Читаем без скачивания Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино) - Георгий Горин

— Ультиматума? — вздрогнул герцог.

— Да. Я потребовал от британского короля и парламента прекратить бессмысленную войну с североамериканскими колонистами и признать их независимость. Срок ультиматума истекает сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Если мои условия не будут приняты, я начну войну.

— Интересно, как это будет выглядеть? — удивился бургомистр. — Вы станете палить по ним отсюда из ружья или пойдете врукопашную?

— Методы ведения кампании — военная тайна! — учтиво заметил Мюнхгаузен. — Я не могу ее разглашать, тем более в присутствии штатских.

— Так! — строго произнес герцог. — Господин барон, я думаю, нет смысла продолжать этот бессмысленный разговор. Послав ультиматум королю, вы тем самым перешли все границы! — И неожиданно заорал: — Война — это не покер! Ее нельзя объявлять, когда вздумается! Сдайте шпагу, господин барон!

— Ваше величество, — спокойно сказал Мюнхгаузен, — не идите против своей совести. Я ведь знаю, вы — благородный человек и в душе тоже против Англии!

— Да, против! — крикнул герцог. — Да, они мне не нравятся! Ну и что? Я сижу и помалкиваю! Одним словом, вы арестованы, барон! Сдайте шпагу!!

В следующее мгновение Феофил обнажил свою шпагу и бросился вперед:

— Господин барон, я вызываю вас на дуэль!

— Уберите мальчика! — попросил герцог.

Феофила мгновенно и небрежно оттащили под руки двое офицеров.

— Я жду, — сказал герцог.

Мюнхгаузен взялся за шпагу и медленно стал вытягивать ее из ножен, внимательно глядя на герцога.

Послышался топот бегущего человека. Расталкивая всех, тяжело дыша, появился Томас:

— Господин барон, вы просили вечернюю газету! Вот! Экстренное сообщение. Англия признала независимость Америки.

Удивленная свита спешилась и, оживленно переговариваясь, столпилась над раскрытой газетой. Мюнхгаузен взглянул на часы:

— Без четверти четыре! Успели!.. Их счастье!.. — шпага послушно легла в ножны. — Честь имею! — Улыбнувшись, Мюнхгаузен повернулся и пошел прочь под звуки знакомой и любимой им мелодии.

Маленький оркестр вдохновенно играл посередине большой площади.

— Немыслимо! — прошептал Рамкопф, глядя на безмолвно застывшего герцога.

— Он его отпустил! — простонала баронесса.

— Что он мог сделать? — вздохнул бургомистр.

— Это не герцог, это тряпка, — прошептала баронесса.

Бургомистр поднял брови:

— Сударыня, ну что вы от него хотите? Англия сдалась!

По противоположной стороне площади на высокой скорости с оглушительным топотом промчался кавалерийский отряд и завернул в переулок. Раздались выстрелы.

— Почему еще продолжается война? — упавшим голосом спросил герцог. — Они что у вас, газет не читают?!

Музыканты заиграли торжественный свадебный марш. Открылась дверь спальной комнаты, и вошла Марта в белом подвенечном платье. Медленно и величественно. К ее ногам полетели красные гвоздики.

— Браво! — произнес Мюнхгаузен откуда-то сверху, разбрасывая цветы. — Тебе очень идет подвенечный наряд.

— Он идет каждой женщине, — ответила Марта.

— Тебе особенно!

— Я мечтала о нем целый год, — сказала Марта. — Жаль, его надевают всего раз в жизни.

— Ты будешь ходить в нем каждый день! — сказал барон. — И мы будем каждый день венчаться! Хорошая идея?

— Отличная! — сказала Марта. — Но сначала надо развестись. Ты не забыл, дорогой, что через полчаса начнется бракоразводный процесс?

— Он начался давно, — улыбнулся барон. — С тех пор, как я увидел тебя!.. Ах, любимая, какой подарок я тебе приготовил!

Он неожиданно замер. Жестом прервал музыкантов и попятился назад, в свой кабинет. Резко обернулся и оглядел длинные столбцы цифр и замысловатых геометрических построений.

— Да, — прошептал Мюнхгаузен. — Сегодня или никогда! Он услышал голос Марты:

— Карл, я хочу знать, что ты придумал!

— Тсс! — Мюнхгаузен поднял палец к губам. — Не торопись… Пусть это будет для тебя сюрпризом.

Она подошла сзади и обняла его. Тихо возникла тема их шутливого танца.

— Карл, это не повредит нам? Может, обойдемся без сюрприза? В такой день…

— Именно в такой день!.. Посмотри на их лица, — Мюнхгаузен указал на ряд портретов. Из золоченых рамок на Мюнхгаузена и Марту смотрели ученые мужи и блестящие мыслители древности.

— По-моему, они улыбаются нам, — прошептал Мюнхгаузен. — От тебя я держу свое открытие в тайне, но им я уже рассказал…

Некоторые лица, изображенные на портретах этой домашней галереи, слегка посветлели…

Галерея живых современников Мюнхгаузена, восседающих в первых рядах зала для судебных заседаний, выглядела гораздо торжественнее и монументальнее.

Судья говорил с пафосом:

— Господа, процесс, на котором мы присутствуем, можно смело назвать необычным, ибо в каждом городе Германии люди женятся, но не в каждом им разрешают развестись. Именно поэтому первое слово благодарности мы приносим его величеству герцогу, чья всемилостивейшая подпись позволила нам стать свидетелями этого праздника свободы и демократии!

Он ударил молоточком в медный гонг, раздались аплодисменты.

К зданию ганноверского суда подкатила карета, из которой проворно выбрался Мюнхгаузен, завершая на ходу длительный диалог с Мартой.

— Нет, нет, на ходу этого все равно не объяснишь… — поспешно говорил Мюнхгаузен. — Если я тебе скажу, что в году триста шестьдесят пять дней, ты не станешь спорить, верно?

— Пойми, дорогой, если это касается нас.

— Это касается всех. Земля вращается вокруг солнца по эллиптической орбите, с этим ты не станешь спорить?

— Нет!

— Все остальное так же просто… — он бросился к центральному входу. Марта осталась в карете.

На трибуне стояла баронесса.

— Трудно говорить, когда на тебя смотрят столько сочувствующих глаз. По традиции мужчину после развода объявляют свободным, а женщину брошенной… Не жалейте меня, господа! Подумайте о себе! Много лет я держала этого человека в семейных узах и тем самым спасала от него общество. Теперь вы сами рубите это сдерживающее средство. Что ж… — она усмехнулась и закончила с пафосом: — Мне жалко вас! Не страшно, что я брошена, страшно, что он СВОБОДЕН!

Толстые разодетые горожане из первых рядов отдувались и вытирали слезы кружевными платочками.

Мюнхгаузен с трудом протиснулся в переполненный зал и остановился в дверях.

— О чем это она? — спросил он у стоящего рядом горожанина.

— Как — о чем? — горожанин даже не повернул головы. — Барона кроет.

— Что ж она говорит? — поинтересовался барон.

— Ясно что: подлец, мол, говорит. Псих ненормальный!

— И чего хочет? — вновь полюбопытствовал барон.

— Ясно чего: чтоб не бросал.

— Логично, — заметил Мюнхгаузен и стал пробираться через переполненный зал.

— Почему так поздно, Карл? — спросил встревоженный бургомистр, усаживая его рядом с собой.

— По-моему, рано. Еще не все глупости сказаны. Бургомистр поморщился:

— Только умоляю тебя!..

— Понял! Ни одного лишнего слова!

— Это главное, — согласился бургомистр.

— Главное в другом, — тихо шепнул Мюнхгаузен. — Я сделал удивительное открытие.

— Опять?! — вздрогнул бургомистр.

— Все вы ахнете. Это перевернет жизнь в нашем городе.

— Умоляю, барон, — встревожился бургомистр, — только не сегодня.

— Ответьте мне на один вопрос: сколько дней в году?

— Триста шестьдесят пять…

— Ладно, — отмахнулся Мюнхгаузен. — Остальное потом.

— Вызывается барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! — провозгласил судья, и, сопровождаемый любопытными взглядами публики, барон легко взбежал на возвышение.

— Я здесь, господин судья!

— Барон, что бы вы могли сообщить суду по существу дела?

— Смотря что вы имеете в виду.

— Как — что? — недовольно проворчал судья. — Объясните, почему разводитесь? Как это так: двадцать лет было все хорошо и вдруг — такая трагедия.

— Извините, господин судья, — с улыбкой сказал Мюнхгаузен. — Существо дела выглядит не так: двадцать лет длилась трагедия, и только теперь должно быть все хорошо. Объясню подробней: дело в том, что нас поженили еще до нашего рождения. Род Мюнхгаузенов всегда мечтал породниться с родом фон Дуттен. Нас познакомили с Якобиной еще в колыбели, причем она мне сразу не понравилась, о чем я и заявил со всей прямотой, как только научился разговаривать. К сожалению, к моему мнению не прислушались, а едва мы достигли совершеннолетия, нас силой отвезли в церковь. В церкви на вопрос священника, хочу ли я взять в жены Якобину фон Дуттен, я честно сказал: «Нет!» И нас тут же обвенчали…