесь, я не очень любопытна.

— Я хочу тебе рассказать это, — наконец решительно произнесла мисс Ладингтон. — Ты имеешь право знать, как и я. Она не будет в претензии, если я расскажу тебе все. Твои тайны известны ей так же хорошо, как и мне, и будет справедливо, если и ты узнаешь кое-что о ней. В какой-то степени она обратилась в бегство, фигурально выражаясь. Однако ты не должна слишком сурово судить ее. Можно говорить о приступе разочарования и скорби, о периоде усталости от жизни, который она пережила, когда поняла, что юность и связанные с нею радости миновали и ничего не осталось, что могло бы занять их место. Спокойствие и смирение уединенного существования, которые избавляют от суетных желаний человеческого сердца и которые стали для нее повседневностью в более поздние годы, — тогда она еще не могла смириться с ними. О-о, если бы ты только могла себе представить всю горечь того времени!.. Я-то отлично помню все… Представь ты себе все это, ты не стала бы судить ее слишком строго, что бы она ни сделала. По правде-то говоря, это и не было чем-то особенно злым с ее стороны. Я думаю, узнай обо всем люди, они тоже не стали бы осуждать ее.