Читаем без скачивания Иуда Искариот - Юрий Вахтин

 В лазарете его положили в крошечную двухместную камеру-палату тоже с воином-интернационалистом, подвижным и неугомонным Вовкой Фиксой или Владимиром Фетисовым – сержантом запаса, полтора года провоевавшим в Афганистане кавалером ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги». После демобилизации неугомонной натуре Фетисова было тяжело вновь привыкать к заводской проходной и токарному станку, от которого его призвали в Армию. Проработав три месяца, его уволили за прогулы и появления на рабочем месте в нетрезвом состоянии. В стране началась перестройка, лозунг: «Работай и зарабатывай» стал основным. Правительство не разъяснило методов и границ дозволенности, люди стали зарабатывать так, как умели и считали возможным. Фикса и его друзья, в основном все афганцы, за свою короткую жизнь ни чему не научились, кроме как «воевать». Они создали свой кооператив по изыманию с нарушениями УК заработанных денег, а так как большинство кооператоров всячески обходили закон, работы у группы Фиксы было непочатый край. Все шло даже лучше, чем они предполагали, появились большие шальные деньги. Но вышла накладка: очередной подпольный цеховик, скрывающий от государства львиную долю доходов, оказался родственником прокурора одного из районов города. И «летучий отряд», как называли они сами себя, или «банда Фетисова», как ее стали называть следователи в своих протоколах, почти в полном составе угодила в СИЗО № 1.

 Новикова привели с очередного допроса. Адвокат Митин через следователя передал ему передачу с короткой запиской: «Солдату от солдата». Владимир выложил содержимое на стол: палка сухой колбасы, сало, конфеты, десять пачек «Ростова» – нехитрая обыкновенная передача. Сколько волнения вызвала она в груди боевого командира, два года смотревшего в глаза смерти, и почти ежедневно водившего своих солдат на эту смерть, а здесь слеза навернулась на глаза, в груди клокотало, стало трудно дышать.

 - Жена или родичи? – поинтересовался Фикса, он уже знал, за что сидел бывший однокашник майор Новиков, они воевали совсем в разных местах большой чужой страны, но называл Новикова Фикса «командир».

 - Нет, Володь, жена от меня ушла, а родичи – одна сестра, живет на юге области. Я ей писал, но второй месяц тишина, может, обманул контролер – не бросил письмо, я открытое передал, просто сообщил, где я. Она зоотехник в колхозе, двоих детей одна растит. Колхоз разваливается, она хороший специалист, ее в богатые колхозы давно зовут, но она упертая – наша Новикова.

 - Извини, командир, я не знал. А жена из-за сидки ушла? – Фикса встал со шконки.

 - Иди, Вовчик, порубаем вольных продуктов, и на воле они тоже дефицитом становятся, - пригласил Новиков своего сокамерника к столу. – У тебя есть, чем порезать? Ты старый арестант, - пошутил майор.

 Фикса сидел на три месяца больше Новикова, но заводной Фетисов привык быстро, как и ко всему, что пришлось ему пережить за неполные двадцать два года, и уже через месяц он стал своим, даже среди посидевших не один год заключенных. Фикса достал заточенный супинатор:

 - Пожалуйста, гражданин майор, - шутливо проговорил он, протягивая тюремный «нож» Новикову.

 Нарезали сало, колбасы, очистили большую головку чеснока трехзубца с юга области, самодельным кипятильником из лезвий Фикса заварил чифирь. Пир пошел своим чередом.

 - Извини, командир, может тебе неприятно, в душу лезу, тогда не отвечай. Но как говорят: в разговоре время идет быстрее, а у нас его, к сожалению, ой как много свободного времени, - Фикса захохотал.

 - Спрашивай, сержант.

 - Ты не ответил, я спросил, жена из-за сидки ушла?

 - Нет, Володь, - Новиков перестал жевать, достал сигарету, закурил, глотнул два глотка поданного в алюминиевой тюремной кружке горячего чифиря. – После ранения я вообще думал, не выползу. Полведра осколков хирурги из меня вытряхнули. Она приехала в госпиталь еще в Ташкент, плачет, молодая, красивая. Детей у нас не было, я думал из-за нее, но любил ее, она у меня за ребенка была, хотя, конечно, мало любил. Я понимал: служба, потом война, не проверялись мы, все некогда, успеем. В общем, я вольную ей дал на первом же свидании в госпитале. Может, и погорячился, или, как теперь надо говорить, «фраернулся», но, увы, она поплакала и приняла предложение. Развелись быстро. Замуж вышла, был, наверное, вариант, может, подходящего случая ждали. Живут в Ростове, он родом оттуда. Ребенок родился у них. Так что, жизнь продолжается. Мертвым гнить – живым жить.

 - Да, командир, трепанула тебя жизнь, только выкарабкался и опять нары, все казенное.

 - Судьба, наверное, и гроб казенный дадут, на свой не заработал, и когда, теперь, заработаю? – Новиков закашлял тяжелым нездоровым кашлем. Подошел к своей шконке, достал из под подушки, завернутые в бумагу таблетки, выпил одну, запил водой, прилег на шконку.

 - О, Владимир Матвеевич, - Фикса впервые назвал Новикова по имени, отчеству, хотя был в два раза моложе него и по этикету гражданскому должен был это делать. Но в тюремной камере все возрасты стирались, и только уважение могло заставить обращаться по отчеству и очень редко по имени, отчеству. - Дела твои не важнецкие, и кашель нездоровый какой-то.

 - Легкое, как решето, его шили, клеили. Не знаю клей плохой, наверное, - пошутил Новиков. – Утром сегодня закашлял, выплюнул кусок легкого в раковину. Ладно, Вовчик, еще поскрипим, - Новиков закрыл глаза, большие крестьянские руки положил на грудь, задремал.

 Фикса посидел за столом, допил остывший чифирь из кружки. Завернул в бумагу оставшуюся еду, положил в стол. Прошел по камере четыре шага вперед, четыре назад. Залез на свою, верхнюю шконку, лез с открытыми глазами. Не спалось, мысли путались в голове. Что было вчера, сегодня, что будет завтра? Всё, что прожито, как во сне, будто и не он жил. Как хорошо все начиналось. Но он знал о почти не минуемом подобном финале, когда полтора года назад "изымали излишки" в первый раз. Но все прошло тихо и гладко, и цеховик, за защиту своего дела, без колебаний отсчитал названную сумму. Потом был второй, третий. Легкие деньги, веселая жизнь. Вечера в кафе и барак с красивыми девчонками. Время не пошло – полетело и денег становилось больше, но кончались они даже быстрее, и надо было снова доставать, искать клиентов. Аппетит приходит во время еды. Потом стали появляться конкуренты, приходилось решать и эти вопросы, сначала договариваясь, а потом с помощью кулаков и цепей и даже оружия. Жестокости и беспощадности «банды Фетисова» не было равных в городе. Состоявшая в основном из бывших воинов-афганцев, прошедших ужасы войны, ломивших психику людей.

 Потом уже на допросах многие вполне серьезно заявляли, что они проливали кровь за Родину и что в этом: что они брали немного у воров, брали незаконно не честно нажитое? И на вопрос следователя: «Кто дал им это право?», они отвечали: «А кто дал право вам посылать нас туда и для чего? Для защиты Родины? Почему тогда Родина бросает их израненных, с нарушенной психикой и здоровьем, выживать самим? Они ничего не умеют, их научили только убивать». «Есть льготы, установленные для воинов из «горячих точек»». Но, изучив эти льготы и цену, которую заплатили они для получения этих льгот, становится смешно до слез. А кто даст льготы не пришедшим двадцатилетним парням только начинающим жить?

 Вечер незаметно опустился над городом, и СИЗО с толстыми стенами, построенный еще при царской власти, погружался в темноту. На вышках зажгли прожектора. Слышался лай собак, команды конвойных, привезли новый этап подследственных, осужденных – новых заключенных жильцов мрачного дома СИЗО № 1.

Глава 16

 Рабочий день главного зоотехника совхоза «Первомайский» Нины Никаноровны Суховерховой начинался с восходом солнца. Большое хозяйство: две молочно-товарные фермы и комплекс по откорму молодняка. Свинокомплекс один из лучших в области, здесь выращивали молодняк для маточного стада лучших пород, которые затем везли в другие хозяйства области. Овцеферма и одна из лучших птицефабрик, где выращивали молодняк: курей, уток, гусей и даже модных в последнее время перепелов и фазанов. Везде надо успеть, везде побывать, дать необходимые распоряжения или совет.

 Опытный зоотехник, почти с тридцатилетним стажем, Нина Суховерхова не могла долго без работы и уходила в нее, не замечая ничего вокруг. Казалось, в работе она находит утешение для своей души. Два года назад у Нины Никаноровны умер муж – агроном Николай Николаевич Суховерхов, высокий, болезненного вида мужчина, его за глаза звали «сажень» за сгорбленную походку и неразговорчивость.

 Что сблизило жизнерадостную, общительную Нину и тридцати минут не сидевшую без дела, и неразговорчивого, вечно хмурого Суховерхова? Нине было за тридцать, когда они поженились. Говорили, что она ждала своего жениха, который бросил ее в областном городе еще, когда они учились в институте. Но годы шли, к Нине Новиковой не раз сватались, она оставалась хорошенькой и в пятьдесят, а в молодости ее темная до пояса коса заставляла вздыхать не одного парня. Но она всегда в шутливой форме давала всем женихам отказ. Потом привыкли и даже свататься перестали. Суховерхов был переведен к ним из другого колхоза, он был агроном-овощевод, а в «Мехеевской», где раньше работала Нина Новикова, овощеводство только внедрялось в севооборот. Через четыре месяца, после перевода, Суховерхов посватался к Нине и, на удивление всего колхоза, получил согласие. Через месяц в колхозной столовой сыграли свадьбу, и колхоз молодоженам выделил квартиру. Нина так и жила почти девять лет на квартире у бабушки Сони, которая считала ее за дочь.