Читаем без скачивания Случайный президент - Павел Шеремет

Леонид Ерин лично участвовал в работе, сам подписывал письма и запросы в различные структуры Российской Федерации и докладывал Лукашенко о мнимых успехах следственной группы. Впрочем, когда через три месяца стало ясно, что громкое дело провалилось, он едва удержался даже в кресле заместителя… Но я-то пишу о событиях конца июля 1997 года, когда Ерин просто рвался в бой.

Не успел Борис Ельцин высказаться по поводу ареста журналистов, как Лукашенко поспешил ответить. В интервью Псковскому телевидению он заявил: «Если президент России хочет, чтобы я объяснился перед ним, то я готов дать объяснения с фактами в руках. Однако сначала пусть он объяснится за ту информационную войну, которую развязали российские телеканалы против Беларуси». Лукашенко пообещал через несколько дней положить на стол российского президента документы, подтверждающие мое сотрудничество со спецслужбами западных стран, и тот факт, что я выполнил спланированную провокацию и получил за это вознаграждение. О том, как все «планировалось» на самом деле, я уже рассказал. А фантазии на тему денег, родились, вероятно, от того, что во время обыска у меня нашли пластиковую карточку российского банка. Для беларуского лидера это было «неопровержимым доказательством» — ну, не мог он понять, что сотрудники ОРТ получают зарплату по карточкам.

Так или иначе, но никаких документов, Ельцину Лукашенко не прислал и уже через три недели объявил меня террористом, готовившим покушение на президента.

31 июля

В тюрьме все точно по звонку. В шесть утра — подъем, после этого нары должны быть застелены и спать, укрывшись одеялом, запрещено. Сразу после подъема — завтрак: полмиски каши и кружка чая. В 9.00 начинается утренняя проверка. В корпусе 66 камер и к нам проверка доходит только к часам одиннадцати. Пересчитывают заключенных, проверяют, все ли живы, выводят всех в коридор и проверяют камеру. Огромной кувалдой простукиваются стены, нары, решетки на окне — ищут тайники, оторванные железные пластины от нар или перепиленные решетки. Раз в неделю утренний обход проводит кто-нибудь из начальства, тогда в бригаде кроме корпусного и нескольких надзирателей есть и медик, и воспитатель. Выясняют, имеются ли жалобы и предложения, хотя жаловаться и просить здесь так же бесполезно, как и пилить решетки.

В 12.00 — обед, самое радостное время суток. Сначала развозят суп — жидкая баланда с трудно уловимыми овощами. Нам весь август вместо картошки давали «клейстер» — смесь муки и порошкового картофеля. Этот же клейстер добавляли и в суп, поэтому, с позволения сказать, блюдо на первое напоминало кисель. Есть такое с непривычки невозможно, но день-два голодухи вкусы все-таки меняет.

Пока баланду развезут по этажу, надо успеть съесть суп, так как в эту же миску на второе положат кашу или чистый клейстер. Честно говоря, клейстер я так и не смог в себя впихнуть, так и не смог заставить свой организм проглотить эту серую массу с неприятным запахом комбижира. В сентябре с кормежкой стало получше, появились нормальный картофель, свекла и капуста.

Нашу камеру обычно после обеда выводили на прогулку, на один час. Перед этим всех обыскивали и под конвоем нескольких надзирателей выводили на крышу в специальные клетки. Обитая железом дверь похожа на огромную терку, это сделано специально чтобы заключенные на дверях не могли оставить послания друг другу, ведь в одних и тех же прогулочных двориках в течение дня бывают все. Тем не менее, почти месяц я каждый день оставлял на двери информацию для Дмитрия Завадского, в какой я камере и как со мной можно связаться, но мы так ни разу в один дворик и не попали.

18.00 — ужин. Дают либо суп, либо кашу. Примерно в 21.00 принесут еще полбуханки черного и четверть белого хлеба, и грамм тридцать сахара. Раз или два в неделю после ужина дают жутко соленую кильку.

20.30 — начинается вечерняя проверка. Она проходит быстро, заступивший на смену корпусной сверяет по списку заключенных в камере. До нас доходит уже ближе к отбою.

22.00 — отбой. Звенит звонок и тюрьма… начинает содрогаться, как при землетрясении. Заключенные перестукиваются с соседями справа, слева, сверху, снизу… Так зеки желают друг другу спокойной ночи. Когда слышишь это в первый раз — дух захватывает. Но все это повторяется каждый день. В течение месяцев и лет. Человек проводит все время в замкнутом пространстве в постоянной борьбе с надзирателями. Выезды на допросы редки. Через месяц это сказывается на психике.

Но мой первый полноценный день в тюрьме проходит в движении. Утром уводят в медсанчасть: каждый вновь прибывший сюда должен пройти флюорографию, сдать кровь из вены, его осматривает зубной врач. Тюремный стоматолог — совсем молодой парень — подошел к клетке, в которой держат в медсанчасти, и участливо сообщил, что меня все время показывают по телевизору.

Здесь ни с кем не церемонятся — кровь берут тупой «конской» иглой, которую санитар достает из черного, похоже, дерматинового свертка. Иглы в этом свертке лежат в специальный ячейках, как сверла в наборе автолюбителя.

— Ты СПИДом своими иглами не заразишь?

— Не волнуйся, есть гарантия.

В разговор вступает стоматолог:

— Смотри осторожно, а то потом ответишь, что Шеремета мучил.

— А я, может, специально для него иглу выбрал.

На меня завели тюремное дело, сфотографировали именно так, как в фильмах показывают, — в профиль и анфас с табличкой на груди, на которой коряво выведены фамилия и год рождения. Снимают отпечатки пальцев, ладоней и даже берут отпечатки нижней части ладоней. Старшина все делает основательно, не спеша — листов пять в корзину выбросил, пока не подобрал достойный вариант.

Гродненская следственная тюрьма — УЖ-15ст-1 — считается самым суровым учреждением по условиям содержания. В Беларуси вообще две тюрьмы, в которых содержат и тех, кто под следствием, и тех, кто уже осужден: в Могилеве и Гродно. Но в Могилеве режим содержания — общий и усиленный, в Гродно — строгий и особый. Да и администрация гродненской тюрьмы своими порядками гордится, за порядком здесь следят 2 тысячи надзирателей. Просто завод какой-то!

УЖ-15ст-1 занимает небольшую территорию. Тюрьма расположена в бывшем монастыре, построенном еще в 17 веке. За высоким забором — два трехэтажных корпуса и несколько построек поменьше: санчасть, что-то типа клуба, здание, где проходят допросы и свидания. Есть в тюрьме столярная мастерская и магазин, в котором изделия из тюремной мастерской и продаются. Фактически на территории тюрьмы стоит и общежитие для администрации, поэтому многие надзиратели со своими семьями проводят здесь столько же времени, сколько и те, за кем им приходится надзирать. Осужденных и подследственных содержат в разных камерах, но в общих корпусах. Правда, в нашем, первом, корпусе почти все камеры были для подследственных.

На первом этаже — карантин и карцер, второй и третий этажи — обычные камеры. На крыше одного из зданий — прогулочные дворики. Между этажами натянута сетка. Вдоль камер на каждом этаже прохаживается по одному надзирателю — «продольные». В одном и том же корпусе содержат и мужчин, и женщин, и малолеток, и «тубиков» — больных туберкулезом. Говорят, сбежать из Гродно практически невозможно. По крайней мере, за последние двадцать лет здесь помнят два случая, причем бежали не из камер, а из медчасти.

Надзирателей периодически, примерно каждые две-три недели, тасуют, — переводят с одного поста на другой: то на вышке дежуришь, то на том этаже, то на этом, то на воротах… А вот должность банщика постоянная. Как, впрочем, и приемщика передач. Передачи принимал и разносил толстый невысокий прапорщик. Этот человек живет, кажется, лучше всех. Продовольственную передачу можно передать всего один раз в месяц и только 8 килограмм и за каждый лишний грамм прапорщику благодарны, как спасителю.

Если нет допросов, из камеры выводят только на прогулку, оставшееся от проверок, приемов пищи и шмонов время приходится придумывать себе развлечения и занятия.

…Беларуские власти решили все-таки объясниться по поводу ареста группы ОРТ. Пресс-служба президента Беларуси выступила с официальным заявлением: «Комментарий президента Российской Федерации Бориса Ельцина по поводу возбуждения уголовного дела в отношении гражданина Республики Беларусь Павла Шеремета воспринят беларуским руководством с удивлением и недоумением. Тон и характер высказываний российского президента можно объяснить только тем, что его сознательно ввели в заблуждение по этому факту. Демонстративно незаконный переход государственной границы и последующая кампания в российских средствах массовой информации свидетельствуют о преднамеренной провокации».

В ответ на это пресс-секретарь российского президента Сергей Ястржембский сообщил, что Борис Ельцин настаивает на освобождении журналистов ОРТ: «Президент Российской Федерации исходит не из гражданства и национальной принадлежности корреспондентов, работающих в России или Беларуси, а из взятых Москвой и Минском обязательств по обеспечению свободы слова…».