Читаем без скачивания Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян - Алексей Щавелев

2. Одним из наиболее показательных признаков использования устной традиции в качестве источника может служить наличие в раннеисторических текстах конкурирующих версий, которые нередко сопровождаются объяснениями, почему летописец отдает предпочтение тому или иному варианту. Вариативность — один из сущностных признаков фольклора, устной традиции в целом и речи как таковой. Более того, логика исторической памяти в устной традиции не требует устранения вариативности и даже прямых противоречий. В противоположность этому «письмо», письменная традиция рассчитана на фиксацию одного варианта, демаркацию разных вариантов, выявление истиной и ложной версии при возникновении противоречий[160]

Вариативность устной традиции обусловлена более размытым коллективным представлением людей, принадлежащих к бесписьменным обществам, о границе правды и вымысла, истории и мифа, отсутствием методов адекватной верификации фактов, особым понятием авторства[161]. Для «синкретической правды»[162] фольклора всё, что подверглось запоминанию, в общих чертах признается истинным

Первым летописцам и хронистам при адаптации фольклорных данных к своим историческим и идеологическим задачам было необходимо выработать способы согласования устных вариантов с последовательной схемой повествования. Можно предполагать, что значительный массив информации был отвергнут монахами-христианами, но часть данных была необходима летописцам для создания целостной картины древней языческой истории. В результате варианты предания в раннеисторических сочинениях превращались в конкурирующие версии, противопоставленные по принципу «истинные — ложные». Повествования о таких противоречиях носят диалогический, полемический характер и строятся по схеме «аргумент — контраргумент — вывод»[163]

Классическим примером этой ситуации являются две приведенные в ПВЛ версии о статусе и профессии князя / перевозчика Кия. Вариант, в котором Кий был перевозчиком через Днепр, распространяемый неизвестными информаторами («ини же не сведуще»), опровергается летописцем с помощью других устных рассказов («якоже сказаютъ») о том, что Кий был князем и совершал походы на Царьград. Отметим, что летописец чётко обозначает пределы своего «истинного знания» — имя императора, с почётом принявшего Кия, ему не известно: «...и приходившю ему къ цсрю не свемы но токмо о семъ вемы якоже сказаютъ яко велику честь приялъ есть отъ цсря которого не вемь»[164]

Летописцу ещё несколько раз приходится вступать в полемику со своими информантами. Он опровергает мнение «невегласов»-язычников, считавших, что солнечное затмение вызвано «съедением солнца»[165], приводит разные версии о месте крещения князя Владимира[166], объясняет, из какого материала на самом деле сделано трофейное изваяние коней, привезенное в Киев из Корсуня[167]

Аналогичным образом Козьма Пражский опровергает «пустую молву и ложные толки» о том, что Пржемысл и Либуше тайно встречались каждую ночь до своей свадьбы[168]. Хронист приводит и аргумент распространителей этих толков — Либуше направляет послов, ищущих нового князя, за своим конем, которому хорошо знаком путь к Пржемыслу. Аргументом против этих измышлений для Козьмы являются рассказы о добродетелях Либуше и прославление качеств Пржемысла

Кроме открыто декларированных противоречий и версий различных сказаний в раннеисторической традиции фиксируются параллельные варианты трактовки одних и тех же событий. В Новгородской первой летописи младшего извода можно выявить дополнительные мотивы сказания о Кие и полянах; в ПВЛ и НПЛ несколько различается набор мотивов сказания о призвании Рюрика и его братьев[169], разнится статус Олега (воевода или князь), по-разному оценивается роль Игоря при захвате Киева (соправитель Олега или младенец), приводятся три версии местонахождения могилы Олега (в Киеве, в Ладоге, «за морем»). Эти противоречия выявлялись текстологами в качестве рудиментов предшествовавших ПВЛ летописных сводов[170], но одновременно они, видимо, отражают и вариативность устных источников разных летописных традиций

Аналогичный параллелизм версий наблюдается в западнославянской традиции. В частности, наряду с историей становления раннего чешского государства, изложенной Козьмой Пражским, существует другая интерпретация тех же событий, зафиксированная в так называемой «Легенде Кристиана», входящей в цикл Житий чешского святого Вацлава[171]. В житийной легенде фигурирует только князь Пржемысл, упомянут лишь один столичный город чехов — Прага, не названа по имени жена Пржемысла Либуше, полностью отсутствуют данные о её семье и предках[172]. У Козьмы сюжет становления власти изложен гораздо более многопланово, а активная роль ее созидательницы отведена Либуше, дочери Крока, а не исключительно Пржемыслу[173]

В ранней польской историографии трактовки момента установления власти ещё более различаются. Общие для польской традиции мотивы и имена в различных хрониках объединены в разные сюжеты и генеалогические последовательности. Эти варианты зафиксированы в разновременных источниках — Хроника Галла Анонима написана в 1107-1113 гг.[174], Хроника Кадлубка — в XII в., Великопольская хроника — памятник польской хронографии XIII-XIV вв.. Поэтому их сравнение требует специального текстологического и исторического исследования[175]

3. Малые формы фольклора[176]. Особую роль при выделении фольклорного пласта раннеисторических текстов играют малые формы фольклора — пословицы, поговорки, загадки. Пословица выступает и концентрированным выражением некоего легендарного сюжета и самостоятельной фольклорной единицей. Ограниченный объем, афористичность и ориентация на определенный речевой ритм[177] позволяют летописцам дословно приводить их тексты

Наибольшее число пословиц приведено в ПВЛ. Это объясняется языковой природой летописного текста: пословицы и поговорки, ориентированные на игру слов, внутренний ритм или рифму, подтекст, легче переходили в письменную традицию «своего» языка. Языковой барьер между славянским устным преданием и латинской хроникальной традицией преодолевало лишь ограниченное число поговорок. Но сам факт использования «крылатых выражений» и в латинских текстах свидетельствует об их бытовании и распространенности

В ПВЛ процитированы пословицы («притчи») о погибели обров, «беде аки в Родне», данное древлянами определение «жадного» князя-волка[178], пословица о пещаньцах и Волчьем Хвосте[179], присказка Владимира Святославича о вине[180]. Приводятся также фольклорно-юридические формулы клятвы: «да будемъ золоти, яко золото»[181] и «оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути»[182]

Полный перечень пословиц, выявленных в летописных известиях X-XII вв., содержится в специальном очерке Ф.И. Буслаева, где рассмотрены и зафиксированные этнографами аналогии. Большинство пословиц в летописи построено по двухчастной схеме — текст пословицы и его толкование. Две пословицы приведены отдельно в качестве «коды» к преданию или рассказу; в этих случаях летописец употребляет термин «притча», означающий пословицу, иногда связанную с игрой слов[183]. Остальные поговорки вставлены в речи и диалоги персонажей летописи

Первая названная «притчей» пословица в ПВЛ — «и есть притъча в Руси и до сего дне погибоша аки обри их же несть племени ни наследъка»[184] — прямо отсылает читателя летописи к бытующему фольклору. Одновременно летописец приводит сюжет предания о дулебах и обрах

Вторая пословица связана с междукняжескими столкновениями: «и есть притча и до сего дне беда аки в Родне»[185]. В Ермолинской летописи приведена вторая часть или толкование: «братъ брата убилъ»[186]. Это может быть как пояснением позднего переписчика, так и более полным отражением архетипического текста. В Ермолинской летописи, в отличие от более ранних списков ПВЛ, пословица завершает рассказ о смерти Ярополка, что соответствует повествовательной логике рассказа о дулебах и обрах, где пословица является концентрированным итогом предания

Рассказ Козьмы о старшей сестре Либуше Кази завершается пословицей: «Этого не может вернуть даже Кази», что означает безвозвратную потерю[187]. Пословица тесно связана с этимологией имени Кази, производного от глагола «казнити» — уничтожать, убивать. В пословице выражена хтоническая природа образа старшей дочери Крока[188]

В тексте Галла Анонима фольклорный пласт выражен слабее, так как иностранец Галл был менее знаком с «живым» фольклором. Исключение составляет «как бы пословица» («proverbialiter»): «Справедливей и почетней владеть отцовским наследством, чем наследством матери или дяди со стороны матери»[189]. Отметим, что эта формула, возможно, не восходит к изустному праву, а является парафразом одного из положений римского права. Поскольку сам Галл Аноним сомневается в происхождении цитаты, можно предполагать, что эта формула бытовала в устной речи