Читаем без скачивания Похищение Муссолини - Богдан Сушинский

Черчилль поднялся и, жестом прервав попытку полковника подняться вслед за ним, прошелся по комнате. Ступал он неуклюже, грузно, переваливаясь и заметно налегая на правую ногу. Это была походка уставшего крестьянина, решившего пройтись по свежей борозде.

— Неужели при аресте офицеры не обыскали его? Почему они позволяют ему таскать за собой этот дурацкий чемодан? — вдруг встревоженно спросил Черчилль, останавливаясь посреди комнатки.

— Возможно, не придавали этому значения. Муссолини — не рядовой арестант. К тому же Чемодан никуда не Денется. И коль уж Муссолини не уничтожил эти письма, они рано или поздно попадут в руки следствия. Конечно, для многих адресатов Муссолини это нежелательно.

— Еще бы! — задумчиво согласился Черчилль. — А ведь следует предположить и такое. — Сигарета его погасла, но Черчилль не обращал на нее внимания.

«Наконец-то заволновался!» — с удовлетворением, хотя и без какого-либо злорадства, подумал полковник.

Злорадства здесь и не могло быть. О’Коннел всегда слыл сторонником консерваторов, и политика Черчилля вполне импонировала ему. Вот и сейчас полковнику искренне хотелось хоть как-то помочь сэру Черчиллю. При этом он и не стал скрывать, что, в свою очередь, тоже рассчитывает обратиться к нему за помощью. В трудные времена, ясное дело. Однако решился на эту встречу не из расчета на серьезное сближение с премьер-министром.

— Хорошо еще, если эти письма попадут в руки итальянских следователей. После свержения дуче мы с итальянцами почти союзники, и это можно было бы как-то уладить. Но есть опасение, что бумаги окажутся р руках немецкой разведки. И даже трудно предположить, кто из руководителей высшего эшелона рейха и в каких целях позволит себе использовать их.

— Понятно, полковник. Все понятно. — Черчилль посмотрел на часы и едва заметно улыбнулся. Улыбка получилась хотя и не веселой, но достаточно добродушной. — Благодарю вас, мистер О’Коннел. Мне пора.

«Неужели он так и уйдет! — удивленно посмотрел ему вслед полковник, когда Черчилль направился к двери. О’Коннел совершенно забыл при этом, что обязан проводить гостя. — Но он не может уйти просто так, ничего не добавив к тому, что уже сказано».

Пройдя мимо накрытого стола, Черчилль вновь остановился и осмотрел его.

— Так чем вы собирались потчевать меня, полковник?

О’Коннел широким жестом обвел весь стол. У него снова появилась надежда, что гость вернется к разговору о письмах. Еще больше эта надежда окрепла, когда Черчилль согласился принять от него бокал с красным вином. Произнеся тост «За Британию!», премьер символически отпил из бокала, поставил его на ладонь, другой накрыл сверху и проницательно просверлил взглядом полковника.

— А теперь признавайтесь, почему вы рассказали все это именно мне, — резко произнес он. — И попрошу отнестись к этому вопросу со всей ответственностью. С какой стати вы решили, что содержимое чемодана может быть обращено против меня? Говорите со мной как разведчик с разведчиком, — мрачно улыбнулся Черчилль. — В конце концов…

— Мне известно, что в свое время вы довольно активно переписывались с Муссолини. Пока что это главный повод для моего беспокойства.

— Предоставьте свое беспокойство Уинстону Черчиллю. Что еще? Я настаиваю, полковник.

— Мне попалась в руки вот ага газета, — достал О’Коннел из внутреннего кармана сложенную вчетверо, основательно пожелтевшую газету. — Я наткнулся на нее, пребывая во Флоренции. Это тамошняя городская газетенка.

— Понятно, что газетенка.

— Но очень ценна для нас.

— Вам помогли наткнуться на нее, не так ли?

— Вы правы, сэр, помогли. Правда, сделала это не разведка, а один местный философ, мой давнишний знакомый, с которым мы вели споры о фашизме и демократии. Следует заметить, что он приверженец национал-социализма. И почитатель дуче.

— Так о чем речь в этой газете? — Черчилль все еще держал бокал зажатым между двумя ладонями.

— Она датируется 1927 годом, — полковник внимательно присмотрелся к лицу Черчилля. Оно слегка побледнело. И уж совершенно не странным показалось, что премьер-министр обратился за советом к содержимому своего бокала. — В ней опубликован отчет о вашей пресс-конференции по случаю прибытия во Флоренцию.

— Переведите то, что привлекло внимание вашего знакомого.

— Только одна фраза. Напомню, что речь тогда шла о русском большевизме, о котором вы отозвались…

— Я хорошо помню, как отзывался тогда о русском большевизме. Кроме того, ни для одного журналиста мира не секрет, что к коммунистам вообще, и к русским большевикам в частности, я отношусь с глубочайшим презрением. В том числе и к их «вождю всех времен и народов», «кремлевскому солнцу», «мудрому отцу», «великому стратегу коммунизма» Сталину.

— В таком случае позволю себе перевести лишь одну фразу, — Черчилль не мог не заметить, что голос полковника стал тверже. Растерянность исчезла. В интонациях зазвучало нечто прокурорское. — Цитирую ваши слова:

«Именно Италия дала нам средство против русского яда. Будь я итальянцем, я бы стал фашистом!»

На несколько минут в зале воцарилось неловкое молчание. Черчилль поставил бокал на стол и потянулся за газетой. Полковник охотно уступил ее. Черчилль внимательно всмотрелся в подчеркнутые строчки. Вряд ли он сумел прочесть написанное, полковник знал, что итальянским Черчилль не владеет, письма он писал на английском. Но газету не вернет. Заставит перевести весь отчет.

— Можете оставить ее мне? Я никогда не видел этой газетенки, и для меня важно знать, что здесь написано. Дословно. Кроме того, мне хотелось бы верить, — выдержал значительную паузу, — что вы не станете распространяться о содержимом этой статьи. Двадцать седьмой год должен остаться в прошлом. G тех пор, как вы понимаете, изменились не только мы с вами, но и наши взгляды.

— Просто я знаю, что вы писали письма вплоть до начала войны. А возможно, и в более близкие времена. Там тоже могли оказаться подобные высказывания. Представляю себе, как будет смаковать их оппозиционная пресса, когда дело дойдет до предвыборной кампании.

— Скажите, полковник, вы можете попытаться еще раз поговорить с офицером-карабинером? Или найти другой способ? Любой другой способ?

— Если представится случай снова попасть в Италию, сэр.

— С поездкой возникли проблемы? Они будут улажены.

— В крайнем случае их можно уничтожить. Письма ведь тоже горят, не так ли? — Вопросительно посмотрел полковник на Черчилля.

— Как сочтете нужным, — подался к нему через стол премьер-министр. — При этом я отдаю себе отчет, что ваши расходы могут выйти за пределы скудной суммы, обычно выделяемой от щедрот своих финансовым управлением военной разведки.

Полковник опустил глаза и скромно промолчал.

— Мы еще встретимся перед вашим отъездом и обсудим это более подробно. Вот телефон, — положил на стол визитку.

— Лейтенант Роусен. Офицер связи. Можете сообщать! ему с такой же доверительностью, как если бы беседовали со мной. И будьте уверены: ваши сообщения или просьбы, — подчеркнул Черчилль, — сразу же будут изложены мне с надлежащей дословностью.

— Тешу себя надеждой, что мои скромные услуги окажутся полезными, сэр.

30

— Гауптштурмфюрер Скорцени? Здесь майор Раймер. С вами будет говорить командир добровольческой казачьей дивизии генерал фон Панвиц[23].

— Простите, майор, какой дивизии?

— Казачьей. Русской. Вы могли не слышать о ней. Дивизия только недавно сформирована в Белоруссии из донских, кубанских и терских белоказаков.

— Да?! И командует всем этим воинством «кубанский казак» фон Панвиц? — саркастически уточнил Скорцени. — Что происходит в этом мире, майор? Может, хоть вы объясните мне?

Раймер нервно прокашлялся. Скорцени отчетливо слышал в трубке его надрывное сопение, словно собеседник хотел демонстративно пристыдить им гауптштурмфюрера.

— Фон Панвиц является генералом войск СС. Он вступил в командование русской добровольческой дивизией, выполняя волю штаба верховного главнокомандования и лично рейхсфюрера СС Гиммлера.

— Мне и в голову не приходило сомневаться в этом, — пророкотал своим зычным камнедробильным басом Скорцени. Майору трудно было поверить, что имя рейхсфюрера СС давно не производит на этого человека никакого впечатления.

— Соединяю, — пробубнил майор, считая, что достойно осадил выскочку гауптштурмфюрера.

— Скорцени, — медлительным учительским голосом обратился к нему человек, которого майор называл генералом СС.

— Слушаю вас, господин генерал.

— Я попросил бы вас, Скорцени, при всей вашей занятости принять генерал-лейтенанта Шкуро[24]. Это русский генерал, Скорцени, бывший белогвардеец и первоклассный кавалерист.