Читаем без скачивания Румбо - Георгий Злобо

— Что ты такое несешь, дебил? И ты думаешь, после таких слов я с тобой куда-нибудь пойду?

— А ты думаешь, я стану тебя спрашивать? — усмехнулся 6659671, и, ухватив 3ою поперек лобка, умело взвалил на плечи.

— А ну, пусти сейчас же, придурок! — вцепилась в него она, но 6659671 лишь рассмеялся, распахивая ударом ноги двери — и оказываясь на обширном железобетонном помосте, возвышающемся посреди покрытой сиреневыми барханами пустыни.

…— А ты говоришь… — 6659671 застыл, пораженный столь странным пейзажем.

Он приблизился к краю площадки и с сомнением поглядел вниз. Девушка на плечах его вздрагивала от приступов истеричного смеха.

— Чего гогочешь, дура? — 6659671 чуть повернул голову.

— Милый… как я тебе благодарна…

Теперь она плачет?..

— За что же?

— За то, что вывел из Красной Комнаты.

— А… говно-вопрос, это мы запросто, — 6659671 подмигнул самому себе, — из Красной Комнаты мы вышли, а дальше-то что делать?

— Для начала поставь меня на пол. — попросила она, вытирая ладонями слезы.

Что было делать, он поставил её.

С минуту они смотрели друг на друга.

— Теперь ты можешь назвать свое тело заново, — улыбнулась 3оя, — только особо не выдумывай… бери простое какое-нибудь, легко запоминающееся… иначе потом заморочишься. Уж поверь мне, старой партизанке.

— Жбан, — предложил 6659671, — как тебе такое имя?

— Жбан? Да ну… гопник какой-то…

— Ну, хорошо… Ербило.

— Это получше, но чересчур агрессивно как-то… неприятности будет притягивать. Ербило. Поспокойней что-то…

— Гострягус, — предложил 6659671.

— Эстонец что ли? Или омар. Мне как-то не очень…

— Мончефрокс.

— Ублюдок какой-то… немецкий, или даже еврейский дебил.

— Глушбат.

— Ну, это позвучней, пожалуй.

— Дристоглот.

— Еще лучше.

— Рангомягль.

— Совсем хорошо. Но чересчур насыщенно, мне кажется. Будет тянуть, тормозить. Рангомягль — тормоз…

— Кузьмарь?

— Нормально. Даже очень хорошо…

— Румбо.

— О! То, что надо! На этом и остановимся. Румбо. Теперь ты — Румбо. Это такой «Рэмбо наоборот». Как раз про тебя. Теперь ты не просто 6659671. Теперь ты Румбо, номер кузова 6659671.

— Мощь! Биоробот!

— Не тешь себя иллюзиями, биоробот: страдают все одинаково.

— А я разве тешу…

— Ну, ладно… пока, — улыбнулась 3оя, — твоя дорога теперь туда, в Сиреневую Пыль… а мне пора возвращаться.

— Возвращаться? В Красную Комнату? — Румбо схватил её за плечи.

Эти плечи сжимал он точно так вот с полчаса назад: с такой же искреннею страстью.

— А куда же мне вернуться еще? — она посмотрела ему прямо в глаза, и сердце его сглотнуло.

— Но… ты же только что благодарила меня, что я вывел тебя оттуда!

— Конечно. И сейчас благодарю. Я благодарна всем мужчинам, которые позволили мне хотя бы на несколько мгновений выйти из Комнаты. Но Женский Страх сильнее, и я теперь должна вернуться. А иначе, кто будет встречать вас, новых героев на пути в бездну?

— Но… так не может длиться вечно! — опустил руки Румбо, — пройдет время, ты состаришься… а герои любят молодое мясо!..

— Как бы там ни было, я должна исполнить свой долг… а когда мое время истечет, другая пусть сменит меня. А ты, коли такой жалостливый, не зайдешь ли за мной в тот неприятный час?

— Зайду. Даю слово.

— Ой, врешь… — прошептала она, не распуская улыбки.

— Вот дерьмо… не хочу показаться нескромным… но какого хрена я должен это терпеть?..

— Терпеть что?

— Что ты уходишь. Я хочу, чтобы ты осталась, слышишь? Страсть к тебе — теперь моё единственное оружие. Не я выбирал его, но и выхода иного мне нет… тфу, ты, пошлость какая-то… Знаешь, мне всегда недоставало собеседника, чтобы высказаться… У тебя бывало такое, что ты выкладываешь душу перед человеком, и он вроде слушает, но ты смотришь на него, и понимаешь: а ни хера он не слышит! А из вежливости делает вид, что слушает… Почему для того, чтобы высказать друг другу сокровенное, мы должны ужираться, как свиньи? Почему вы, женщины, ведете себя, будто паучихи, заманивающие добычу в липкую сеть влагалища? Почему мы вымираем день ото дня, объясни мне! Почему мы блюем, а кто-то — ест картофельные чипсы? Почему мы говорим, а они не слышат? Почему мы чужие друг другу??..

— Успокойся… ты что? — она погладила его по щеке, словно мать, — Всё хорошо… всё будет хорошо, поверь мне. Просто сейчас нам надо расстаться.

— Навсегда?

— Откуда мне знать… — 3оя отступала, не сводя с Румбо глаз, — может быть, когда-нибудь встретимся… если снова зайдешь в Красную Комнату.

В западне

Итак, один.

В конце концов, жизнь на этом не кончена. Надо поскорее стряхнуть жалость к себе, и чем-то заняться. Исследовать эту сиреневую пустыню внизу. Да. Немедленно.

Он подошел к бетонному краю.

Прежде всего, найти способ туда спуститься. Прыгать высоковато. Травмы сейчас не нужны.

Побродив по площадке, Румбо обнаружил у дверей в углу дюралевого сплава приставную лестницу. Узкие её перекладины покрывал выпуклый узор, напоминавший руническое письмо.

— Удача со мной! — находка приятно возбудила его.

Он опустил лестницу вниз и, развернувшись, слез по ступеням.

Разочарование сдавило вдруг мозг.

В этом разочаровании присутствовал какой-то мистический страх. Или… хотя, при чем тут мистика? Просто число разочарований, которые суждено пережить нам, не бесконечно. И каждое новое приближает последнее — и может им оказаться.

Но к чему этот мрак? Отчего оказался он в состоянии депрессивного ступора? Возможно, это просто реакция на бурное совокупление?

Румбо присел на корточки и зачерпнул рукой грунт, напоминающий пыль. Серебристая, с оттенком сирени, она при ближайшем рассмотрении оказалась порошком, столь мелким, что иная модница смогла бы припудрить им щеки, чтобы они стали сиреневыми, как у покойника.

Откуда эта мода на покойников ныне? Пришла из прошлого, из разлагающихся останков тысячелетних царств? А что произошло с теми, кто тогда выжил, вот бы узнать. Оглядеть бы их жизнь ловким оком компьютера, подсчитать вероятность: есть ли у нас еще шанс? Стать юркими, как амебы. Разрушительными, как смерч. Стойкими, как саранча.

Где мой прадед крокодил? Где прабабка рысь? Пора слать за ними гонцов: нелегкое испытание предстоит мне. Пусть же память генов поможет мне выстоять, и простоять до конца — до того самого, который у каждого свой, свой, свой, свой, но обязательно есть — и никому его не избегнуть.

Но поскольку множество людей умирает тихо и без истерик, мы позволяем себе надеяться, что всё случится внезапно и до омерзенья легко.

Как пьяный нырок в ледяную прорубь.

Или надеетесь вы жить вечно?

Торопитесь. С прощальным шипением поезд стронул колеса.

— Уф, ссука… какая она, эта пыль! — вскрикнул Румбо, хлеща себя по лицу в желании вернуть былую трезвость.

Заморочился он Пылью Сиреневой, перхотью трупной, струпом мертвячьим; забыл прадеда-крокодила с прабабкой-рысью.

Дабы рассеять засосавшую панику, ухватил было лестницу — рвануть наверх обратно — когда к ужасу своему увидел, что бетонная стена помоста за спиною его исчезла, и теперь маячит еле где-то вдалеке, в сиреневом мареве.

И возопил в отчаянии Румбо, и дошло до него, что слои Сиреневой Пыли перемещаются друг относительно друга, как океанские течения — и одно из таких течений унесло его от Красной Комнаты и влечет сейчас куда-то по пустыне серебряных струпьев.

Он попытался бежать, но ноги мигом увязли. Перемещаться здесь приходилось медленно, плавно извиваясь и балансируя: при малейшем рывке или ускорении проклятая пыль обращалась зыбучим песком. Более или менее быстро выходило только ползать. Тут-то и пригодились навыки предка-крокодила.

Румбо стал переползать поперек течения пыли, пытаясь поймать поток, который отнес бы его обратно. Приставную лестницу держал при себе для случайной надобности. Ползти голышом с лестницей на спине — удовольствие не из приятных, тем более — ползти в неизвестность. Пыль раздирала носоглотку, слепила, сбивала дыхание.

Он рычал, полз и сплёвывал.

Сплёвывал, полз и рычал.

Вдруг по левую руку увидал он нечто, напоминающее телефонную будку.

Аккуратными перекатами, не выпуская лестницу, подплыл к непонятной постройке, мечтая об одном: зацепиться.

Лестница и в этом помогла ему.

И вот он стоит на твердом полу, хотя неясно, покоится ли эта «будка» на месте, или же перемещается по пустыне, влекомая пылью.

Прежде всего: телефона здесь нет.

Румбо повертелся на месте, прислонив лестницу к стене.

Больше всего это напоминает кабину лифта. Тем более, что на стене имеется пульт. И зеркало.