Читаем без скачивания Готика - Стивен Волк

Из темноты донесся смех, такая ирония могла существовать только между доктором и пациентом. Восковой пациент без кожи, тем не менее прекрасный, как творение Донателли. И человек из плоти и крови, созданный быть презираемым. Один из них сотворен человеком, чтобы все им восхищались, другой сотворен Господом для всеобщего презрения.

Произведение искусства анатома с красными венами, синими артериями и желтым пищеводом скорее займет место в кровати Байрона, чем он.

И так Полидори поднял тост за восковую фигуру. За трупы. Пусть мы станем ими. Тогда наконец мы сможем спать там, где нам предназначено. Даже наш Господь не знает, какую боль можно причинить мертвому. Как великолепно сыграть последнюю шутку, финальный и непревзойденный трюк ума.

Ухмыляясь, он поднял сосуд с формальдегидом, в котором плавали остатки пораженных продуктов кастрации и поднес его к губам. Он пил его, словно это было изысканнейшее вино.

Шелли имел привычку делать все без размышления, записывая происходящее в блокнот, который он носил с собой днем и ночью. Ночь была более продуктивна, чем день, словно информация лилась из него проливным дождем. Его творческая энергия была неиссякаема, его блокнот мог быть заполнен в течении недели и даже дня странными скетчами, зарисовками, анекдотическими стихами, горизонтальными и вертикальными рисунками, головоломными шарадами. Этот поток образов и слов лился совершенно естественно, без усилий, бессознательно. Так, словно его руками двигал кто-то другой.

Я лежала напротив Шелли, уютно расположившись в шезлонге, положив подбородок ему на плечо и слушая царапанье карандаша о бумагу. На листе постепенно вырисовывалась сложная картина, представляющая собой коллекцию безобразных рогатых лиц, яхт и линию покрытых снегом горных вершин. Я смотрела на рисунок, прикованная к этим воображаемым Альпам. Нежные склоны, которые по форме напоминали обнаженную грудь женщины. Целая цепь женских грудей выходила из под карандаша Шелли. Затем он стал покрывать страницу, каждый дюйм свободного места на странице глазами, большими неподвижными глазами.

Глазами Клер. Я отодвинулась от него.

Клер вытянулась на кровати в застывшей трупной позе. Я завидовала ее покою. Она неподвижно наслаждалась отдыхом. В то время как я елозила и елозила, не в состоянии найти удобную позу и успокоиться. Тревожные мысли терзали мой разум.

— Иди спать, — предложил мне Шелли.

— Я подумала о том, снится ли что-нибудь Клер. Байрон? Она так увлечена им.

Шелли рассмеялся:

— А кто бы отказался.

— А когда все закончится? Как он бросит ее? Это убьет ее.

— Мэри…

— Она уже наскучила ему, она этого не замечает. Конечно, она этого не видит.

— Клер прекрасно знает, что она делает. В конце концов отправиться за Байроном в Швейцарию было ее идеей.

— Я знаю…

— Послушай, Мэй, именно она соблазнила его. Ты не можешь взваливать всю вину на него.

— Разве?

— Он замечательный человек, он…

— Замечательный человек, тем не менее может быть…

— Кем? — Шелли хихикнул. — Порочным?

— Если угодно, да. Это то, что он любит. Тайна. А вопросы остаются без ответа. Почему он добровольно покинул Англию? В чем причина? Почему?

— Нет никакой тайны!

— Ради Бога, перестань защищать его!

Шелли замолчал. Я, дрожа, отвернулась от него. Нет, прекрати. Какой гордостью наполнился бы Байрон, услышав мои речи. Ты слушаешь, лорд? Я представила его презрительную улыбку. Я почувствовала, что он в любой момент может появиться аплодируя.

— Извини, — сказал Шелли.

Я не ответила. Сказать было нечего.

— Послушай, Мэй, — сказал он, нежно дотрагиваясь до моей шеи. — На самом деле Байрон просто верит в чудо.

Его нежная рука проскользнула под халат и любовно дотронулась до моей возбужденной груди.

— …в свободную любовь, — сказал он мне на ухо.

Я быстро отстранилась от него. Я смирно сидела, опустив взор долу, сложив руки на коленях, как ученица в воскресной школе. Я хотела, чтобы он снова положил мне руку на грудь. Я хотела себя чувствовать как Клер. Я хотела броситься к нему в объятия, но что-то — страх или смущение останавливало меня. Жаль, что я не могла. Господи, Господи, как я хотела этого.

Я слышала, как Шелли поднялся и пошел к двери.

Я подняла глаза вверх и сказала «извини». Это было конечно глупо, наверное, я эгоистка… Я злилась на него и на себя. Ах, если бы только он увидел слезы в моих глазах.

Но дверь уже закрылась.

Внезапно я проснулась, свечи были погашены. Комната пуста.

— Шелли?

Ответа не последовало… Через мгновение я вспомнила, что произошло. И поняла с беспокойством, что потеряла ощущение времени. Я оглянулась. Часов в комнате не было. Я прислушалась, буря не стихала, возможно, я спала минуту, возможно, несколько часов. Почувствовав себя в заключении, я быстро подошла к Клер. Но сочла невозможным для себя потревожить ее. Ее дыхание было ровным и спокойным. Она была в большей безопасности, чем я сама. Я взяла новую свечу в ящике комода и выскользнула в коридор в поиске огня.

Увидев, что на дальней площадке все еще горят свечи, я с облегчением вздохнула. Мои глаза сосредоточились на цели, и я стала медленно пробираться по коридору к заветному огню. В доме стояла тишина. Только звук моей шуршащей одежды и тихо ступающих босых ног сопровождал мой путь.

Я зажгла свечу и услышала шепот, доносившийся с первого этажа.

На цыпочках я подошла к лестнице и вгляделась в полумрак внизу.

Это действительно был шепот. Была очередь Флетчера. Он припал к замочной скважине байроновской спальни и живописал то, что видел изумленной публике, состоявшей из Боба Раштона и старого Мюррея, который суетился вокруг, прикладывая ухо к двери.

Мне стало дурно. Что было хуже — сам акт или его созерцание? Неужели все мы были зоопарком для прислуги? Внезапно дверь открылась. Флетчер отскочил.

Байрон выпихнул голую Джастин в коридор, вслед за ней полетела ее одежда. Она прижала ее к себе и засеменила по коридору.

Байрон поймал замешкавшегося Раштона за ухо. Мюррей и Флетчер были уже в конце коридора. Тем не менее Флетчер успел получить хороший пинок под зад от своего господина.

— Отправляйтесь все вместе в женевский притон! — кричал Байрон в ударе. Он отпустил Раштона:

— Вон отсюда!

Затем он поспешил за ними, размахивая кулаками, но догнать их ему не позволяла больная нога. Испуганная прислуга уже достигла главной двери, очевидно, предпочитая предстать за свои проделки на Страшном Суде перед Богом, чем сейчас перед своим хозяином. Дверь захлопнулась за ними, как тяжелый камень, который завалил иерусалимскую гробницу. Дом вздрогнул.